Английская болезнь - Буфорд Билл - Страница 27
- Предыдущая
- 27/49
- Следующая
Мой новый кудрявый друг Фил к футбольному насилию испытывал отвращение — или по крайней мере говорил, что испытывает. Согласно логике Фила, это все — уловки правительства. Фил был твердо убежден, что если бы правительство хотело, оно легко бы справилось с футбольным насилием; все дело в том, что правительству это не нужно. Наоборот, это в его интересах — чтобы рабочие дрались между собой. Это отвлекает людей от реальных проблем.
Говорит, подумал я, как самый настоящий марксист. Наверное, ему доставляет удовольствие, будучи теперь крайне правым, использовать те же аргументы, что он использовал, будучи крайне левым. Но футбольное насилие Фил демонстративно не переносил — чем больше он о нем говорил, тем больше выходил из себя — и умолкать он явно не собирался.
Его раздражало, к примеру, что Национальный Фронт все время обвиняют в организации беспорядков, которые, повторил он, он считает явлением отвратительным. В беспорядках во Франции винят Национальный Фронт; в смерти людей на Эйзеле — снова Национальный Фронт.
Придет день, сказал Фил, и беспорядки начнутся по всей Британии. И они действительно будут организованы Национальным Фронтом. Но не сейчас. Люди говорят, что Национальный Фронт устраивает беспорядки на футболе. Но какой в этом смысл? «Даже если бы мы могли устраивать такие беспорядки, зачем они нам нужны? Зачем нам организовывать беспорядки в Европе?»
Фил хотел, чтобы я понял «смысл» — насчет этого слова у него явно был комплекс — поэтому он повторил: «Даже если бы мы могли устраивать такие беспорядки, зачем они нам нужны?»
Потом Фил повторил это еще раз.
Я окинул взглядом паб. Вокруг были люди а-ля Клифф, и музыка, которую поставил Нил — очень громко — идеально подходила для их тяжелых черных ботинок. Это была однообразная, похожая на панк музыка, с однообразными ударными и не менее однообразным дребезжанием электрогитары И под нее парни танцевали, хотя сначала их было немного — человек восемь, ну может десять.
Танцевали они очень интенсивно: сгрудившись в самом центре, они прыгали, то хватая друг друга за головы — у большинства они были абсолютно лысые, то налетая один на другого грудью. Так как музыка играла чудовищно быстрая, чтобы попадать в такт, прыгать парням приходилось также очень быстро. Пожалуй, впервые я видел, как люди прыгают с такой скоростью, особенно люди, находящиеся в такой тесноте. Песня заканчивалась, парни валились навзничь, пытаясь отдышаться, потом Нил ставил новую песню, которую мой нетренированный слух не мог отличить от предыдущей, парни вскакивали и принимались прыгать по новой. Со стороны выглядело это смешно, и теперь до меня дошло, почему такие вещи называются «НФ-дискотеки». Где-то там, в толпе, был именинник. Ведь сегодняшняя НФ-дискотека, вспомнил я, была еще и днем рождения.
Были там и женщины, в основном подруги, одетые также в панковском стиле — тертые джинсы, майки, коротко стриженые волосы, и только сзади длинный хвост. Позже я узнал, что такая прическа — еще больший анахронизм, чем лысые головы скинхэдов; девушки эти назывались «суэдхедами». Девушки сидели в углу паба и курили сигареты. В плясках они участия не принимали. Пляски явно были прерогативой парней. Парни танцевали; девушки наблюдали.
«Мерзкая толкотня», — сказал Фил вполголоса. «Тупые скин-хэды. Они понятия не имеют, что такое Национальный Фронт. Они вообще ничего не понимают».
Новые песни, новые пляски. Больше ничего явно не будет — парни будут пить пиво и прыгать. Но тут я заметил, что неподалеку от прыгающих парней обособленным кружком стоит группа вполне прилично одетых людей.
Странно, что я не заметил их раньше. Они были совсем не похожи на остальных, присутствовавших в пабе. В костюмах, корот-костриженые. С некоторыми были подруги, но и они отличались от тех, что сидели в углу. Эти были одеты в стиле, который принято называть «женственным». На одной из них был шелковый шарф и кашемировый джемпер. Другая была в джинсах, но те явно были очень дорогими. Их мужчины бережно обнимали за плечи.
Это были наблюдатели из Лондона.
То, что они приехали вместе с подругами, говорило о том, что они рассматривают происходящее как некое развлечение, отдых, но сами они явно не развлекались — по крайней мере пока. В отличие от Фила — который все еще тенью следовал за мной, продолжая твердить, что никогда не разговаривает с журналистами — к алкоголю они не притрагивались. Они пили минеральную воду, кока-колу или вообще ничего. Также они не танцевали, и было непохоже, что собираются. Они даже не разговаривали, ни с подругами, ни между собой. Они просто стояли и смотрели.
Одного из этих урбанизированных гостей я узнал. Его звали Ник Гриффин. Остальные представители руководства, включая Иэна Андерсона, тоже могли быть здесь, но я почему-то обратил внимание именно на Гриффина. Похоже, он играл важную роль в сегодняшнем действе.
На самом деле Ник Гриффин был не из Лондона. Он жил неподалеку, в деревушке в Суффолке. Национальный Фронт частенько менял свою базу, и вот одно время ею были семейные владения Ника Гриффина. Однажды мне удалось увидеться с его родителями. Они были крупными землевладельцами, достаточно богатыми, чтобы иметь возможность отправить сына учиться в Кэмб-ридж, а сейчас они помогали ему сделать карьеру фашиста.
Сынок их был вполне приличным на вид молодым человеком с интеллигентным лицом. Приятный в обращении, он напоминал респектабельного политика. Так же как и остальные, что прибыли из Лондона, он не имел ничего общего — говоря языком Фила Эндрюса — с «тупыми скинхэдами», прыгавшими в центре паба. На самом деле Ник Гриффин к ним даже не приближался. Весь вечер он простоял у стены, а говорил только тогда, когда подходил к Нилу,«что делал довольно часто, чтобы отдать очередные инструкции. Потом он возвращался на свое место у стены. Его подруга — привлекательная блондинка с непроницаемым лицом — также все время молчала.
Пошли разговоры, что пора ставить White Power-музыку. Но, по мнению Ника Гриффина, было еще рано. White Power-музыку, считал Ник Гриффин, ставить нужно только в самом конце.
Я чувствовал необходимость прогуляться. Мой друг Фил уже изрядно действовал мне на нервы. К этому времени он уже здорово, очень здорово напился, но не уставал твердить, что никогда не разговаривает с журналистами. «И почему я с тобой разговариваю?» А почему бы тогда тебе не перестать это делать? Фил явно переживал из-за того, что я недостаточно ясно понял то, о чем он говорил в начале вечера, хотя он сказал об этом несколько раз. Речь все о том же его умозаключении, что если бы даже Национальный Фронт мог организовывать беспорядки на континенте, какой в этом смысл? Он снова задал мне этот вопрос. Он спросил: «Даже если бы Национальный Фронт мог устраивать беспорядки на континенте, какой в этом смысл?»
Я сказал, что согласен. Я понимаю. «Ты прав», — сказал я, «это бессмысленно; Национальному Фронту незачем организовывать такие беспорядки. Национальный Фронт обвиняют в этом незаслуженно».
«Понимаешь?», — спросил он.
«Да», — сказал я. «Понимаю».
Фил пошел за мной следом. Я должен был это предвидеть. Я пошел к стойке, купил еще пива, обернулся: рядом стоял Фил. Я пошел в туалет, и когда выходил оттуда, едва не сбил Фила с ног дверью. Когда я вышел на улицу глотнуть свежего воздуха, Фил выполз следом за мной.
Разговаривать с Филом я больше не хотел. Я не хотел показаться невежливым, но я хотел бы, чтобы он от меня отстал.
«Мне пора», — сказал я, — «поговорить с кем-нибудь из парней. Это нужно для моей книги».
Танцевало народу уже много — человек традцать, наверное.
«Ебаные скинхэды», — сказал он. «У них мозгов нет вообще. Плюнь ты на них. Главное, чтобы ты понял: даже если даже если беспорядки даже если»
И он умолк.
Тут я заметил парня, чей день рождения попутно праздновался сегодня.
«Как дела?», — спросил я его.
«Круто», — ответил он. «Я счастлив».
«Сколько тебе исполнилось?»
- Предыдущая
- 27/49
- Следующая
