Английская болезнь - Буфорд Билл - Страница 49

• Предыдущая
• 49/49

И мне пришло в голову следующее. Я живу в Англии с 1977 года, и хорошо запомнил, что здесь считается дурным тоном рассуждать о рабочем классе, если сам к нему не принадлежишь. Нельзя критиковать его или говорить о том, что это такое — быть частью рабочего класса. Может, это и правильно. Но из-за этого практически никто не обращает внимания, что самого рабочего класса уже нет. Само по себе это не столь уж и примечательно — в конце концов, Англия не единственная промышленно развитая страна в мире. Зато это многое объясняет в поведении моих «приятелей», первого «нерабочего» поколения рабочего класса: их «рабочие» повадки, как у Тома Мелоди и его друзей из Ист-Энда, стали более вычурными, более агрессивными, потому что за ними больше ничего не стоит. Им не к чему больше принадлежать, разве что к самому определению «рабочий класс»; поэтому-то и лезут из них такие вещи, как этот неприкрытый мачизм, карикатурный патриотизм, агрессивный национализм, да еще несколько антисоциальных привычек. И больше это скучное, пустое, декадентское поколение ничего из себя не представляет. «Субботняя культура» настолько скучна, что ей нужно насилие, чтобы разбудить себя. Она колет себя иглами, чтобы почувствовать себя живой, и прижигает свою кожу, чтобы ощутить свой запах.

В аэропорт я приехал в пять утра — я был готов стоять в очередях бесконечно, хотя мне и сказали, что журналистов так много, что все места на рейсы в ближайшие три дня забронированы. Фотографы — с привязанной к телам аппаратурой — спали прямо на полу. Несколько журналистов лежали налейте, по которой выезжает багаж. Сидеть было негде. Но каким-то образом я сумел купить билет и все-таки прилетел домой, за дальнейшим выступлением сборной Англии решив наблюдать по телевизору.

Несмотря на неудачный старт, команда играла неплохо, от матча к матчу улучшая игру. Были и беспорядки — 247 суппортеров арестовали в курортном городке Римини — но суппортеры говорили, что беспорядки спровоцировала итальянская полиция. Были и другие стычки. Иногда крайне жестокие. Один английский болельщик погиб, попав под машину, когда убегал от двоих итальянцев. Были ножевые ранения. Было и нечто совсем уж невообразимое: в четвертьфинале англичане попали на Камерун. Если бы англичане выиграли, в полуфинале они выходили на Германию, чьи суппортеры такие же агрессивные, как и английские. Но хуже всего было то, что полуфинал должен был играться в Турине.

Внимание к английским хулиганам выросло. Еще больше журналистов отправилось в Италию — фотографов, репортеров. Откуда их вообще столько? Мне позвонил друг, журналист. Он рассказал, что невозможно найти номер в гостинице. Как будто шли выборы президента, или война, или стихийное бедствие: в город хлынули все.

Утром я скупил все газеты — десять, пятнадцать, еще больше — на разных языках. Мэр Турина требовала, чтобы полуфинал был перенесен в другой город — где угодно, только не в Турине. «Пожалуйста, избавьте нас от этих фанов», восклицала она. Ей вторили бизнесмены: «Пожалуйста, избавьте нас от этих фанов!» В Турине вывешены камерунские флаги: все болеют за Камерун.

Англия выиграла. Английские суппортеры возвращались в Турин.

Я заказал билет в Турин. Но буквально за день я впал в депрессию — тяжелую, жестокую депрессию. Мне снова мерещилось бесконечное пиво, бесконечные песни, бесконечные голые торсы и татуировки. Мне снова придется разговаривать со всеми этими уродами. На меня снова будут ненавидяще смотреть владельцы итальянских магазинов, отцы маленьких детей, одетые в черное женщины. Мне не давала покоя мысль, что вся страна сейчас пересматривает одно и то же видео, запись финального матча Кубка Чемпионов «Ливерпуль» — «Ювентус», и все из-за этих уродов.

Мой рейс был в шесть утра. Я посмотрел на себя в зеркало. Я вспотел. Кожа приобрела серый оттенок, а на лбу блестели капельки пота. Я стоял так десять или пятнадцать минут. Пот потек со лба по бровям и заливал глаза. Меня тошнило.

Я опоздал на самолет.

Следующий улетал через два часа. Я позвонил в Турин своему другу — и разбудил его: вчера вечером там были беспорядки до трех утра.

Да, сказал он, были беспорядки. В городе очень напряженно.

Нет, сказал он, это не с немцами. С итальянцами.

Да, сказал он, сегодня вечером опять будут беспорядки. Почему я еще дома?

Нет, решил я окончательно. Нет, я не поеду. Я не смогу. Это невозможно.

Вечером было не так уж много беспорядков. Драка на вокзале и потом еще одна, на какой-то площади. Настоящие беспорядки были в Англии — после того, как сборная проиграла, по всей стране «парни» высыпали из пабов и принялись крушить все вокруг, разъяренные, накачанные своим жалким национализмом. Они были пьяны. Одиннадцать вечера, Англия проиграла: «парни» вышли на тропу войны. Дрались в Харлоу, Стивенэйдже и Норвиче. Дрались в окрестностях Бирмингема. Дрались в пригородах Лондона — Кройдоне, Финчли, Актоне. Дрались в трех кварталах от моего дома в Кэмбридже. Везде одно и то же: разбитые витрины, горящие машины. Особенно немецкие. Один немецкий подросток был зарезан насмерть.

• Предыдущая
• 49/49