Пугачев - Буганов Виктор Иванович - Страница 20
- Предыдущая
- 20/96
- Следующая
По дороге на хутор братьев Кожевниковых (верстах в 55 от городка, на реке Малый Чаган), куда ехали спутники, Пугачева брали мучительные сомнения: примут ли его казаки? Ведь и Зарубин, несмотря на все заверения, не уверен, что он император; Емельян это чувствовал, понимал. Неужели впереди опять арест и тюрьма, жестокое наказание и ссылка? А то и хуже?..
— Ваш старшина Иван Окутин, — завел беседу помрачневший Пугачев, — должен меня знать. Он, я чаю, не забыл, как я жаловал его ковшом и саблей. Только, братцы, как вы думаете, согласны ли будут принять меня к себе ваши казаки?
— Не знаем, Ваше величество, примут ли, — говорил Чика и Мясников, — однако мы всячески постараемся преклонить их на свою сторону.
— Дед мой, покойный император Петр I, в чужих землях странствовал семь лет, а меня бог привел постранствовать двенадцать.
Спутники его молчали. На душе у Емельяна стало тоскливо, кошки скребли. Версты за две до хутора они остановились, и Чика поехал поговорить с хозяином. Еще не стемнело. Опасаясь постороннего взгляда, Пугачев и Мясников спрятались в лощине. Вечером подъехали к хутору. Их встретил старший из братьев, Андрей. Младший, Михаил, оробел при виде гостя, хотя тот, в своем верблюжьем армяке и крестьянской толстой рубахе, походил «во всем на русского мужика». Здесь же на лавочке сидел отставной казак старик Роман Шаварновский, живший здесь же, у Кожевниковых, в отдельной избе. Михаил явно сомневался в Пугачеве, и тот прошел к Шаварновскому. Емельян снова рассказывал, как его освободил караульный офицер Маслов, как он странствовал, как его арестовывали. Свое повествование заключил словами:
— Хотя в писании и сказано, чтобы мне еще с год не являться, но я принужден явиться ныне для того, что не увижу, как вас всех у меня растащат. Вы держитесь за мою правую полу; и если не отстанете, то будете люди и станете жить по-прежнему. Если ныне меня не примете, я себе найду место, а вы тогда уже на меня не пеняйте. Когда хотите, то ныне помогите; я — подлинный государь Петр III.
Чика и Мясников уехали в Яицкий городок — объявлять надежным людям о «царе», поискать писаря, купить кое-что для Емельяна. Последний сидел безвылазно в избе Шаварновского, оберегавшего его от всех, даже от Кожевниковых, не поверивших в «истинность» «государя». Старший из них, увидев Пугачева, сразу определил, что тот — лицо подставное. Он уехал в городок, встретил Шигаева и жаловался ему:
— Как нам быть, Максим Григорьевич? Вор Чика навязал нам на шею такую беду, что мы не знаем, что и делать!
— Как же это? — Шигаев делал вид, что он ничего не знает. — Зачем он к вам его привел? Ведь он взял его на свои руки!
Жаловался Андрей и свояку — Ивану Харчову. А на хутор меж тем приезжали другие казаки, разговаривали с самозванцем. Они верили ему, и по хуторам и зимовьям ширилась молва о «батюшке». Пугачев сочувствовал казакам, сетовал на их печали, говорил:
— Когда настоящего пастыря не станет, народ всегда пропадет…
Ситуация была еще неясной. Не все верили в «государя», и Пугачев это сознавал. Те, кто верил или делал вид, что верит, смущались, наблюдая, как другие уклонялись от разговоров о «царе», отмалчивались, отводили в сторону глаза, как братья Кожевниковы. Чика, приехав в городок, направился к Караваеву. Червь сомнения не оставлял и его, точил душу:
— Скажи правду, что это за человек, которого мы почитаем за государя?
— Глупый ты! — Караваев уклонился от прямого ответа. — Разве ты не слыхал, что давно идет молва у. нас в городе, что он государь?
— Скажи-ка ты мне правду, откройся! Ведь я никому не вынесу, и отныне дело будет общее! — Так как тот отмалчивался, Чика усилил нажим: — Ну что ты, Денис, таишь-то от меня, когда он сам мне открылся, что он донской казак?!
Потом, на допросе, Чика в связи с этой беседой скажет, что Пугачев — «донской казак, намекнул он наугад, потому что за год до сего времени был у них на Яике слух такой, что в Царицыне один донской казак также назывался государем Петром Федоровичем и был пойман, но ушел из-под караула. А потому и думал он: не тот ли самый и у них явился, ибо он о самозванце усумнился, чтоб он подлинный был государь».
Собственно говоря, Зарубин, сразу решивший связать свою судьбу с самозванцем, хотел найти единомышленников, тех, кто, зная истинное положение дела с «царем», несмотря на это, готов был идти до конца. Его расчеты, конечно, не строились на песке, учитывая то, что происходило тогда на Яике. И он не ошибся.
— Слушай, Чика, — сказал ему Караваев, — не сказывай ты ни отцу, ни матери, ни жене, пи детям, ни посторонним людям и дай ты мне пред богом клятву!
Зарубин охотно дал клятву. Денис продолжал убежденно, настойчиво:
— Пусть это не государь, а донской казак, но он вместо государя за нас заступит. А нам все равно, лишь бы быть в добре.
— Ну ладно, так тому и быть, — согласился Чика. — Значит, это всему войсковому народу так надобно.
Зарубин снова ходил по городку, по базару, слушал толки и перетолки про «государя». Одни «непослушные» хотели его принять и объявить. Другие опасались:
— Хорошо, если это подлинный государь. А если не подлинный и часть войска его примет, а другая не согласится? Ведь тогда будет междоусобная брань! А наши дома от мятежа и так вверх дном стали!
Прошло несколько дней. Чика и Мясников вернулись на хутор Кожевниковых. На вопрос Пугачева об отношении к нему в городке Чика откровенно сказал:
— Говорят разно: иные верят, а иные не верят. Я тем, кои согласны принять Вас, велел собираться по нашей повестке на речку Усиху.
— Хорошо, друг мой, увидим, что будет.
Втроем отправились на Усиху, чтобы осмотреть место («караулисто ли оно?» — заметил Пугачев перед отъездом). На хуторе оставаться опасались — могла узнать старшинская партия. Место оказалось удачное — кругом степь, нет ни жилья, ни леса, только высокое дерево одиноко, как сторожевая башня, высилось на берегу. Чика я здесь проявил дальновидность и сноровку. Пугачев отослал Мясникова в городок за представителями войска — поговорить о том, «как бы лучше оповестить войско, чтобы оно собралось ко мне сюда».
Пугачев и Чика остались одни. Они отдыхали перед тем, как возвращаться на хутор. Зарубин, человек прямой и решительный, не скрывая любопытства, прямо спросил Емельяна:
— Скажи-ка мне, батюшка, сущую правду про себя: точный ли ты государь?
— Точный я вам государь!
— Нас, батюшка, здесь немного, только двоечка, а Караваев-то мне все рассказал о тебе, — схитрил Чика, — какой ты человек.
— Что же он тебе сказал?
— Сказал, что ты донской казак…
— Врешь, дурак!
— От людей-то утаишь, да от бога не утаишь, — раздумчиво, медленно говорил Чика. — Я Караваеву дал клятву, чтоб о том никому не сказывать; так и тебе теперь даю. Ведь мне большой нужды нет, донской ты казак или нет: а если мы приняли тебя за государя, значит, тому и быть.
— Если так, то смотри же, держи в тайне. Я подлинно донской казак Емельян Иванов. Я был на Дону, и по всем тамошним городкам, везде молва есть, что государь Петр III жив и здравствует. Под его именем я могу взять Москву, ибо прежде наберу дорогой силу, и людей будет у меня много. А в Москве войска никакого нет. Не потаил я о себе и, кто я таков, сказывал Караваеву, Шигаеву, а также и Пьянову.
Зарубин откровенно обрадовался тому, что услышал, и рассказал об этом, возбужденный, в приподнятом настроении, Мясникову. Нашел в нем полное понимание:
— Нам какое дело, государь он или нет, — сказал Тимофей. — Мы из грязи сумеем сделать князя. Если он не завладеет московским царством, то мы на Яике сделаем свое царство.
Помимо этих нескольких человек, правда о Пугачеву была известна и другим, от него же самого. Он не скрывал от них, что он простой казак с Дона, их собрат, много пострадавший в жизни; его держали в казанской тюрьме, откуда «ушел» он, скитался по степям, скрываясь от властей, от нового ареста. Емельян Иванович в Тайной экспедиции Сената признался (допрос состоялся 5 декабря 1774 года): яицкие казаки «точно знали, что он не государь, а донской казак, ибо он сам от Шигаева настоящего своего имени не таил».
- Предыдущая
- 20/96
- Следующая
