Кольца духов - Буджолд Лоис Макмастер - Страница 22
- Предыдущая
- 22/76
- Следующая
Ее подушка была сырой и холодной, а одеяло сверху увлажнила роса, но под ним тепло ее собственного тела согревало ее. Ущербная луна плыла в зените, бросая лишь смутные лучи во двор. Все еще полная безотчетной тревоги, рожденной сном, она перекатилась на бок и посмотрела между планками, скользнув взглядом по верху стены, огораживающей двор. Но там не мелькали угрожающие тени вооруженных мужчин, под куполом ночного неба царила тишина. Только ее страхи лишали этот сонный мирок безмятежности, хотя от мулов у коновязи и веяло успокоительным животным теплом. Все же что-то, неясно почему, было не так. Она целую минуту вглядывалась в темноту и только тогда поняла, что именно.
Последние струи дыма из коптильни завивались вниз, а не вверх, скапливаясь посреди двора в туманное облако, точно там вдруг разлилось озерко. Но дым сгущался, сжимался. Бесформенная, ищущая форму субстанция… Ее сердце застучало по ребрам. Она затаила дыхание, встала на колени, забыв о холоде, прильнула лицом к щели.
Серебристо-серый дым сгустился в мужскую фигуру: ноги в чулках, тупика со сборчатыми складками, большой головной убор, с полосой материи, завернутой на манер тюрбана, дымный ее конец щегольски ниспадал сбоку. Убор задрался кверху, в сторону лоджии, в сторону Фьяметты. Ниже колечки дыма завивались в бороду. Лунный луч вызвал блеск в дымных глазах – серебряный, точно обводка тучки, заслонившей солнце.
– Батюшка? – прошептала Фьяметта. Слово застряло у нее в горле. Она сглотнула.
Фигура поманила ее с видимым усилием – при этом движении от ее плеча отделились клочки дыма. Леденящий узел внутри нее вдруг сменился странней нелепой радостью. «Я рада, что вижу тебя…» Но ведь призраки – грозное явление, они должны внушать ужас? Однако мастер Бенефорте выглядел таким… совсем обычным. Нетерпеливым и раздраженным, как всегда. Она словно услышала его голос – он приказывал, давал ей поручения, грозил избить за неловкость, за мешканье – угрозы, которые он почти никогда не приводил в исполнение, кроме тех случаев, когда находился в тисках безденежья. Но в такое время она научилась быть осторожной… Прозрачная фигура снова ее поманила.
Фьяметта перебралась через перила, повисла на руках и спрыгнула во двор. Она подбежала к привидению, но остановилась, борясь с желанием прикоснуться к нему, боясь – было видно, что он лишь с трудом удерживает дым воедино. Она читала это в его выражении, в том знакомом напряженном сосредоточении, которое преображало его лицо, когда он творил свои тонкие чары. Его дымные ладони повернулись к ней, губы шевелились.
– Батюшка, я вас не слышу.
Он покачал головой, снова зашевелил губами Ничего. Он указал на юг.
– Что вы хотите мне сказать? – Она подпрыгивала, разделяя его разочарование.
«Дура», – произнесли его губы. Это слово она распознала по давней своей привычке. Но то, что последовало, было слишком быстрым и сложным. Ее руки сжались, как у него.
Младший сын Пико, разбуженный ее голосом, привстал, сел, протер глаза и прищурился на дымную фигуру через вьюк. Он взвизгнул от ужаса, кинулся к постели отца и забрался под одеяло, разбудив Пико на середине раскатистого храпа. Разинув рот, Пико натянул одеяло на сына и до собственного подбородка. Тейр все в той же тунике и штанах приподнялся, потом встал, широко раскрыв глаза. Тич, старший сын Пико, продолжал безмятежно храпеть.
Тейр глубоко вдохнул и осторожно подошел к ней, став даже бледнее обычного, переводя взгляд с ее лица на лунно-дымное.
– Это ваш отец, мадонна Бенефорте? Что он говорит?
Смутная фигура в смертной муке начала разрываться на клочья под ночным ветром. Его рассеивающиеся руки протянулись к ней, ее – к нему. Внезапно дым собрался в белую сферу величиной с французский теннисный мяч, а затем она вновь разлетелась с одним-единственным словом:
– Монреале!
– Монреале? – недоуменно повторил Тейр. – О чем он?
– Монреале! – Фьяметта гневно топнула ногой. – Ну конечно, он будет знать, что делать. И он спасет батюшку, если это хоть кому-то по силам. Но только… – Она запнулась. – Если верить этим болтливым служанкам, он внутри осажденных стен.
Швейцарец кивнул, словно не поняв, что это не просто интересная новость, но крушение всех надежд.
– Внутри стен осажденных солдатами Ферранте, – объяснила Фьяметта.
– Солдаты Ферранте что-то нравятся мне все меньше, – мягко сказал он.
– О, конечно, их это очень огорчит, – огрызнулась Фьяметта. – Без сомнения, они разбегутся и пропустят нас внутрь.
Он виновато улыбнулся, смущенно выставив ладони.
– Мы что-нибудь придумаем. Но прежде надо добраться туда. Во всяком случае, мне. А вам не лучше ли будет отправиться завтра на север с другими мои тефольцами? Безопаснее?
– Ты меня не бросишь в придорожной канаве? – возмущенно вскричала она. Он попятился, отрицательно помахивая своими большими руками. – Это мое дело. Может быть… только может быть, я позволю тебе сопровождать меня. Вот и все.
– Благодарю вас, мадонна, – сказал он с глубокой серьезностью.
– Не смей насмехаться надо мной. – Губы Феи мечты подозрительно искривились.
Он открыл рот, закрыл его, а затем удовлетворился той безопасной глуповато-дружеской улыбкой, с которой смотрел на нее, пока она угрожала ему ночным горшком. Она вдруг заметила, что вся дрожит от холода, что ночной ветер треплет ее тонкое нижнее платье.
Проснувшиеся служанки в лоджии плакали и молились. И с их легкой руки в гостинице воцарился хаос, почти равный тому, который вызвала рана Катти. К тому времени, когда история с появлением призрака была вновь и вновь рассказана теми, кто его видел, тем, кто не видел, обрастая все новыми леденящими душу подробностями, мадонна Катти пришла в отчаяние.
– Я разорена, я разорена!
– Не думаю, что он сюда вернется! – процедила Фьяметта сквозь зубы.
– Я позову священника и освящу мою коптильню!
– Как? Того самого священника, которому вам нечем было заплатить, чтобы похоронить его?
Они обменялись сердитым взглядом. Служанки, всхлипывая, болтали всякий вздор. Тич громко негодовал, что его не разбудили поглядеть на привидение. Фьяметта вернулась в свою ледяную постель и накрыла голову подушкой. Никто не осмелился подойти к ней.
Нескончаемая ночь потом все-таки отступила перед туманным оранжево-розовым рассветом. Голова Фьяметты раскалывалась, во рту пересохло, а под веки словно насыпали песка. Она натянула свое погубленное верхнее бархатное платье. Ей хотелось одного: уехать отсюда, и чем скорее, тем лучше.
Во всяком случае, Тейр не заставил себя ждать. Он уже оделся, скатал и упаковал постель, едва встал с нее. В зале они позавтракали, сидя на скамье, сухим хлебом, запивая его пивом. Задержал их только белый мерин, никак не дававший себя поймать. Мадонна Катти посмотрела-посмотрела, как они несколько минут гоняются за ним по росистой траве, покачала головой и сходила за миской овса, приманила его и сама взнуздала. Поводья она вручила Тейру, который вручил их Фьяметте.
– Ты что, не умеешь ездить на лошади? – спросила Фьяметта у своего непрошеного спутника.
Он покачал головой:
– Матушка держала только двух-трех коз. Корова была нам не по карману, а о лошади и говорить нечего. – После неловкой паузы он добавил:
– Но я могу вести ее на поводу, ну, как мула.
– Ну-у… ладно, – сказала Фьяметта с сомнением. Она стояла рядом с мерином, еле доставая носом до его холки. – Подведи его к изгороди, чтобы я могла на него забраться.
– Это просто, – сказал Тейр, обнял ее за талию и вскинул на лошадь, как трехлетнюю девочку, а в ответ на ее яростный взгляд добавил виновато:
– Вы куда легче воловьей шкуры, полной чушек, мадонна Бенефорте!
Она расправила юбки, положила вьюк Тейра перед собой, ухватилась за длинную грязную гриву, сглотнула и сказала, кивнув:
– Ну, веди.
Белому мерину не хотелось покидать сочное пастбище, но теперь он покорился судьбе и послушно зашагал по дороге рядом со швейцарцем. Мадонна Катти смотрела им вслед, словно желала удостовериться, что они и их злосчастья действительно покинули ее дом. Утренний свет был ровным и золотистым, зажигая искорки в клочьях тумана на лугах, отбрасывая им под ноги четкие черные тени тополей и кипарисов вдоль дороги. Влажный, нагревающийся воздух благоухал весенними цветами и свежим запахом ручейков, журчавших поперек дороги там, где она уходила вниз, а потом снова поднималась. Солнце и тепло лошадиной спины мало-помалу изгоняли ночной озноб из костей Фьяметты. Если бы не свинцовая усталость, не ноющая боль во всем теле, ехать так было бы даже приятно.
- Предыдущая
- 22/76
- Следующая
