Английская болезнь - Буфорд Билл - Страница 29

• Предыдущая
• 29/49
• Следующая

К Нилу подошел Ник Гриффин, остановил пластинку и выключил проигрыватель. Пати закончилось. В углу я заметил Фила. Он давно отрубился и спал, сидя у стены на полу.

ДУГИ, ДУГИ, ДУГИ.

Это говорил Нил. Он практически шептал: нежно, ласково, вкрадчиво.

Дуги, Дуги, Дуги.

Я все еще не мог понять, что же случилось между тем моментом, когда Дуги размахивал над головой стулом, и моментом теперешним, когда Дуги прижимал меня к фонарному столбу. Вот момент, когда Дуги держал меня за горло, я помню очень ясно. Помню, как я посмотрел Дуги в глаза и подумал, что взгляд его — не слишком приятный, и что стать другом Дуги шансов у меня немного. Еще я думал о тех словах, что говорил Нил, брат Дуги. Увидев, как Дуги колотит меня о фонарный столб, Нил решил вмешаться.

Дуги, Дуги, Дуги.

Нил говорил очень мягко, и это возымело желаемый эффект. Дуги перестал колотить меня о столб и прислушался. Со стороны это выглядело таким образом, словно Нил зовет кого-то, кто находится очень далеко — на другом конце длинного туннеля, например.

«Дуги», — сказал Нил, «не нужно этого делать, а?»

Дуги обернулся и посмотрел на брата. Он был очень внимательным.

«Дуги», — сказал Нил, — «этот человек — хороший человек. Он — наш друг. Он — один из нас. И если ты отпустишь этого хорошего человека», — продолжал Нил, — «мы пойдем еще выпьем, а потом, если будешь хорошо себя вести, я разрешу тебе кинуть камень в витрину индийского ресторана».

Закидывать камнями индийские рестораны, магазины или, на худой конец, просто дома — это было их излюбленное вечернее времяпрепровождение. Дуги улыбнулся — тупой, во весь рот улыбкой — и отпустил меня.

Что было потом, я не очень хорошо помню. Мы слонялись по городу, заходили в какие-то дома, в основном очень бедные дома, встречали новых людей, в том числе троих в эсэсовской форме. К тому времени я уже выполнил данное себе обещание напиться, плюс вдобавок ко всему продолжал отравлять организм всем, что мне предлагали выпить. Причем этого всего было много. А потом — пустота. Ничего. Потом я вообще ничего не помню. Мое следующее воспоминание относится уже к утру, когда я проснулся, чувствуя себя ужасно, в какой-то грязной комнате какого-то дома. Там жили Нил и Дуги, у них даже не было отопления и было разбито окно, через которое, казалось мне почему-то, мы и вошли. В доме была только одна кровать, на которой спал гость, то есть я. На полу вокруг меня спали больше двух десятков скинхэдов, тех самых, из паба. Они еще спали. Вонь в комнате стояла просто кошмарная.

А разбудил меня Нил. На завтрак он предложил мне банку пива. Только сейчас я заметил, что в ногах кровати лежит несколько упаковок пива; Нил хотел знать, не возьму ли я одну с собой.

Домой я уехал позже, днем.

Впоследствии я еще продолжал наблюдать за Национальным Фронтом — я считал, что это важно для моего исследования. Несколько раз я общался с Ником Гриффином, принимал участие в нескольких демонстрациях, слушал речи после них. Мне посылали новые партийные газеты и журналы — не домой, к тому времени я переехал, а по месту работы, но, как я узнал позднее, на работе коллеги были так шокированы, что отослали их назад — вместе с соответствующим комментарием. Но на самом деле большую часть того, что я хотел знать о Национальном Фронте, я узнал тем вечером на пати. И это имело мало общего с политикой. Это было связано с толпой.

Иэн Андерсон был абсолютно прав, когда говорил, что футбольные стадионы — идеальное место для набора новых членов; вероятно, он также знал, что место это поставляет особенных членов, тех, кто знает, если не сказать — прошел подготовку, как вести себя, будучи частью толпы, готовой к насильственным действиям толпы, пусть даже толпы, далекой от политики. Вероятно, знал он и то, что толпа — самое грозное оружие революционера. Именно поэтому все проводимые Национальным Фронтом мероприятия — пати, демонстрации, пропаганда — были нацелены на создание толпы, а уже потом придание ей политических взглядов. Правда, нельзя сказать, чтобы прилично одетым молодым людям из руководства это очень уж хорошо удавалось — не так много было у них последователей. Но главное о толпе они знали; они уважали толпу. Они знали, что толпа — ее мощная, грозная, неконтролируемая сила — живет в каждом из нас. Пусть и не всегда себя проявляет.

Теперь я хочу рассказать о том, что это такое — ожидание гола.

В январе 1990 года, вечером, я присутствовал на игре на маленьком стадиончике Эбби Роуд, что на окраине города. Это был матч одного из последних кругов Кубка Англии, состязания, в котором «Кэмбридж Юнайтед» — клуб из четвертого дивизиона — прошел дальше, чем его суппортеры могли даже мечтать. Эта игра была переигровкой: три дня назад «Кэмбридж» совершил историческое путешествие на Ден и сыграл с «Миллуоллом» вничью. Сегодня решалось, кто пройдет в четвертьфинал. Ни одной команде из четвертого дивизиона еще не удавалось пробиться в четвертьфинал.

Войдя на стадион, я занял место среди суппортеров, притиснутых к ограждению неподалеку от центральной линии. Мне потребовалось несколько минут, чтобы протиснуться на позицию, с которой мне никто не загораживал обзор, и раз заняв ее, я уже не уступил ее до самого конца. Пришел я один. Слева от меня оказался мужчина лет пятидесяти, весь в этаких приветливых морщинах, источающий вокруг себя запах американских сигарет, с пепельными бровями и желтыми от никотина зубами. Сзади стояли трое парней — один, чтобы сохранить равновесие, положил руку мне на плечи. Справа — девушка с приятелем, блондинка лет двадцати с небольшим. Остальные — дети, полицейские, стюарды — остались позади, впереди были только ворота, преграждающие доступ на поле.

За «Кэмбридж» я не болел; я пришел из чистого любопытства («Миллуолл» впервые играл в Кэмбридже), но игра настолько меня захватила, что я сам удивился. Спустя пару минут я уже хлопал в ладоши и даже пел вместе со всеми — и мой слегка высоковатый голос казался мне таким же чужим, как голоса людей, окружавших меня. Я стонал, когда толпа стонала; когда все вдруг подавались вперед, я инстинктивно хватался за стоящих рядом, чтобы устоять на ногах. Когда толпа двигалась назад, люди вокруг точно так же хватались за меня. Я едва успел войти с улицы, как сразу попал в ситуацию необычной близости, и хотя сказал окружавшим меня людям не более пары слов — было так тесно, что заводить разговор было нереально — что-то возникло между нами. Что-то, почувствовал я, связывает всех здесь присутствующих: все девять тысяч зрителей, плотно стиснутые в тесном пространстве, ждали гола.

Каазалось, мы станем его свидетелями уже в самом начале. «Миллуолл» играл тогда в первом дивизионе, но инициативой завладел «Кэмбридж», пусть стиль его игры и не слишком радовал глаз. Его футболисты, не особенно техничные, играли агрессивно, крепко стояли на ногах и редко теряли мяч. И они не стеснялись бить по воротам. Уже в первые три минуты голкипер «Миллуолла» трижды вступал в игру, причем один раз лишь кончиками пальцев он сумел перевести мяч на угловой. Еще через две минуты мяч попал в штангу. Еще через десять — в перекладину.

Я наблюдал за вратарем. Его звали Кит Брэнаган, и это был его первый матч против «Кэмбриджа» с тех пор, как «Кэмбридж» продал его в «Миллуолл» за весьма круглую сумму — самую круглую, которую получал когда-либо «Кэмбридж» за своего футболиста. Возможно, здесь таился скрытый подтекст — Брэнаган показывал зрителям, чего они лишились в его лице — но скорее всего, будучи отличным вратарем, он просто отлично играл. Так как футболисты «Кэмбриджа» непрерывно атаковали, Брэнаган был самой заметной фигурой на поле. Впрочем, вскоре у меня появилось чувство, что дело не только в его таланте: казалось, какая-то таинственная сила — более могущественная, чем талант Брэнагана — охраняет его ворота. Мне стало казаться, что гола не будет, а если все-таки будет, то это будет просто неестественно.

• Предыдущая
• 29/49
• Следующая