Английская болезнь - Буфорд Билл - Страница 17
- Предыдущая
- 17/49
- Следующая
Мы шли дальше.
Я чувствовал себя бесплотным существом. В одно и то же время мне казалось, что со мной ничего случиться не может, или может случиться все, что угодно. Я смотрел прямо перед собой и продолжал бежать, стараясь держаться вместе со всеми, вокруг меня была темнота, разрываемая временами то одним, то другим событием: то вспыхивал яркий свет, то вновь темнота, и постоянные звуки, звуки чего-то крушащегося, плюс движение летящих предметов и падающих людей.
Впереди, выступив вдруг из тени, показалась группа итальянцев Эти отличались от остальных, они явно сами искали конфронтации. Они специально ждали нас. Самый ближний размахивал бильярдным кием, или древком флага, но тут эту вещь внезапно вырвали у него из рук — это был Рой; Рой, появившийся невесть откуда, выхватил палку из рук зазевавшегося итальянца и сломал ему об голову. И тут же англичане снова издали рев, бросились вперед и врезались в итальянцев, но те уже бежали врассыпную. Нескольких, опять-таки, успели свалить. И снова та же картина — беспомощно лежащие на асфальте итальянцы, пытающиеся прикрыть голову, и прыгающие над ними англичане, методично пинающие их ногами.
Как так может быть, что нигде нет полиции?
Снова мы шли дальше. Вот урна полетела в окно машины, снова громкое «хрясь». Вот разлетелась дверь магазина. Вот осыпалась витрина магазина одежды, и два англичанина ворвались внутрь, грабите.
Я оглянулся назад и увидел перевернутый фургон, а еще дальше из какого-то дома вырывались языки пламени. Я отлично понимаю, что я не видел всего: всего было слишком много. И слышался вой сирен, многих сирен, на разный лад, сразу с нескольких сторон.
«Город наш», сказал Сэмми, и повторил со все нарастающей громкостью: «Наш, наш, наш!»
Подъехала полицейская машина с включенной сиреной — первая за весь вечер — и остановилась перед нами, пытаясь разрезать группу. Одна всего-навсего. Полицейский открыл дверь, но к тому времени, когда он вышел из машины, мы, англичане, уже перешли улицу. Полицейский что-то прокричал нам вслед, зло и беспомощно, и снова залез в машину; она поехала за нами следом, вновь пытаясь подрезать. Англичане снова, максимально цивилизованно, пересекли улицу: благовоспитанные футбольные болельщики, возвращающиеся в гостиницу после матча. Полицейский снова залез в машину и снова поехал за нами, на этот раз быстрее; как мне показалось, он пытался сбить кого-нибудь из суппортеров, и у него почти получилось, но в последний момент суппортер отпрыгнул в сторону, тогда полицейский выскочил из машины и схватил его за горло. Полицейский был в бешенстве. Он знал, что эти люди виноваты в тех разрушениях, которые остались позади; он чувствовал, что этот суппортер также виноват в них, но он лично не видел, чтобы суппортер сделал что-то криминальное. Больше того, он лично не видел, чтобы все эти англичане сделали что-то криминальное. Он не видел преступлений. Он видел только последствия. Несколько секунд он продолжал держать суппортера за горло, а потом с гримасой отвращения на лице отпустил.
Мимо проехали пожарные, потом скорая, потом полиция — много полиции. Она прибывала с двух сторон. Теперь уже казалось, что полицейский поток никогда не остановится. Вэны, машины, мотоциклы, автобусы. Синие огни отражались в окнах домов. Но суппортеры из Манчестера, следуя негромким командам Сэмми, продолжали свой путь, обходили машины, расходились в стороны, когда это было необходимо, потом снова сходились, поворачивали туда, поворачивали сюда, снова расходились, снова сходились, контролируемые маленькими лейтенантами. Обычные любители спорта под названием «футбол». Они снова были законопослушными суп-портерами, в чем так долго хотели меня убедить. И они шли по древним улицам Турина, возвращаясь в гостиницу, а полиция двигалась следом.
«Мы это сделали», заявил Сэмми, когда мы проходили мимо железнодорожного вокзала. «Город наш».
Где-то между часом и двумя ночи на площади снова стало интересно. Там снова было много людей.
Там были итальянцы. Двенадцатью часами ранее те же самые итальянцы были добродушными наблюдателями: пьяные иностранцы толпами бродили по их улицам, мочились в их фонтаны, грабили их магазины и кафе, но их это не оскорбляло. Они смеялись; они удивлялись. То были странности островной расы: ведь всем известно, что англичане — сумасшедшие.
Но к ночи итальянцы перестали удивляться. Я слышал, как они вернулись на площадь, маршируя по улицам, или подъезжали на машинах, нарезали круги по площади, что-то скандируя и гневно крича. Но больше всего меня пугали те, что уже стояли на площади. Слышно их не было, только видно. Они стояли в самом центре площади, храня мрачное молчание. Я находился у входа в гостиницу — а суппортеры были внутри, в баре — и мне были видны угрожающие силуэты в темноте. Говорили, что у них ножи, «розочки» — бутылки с отбитым горлышком — и большие палки. Они ждали: ведь англичанам так или иначе нужно возвращаться домой. Плотными рядами стояли на площади итальянцы. Они не двигались, никто из них ничего не говорил.
На площади были и другие. Солдаты. Я не видел, когда они подошли.
Их не было, когда мы подошли от вокзала, с почетным эскортом полиции позади; мы вошли в гостиницу и сразу в бар, который, что меня удивило, был уже заполнен суппортерами. Да не просто заполнен, а набит битком и гудел, словно улей. Я заметил Мика, уже трезвого, который провел несколько часов за решеткой за то, что случайно сломал чью-то ногу (в двух местах) в процессе выяснения отношений и теперь выслушивал рассказы о том, что пропустил. Я заметил Роя, который — настолько глобальны оказались события минувшего дня — рассказывал, сопровождая слова обильной жестикуляцией, про наш марш-бросок по городу после матча. Там был Тони — весьма элегантно одетый — и Гарни, такой же отвратительный, как всегда. Я снова был среди друзей, все возвращалось в норму. Девятилетние отправились в постель.
От самом матче говорили немного, сожалений о вылете «Манчестер Юнайтед» я, по крайней мере, не слышал — неудача команды была с лихвой компенсирована вечерними событиями и тем, что «итальянцы облажались». В общем, в баре царила атмосфера, какая бывает, когда люди хорошо сделали тяжелую работу.
Я взял пиво и сел в углу. Суппортеры сидели на полу, привалились к стенам, зализывали раны — в основном эти раны заключались в разбитых костяшках пальцев и порванных майках. Несмотря на усталость — погром явно отнял немало сил — собрание было довольно оживленным, сопровождалось смехом и громкими выкриками. Их грубость была неизбежной; они выставляли ее напоказ, словно транспарант. В баре было всего две официантки и около четырехсот суппортеров, и худшего рабочего дня эти женщины себя пожелать не могли. Когда одна из них несла поднос с пивом — повинуясь возгласу «эй, сука, тащи нам пиво!» — один суппортер вытащил из штанов член и сунул ей в лицо. Другой, расплачиваясь, швырнул деньги ей под ноги.
Суппортеров вовсе не интересовали другие люди. Они вообще не любили людей, за исключением самих себя. На самом деле они вообще мало что любили. Я задумался над тем, что же является ценным для них. Я даже составил список.
Итак, они любят:
Пиво в пластиковых стаканах.
Пиво в двухлитровых бутылках.
Королеву.
Фолклендские острова.
«Футбольный Клуб Манчестер Юнайтед».
Голы.
Часы «ролекс».
Фильмы про войну.
Католическую церковь.
Дорогую одежду.
Быть заграницей.
Сосиски.
Много денег.
Самих себя.
Это был самый важный пункт; они любят самих себя, себя и своих приятелей.
Я решил составить также список того, что они не любят. Помимо «Тоттенхэм Хотспур», он включал в себя следующее: весь остальной мир.
«Остальной мир» — довольно емкое понятие; главные его обитатели — чужаки. Чужаков суппортер не любит. Чужаки — владельцы магазинов, работники метро или железной дороги, старики, стоящие перед суппортером на эскалаторе, люди, спрашивающие, как куда пройти, люди, пытающиеся заставить суппортера придти на выборы и отдать за них голос, автобусные кондукторы, официантки, члены лейбористской партии, человек, сидящий на соседнем сиденье, просто люди, идущие рядом или навстречу — вызывают у суппортера ненависть. И нет чужака «чужее» и, следовательно, ненавистнее, чем иностранец. Иностранцы вызывают ненависть самую сильную (то, что они сами, будучи за пределами Англии, являются иностранцами, естественно, не учитывается). Беда иностранцев заключается вот в чем: они неполноценные. Иностранцы находятся на более низкой ступени эволюционной лестницы; иностранец всегда чем-то хуже, особенно иностранец с темным цветом кожи, а если такой иностранец пытается тебе что-то продать, то это хуже всего. Такие иностранцы — самые худшие.
- Предыдущая
- 17/49
- Следующая
