Легионер против Синаджу (Легионер II) - Аливердиев Андрей - Страница 9

Но однажды в дверях моего магазина появился кореец. Слов нет, я был удивлен, но опять сумел не показать виду. Тем более, что благодаря новым способностям я чувствовал агрессию и мог предугадать любой удар. В данном случае агрессии не ощущалось.

Мы долго с ним говорили. Но разговор этот больше напоминал диалог дипломатов, каждый из которых хочет ничего, не сказав сам, услышать все от своего vis-а-vis. Но в данном случае, по крайней мере, мне так казалось, мы представляли если не дружественные, то и не враждебные государства. Во всяком случае, он извинился за причиненные неприятности и опять предложил сотрудничество. Я продолжил играть роль представителя еще одной неизвестной мафии, и вежливо отказался.

- Почему бы нам не стать друзьями? - спросил он, подымаясь, и протягивая мне руку.

- Я думаю, что лучше нам просто не быть врагами, - ответил я тоже подымаясь.

Как я уже говорил, благодаря новым возможностям я стал чувствовать направленную против меня агрессию. В данном случае агрессия была скорее шуточной, но я никак не хотел ударить в грязь лицом. И пожимая ему руку, я сильно ускорил течение внутреннего времени, внимательно следя за потоками внутренней энергии оппонента.

Тот, будучи отпетым мастером Синанджу, попытался провести бросок через бедро. Однако, угадав его движение, я провел контрприем, в результате на земле чуть было не оказался он. Но я недооценил способности настоящего мастера. Каким-то непостижимым образом он вывернулся и едва не оказался позади меня... В общем, мне удалось уйти от него, и перекатившись через стол, занять оборону. Все это происходило несколько секунд, и, как я уже говорил, я не чувствовал от корейца настоящей агрессии.

- Может, хватит? - крикнул я, очутившись за столом.

- Хватит. Извини, за эту проверку. У тебя странный стиль.

Я был польщен. Оказывается, у меня был какой-то стиль. Но грузить его в вопросах единоборств мне показалось не самой блестящей идеей. И поэтому я просто сказал:

- До свидания. Приятно было познакомиться. Надеюсь больше вас никогда не видеть.

- Один совет на прощание, - ответил он мне, - Тебя искали не только мы. Так что будь готов к визиту гостей.

- Всегда готов, - автоматически ответил я.

И он растворился в дверях.

Сны

Описывая события последних дней, я не уделил внимания одному важному вопросу. А именно снам. А сны, скажу я вам, были замечательные. В них я совершал увлекательные путешествия, как по различным планам, так и по времени. За эти дни, а точнее ночи, я основательно изучил, а кое-где и перестроил свое сознание.

Но, к сожалению, здесь я вынужден ограничиться не самым подробным описанием. И это не случайно.

Во-первых, хотя в отличие от обычных снов в них не было характерной сумбурности, эта сумбурность присутствовала, и продолжает присутствовать в воспоминаниях об этих сновидениях. Кстати, я не случайно здесь применил слово сновидение, ибо этим термином вслед за Кастанедой я хотел бы воспользоваться для обозначения этого состояния, имеющего столь же мало общего с обычными снами, сколь эти самые сны с действительностью.

Вторая причина состоит в том, что то, с чем пришлось мне столкнуться, не поддается описанию простыми словами, имеющими основу из обыденного восприятия. Нет, я, конечно, не утверждаю, что это невозможно описать словами. Ибо словами, в принципе, можно описать все. В этом и состоит основа абстрактного мышления, отличающего мышление человека от мышления животного. Однако для такого детального описания потребуется сначала конструирования нового языка, словам которого придется в виде всяческих аллегорий находить соответствия в обыденном языке. И основную проблему составит как раз то, что в обыденной жизни мы не сталкиваемся ни с чем подобным. Здесь уместно вспомнить рассказ Герберта Уэллса 'Страна слепых'. Герой этого рассказа, действие которого тоже, кстати, происходило в Колумбии, не только не смог объяснить слепым от рождения жителям деревни, что такое зрение. Он даже не смог реально воспользоваться своим преимуществом, и, в конце концов, вынужден был бежать из страны, в которой сначала хотел стать королем. Подозреваю, насколько нудным должно было быть для читателя уже чтение только этого абзаца. Увеличьте эту нудность стократно, и вы получите то, с чем пришлось бы столкнуться, задайся я целью составления такого языка.

Ну а без этого, что я могу сказать?

Пользуясь техникой перемещения по планам, осознанной мною сразу и на уровне простейших рефлексов, я совершал увлекательные путешествия, как в глубины своего сознания, так и по различным чужим планам, имеющими разные строения и живущими по разным законам. Мир предстал передо мной в совершенно ином фокусе, нежели раньше.

Частично, аналогии моим переживаниям можно найти, например, у Карлоса Кастанеды, Колина Уилсона и Говарда Лавкравта.

Много раз во время своих ночных путешествий я ловил себя на мысли, что многое я когда-то читал у Кастанеды. Это навело меня на мысль о, по меньшей мере, частичном реализме его книг. Но здесь следует сделать существенную оговорку.

Сам Кастанеда тоже столкнулся с трудностями передачи непередаваемого.

Поэтому правильно понять его может только идущий сходным путем.

Другую интересную параллель можно провести с Колином Уилсоном, с его описанием путешествий по разуму и предположениями о живущих там паразитах. Уилсон, кстати, тоже и, вероятно, лучше, чем я, акцентировал вопрос о трудности описания того, чему нет соответствия в обыденной жизни, и, как следствие, в обыденном языке. Однако, несмотря на бесспорные философские и художественные достоинства его 'Паразитов сознания', делающие этот роман настоящим шедевром, в них содержалось столько натяжек, да и явных заблуждений, что едва ли можно говорить о его реалистичности. Хотя, с другой стороны, научно-фантастическое произведение и не может на нее претендовать.

Однако основные ассоциации возникали у меня именно с Лавкравтом. Не берусь для сопоставления выделить его отдельные произведения. Так как суть была не в сюжетах. Суть была в настрое. Излишне говорить, что нехоженые сферы таили в себе такой ужас, которому, как и всему остальному, нет описания. Повинуясь советам внутреннего голоса, иногда обретающего плоть в верхних планах, я даже несколько ограничил свою любознательность.