Подлодка [Лодка] - Буххайм Лотар-Гюнтер - Страница 24

• Предыдущая
• 24/147
• Следующая

Шеф останавливается, чтобы поинтересоваться:

— Понятно?

— Да, шеф.

— На заданной глубине вес лодки должен в точности равняться весу вытесняемой ею воды, так, чтобы лодка буквально парила, готовая тут же отозваться на самое ничтожное изменение тяги винтов, легко направляемая вверх или вниз, направо или налево глубинными рулями или кормовым рулем. Она не должна произвольно ни опускаться, ни подниматься. К сожалению, вес лодки меняется с каждым днем хотя бы из-за потребления воды и топлива. Но окончательно с толку сбивает то, что даже вес вытесняемой воды не остается неизменным. Все непрерывно меняется. Приходится постоянно все просчитывать. Нельзя даже кашлянуть спокойно.

Он переводит дыхание. Достает из шкафчика бутылку яблочного сока. Открывает пробку о петлю дверцы шкафчика и подносит бутылку ко рту.

Едва вытерев губы, он продолжает:

— Больше всего хлопот нам доставляет изменение удельного веса воды. Все было бы проще, если бы мы погружались в пресной воде. В этом случае нам пришлось бы просто-напросто добавлять в дифферентные цистерны воды столько, что ее масса равнялась бы массе израсходованных нами пищи, топлива, воды и так далее. Но в соленой воде дело обстоит сложнее. И ничего тут не поделаешь. В нашем пруду вода — не просто вода. Наша плавучесть изменяется каждый день. Точнее, каждый час.

Он опять замолкает и смотрит на меня, чтобы оценить, какое впечатление произвели его слова.

— Удельный вес воды зависит от такого количества факторов, что легче сказать, от чего он не зависит. На него влияют глубина, температура, время года, всевозможные течения. Даже морская фауна — планктон, например, — оказывают на него существенное влияние. Чуть больше планктона в воде — и нам уже приходится включать помпы. А тут еще сказывается солнце.

— Солнце?

— Ну да. Солнце выпаривает воду, увеличивая в ней содержание соли. Чем больше соли, тем больше удельный вес воды.

— Но ведь это изменение такое незначительное!

Он задумывается на секунду, сильно нахмурившись:

— Изменение удельного веса воды — возьмем, к примеру, действительно незначительное: одну тысячную долю — приводит к тому, что вес лодки тоже должен быть изменен на одну тысячную. Учтите, что лодка весит восемьсот восемьдесят тонн. Итак: изменение на одну тысячную значит изменение на восемьсот восемьдесят килограмм. Непринятие в расчет этой разницы приведет к серьезной ошибке при вычислении степени заполняемости цистерн. Чтобы уравновесить лодку в достаточной степени, нам надо сбалансировать ее дифферентными цистернами с точностью до четырех килограмм. Я говорю «в достаточной степени» потому, что на практике невозможно удифферентовать лодку с такой точностью, чтобы она оставалась в равновесии без помощи винтов и гидропланов. Лишняя кружка воды в цистернах — в действительности, даже лишний наперсток — и лодка начнет подниматься. Так что каждое утро каждого божьего дня, который Господь-Создатель Облаков ниспосылает нам, приходится браться за денситометры, чтобы определить удельный вес морской воды вокруг нас.

Шеф явно наслаждается своим красноречием. Он напыжился, как будто именно он заложил основы искусства подводного судоходства.

Командир, слушавший его некоторое время, проходит мимо и, забираясь в носовой люк, спрашивает:

— Профессор, неужели все, что вы рассказали — это правда?

Шеф тут же приходит в замешательство. Когда он начинает говорить снова, в его голосе чувствуется печаль:

— Старика волнует лишь, чтобы лодка была точно сбалансирована — ни литром больше, ни литром меньше…

Похоже, Шеф закончил свой доклад. Но видно, что он подыскивает подходящую финальную фразу.

— Черт! — наконец произносит он, — Дело в том, что мы выходим в море, чересчур нагруженные физикой…

— И химией.

— Да, и химией тоже. Которую мы не используем по-настоящему. На всякий случай скрестите пальцы, — добавляет шеф. — Если нам когда-нибудь и вправду потребуется ее использовать, то тогда придется обратиться и к психиатрии. А к этому время мы уже будем глубоко в заднице Господа!

Ему надо срочно идти по своим делам, и я не успел спросить, что же он хотел сказать этим.

За обедом Старик просто сияет. Никто не знает, что его так развеселило. Он даже шутит по-иному. Я не замечал прежде, чтобы он острил подобным образом. Последним приходит шеф.

— Ну, как обстоят дела, шеф? — довольным тоном, в котором, однако, что-то настораживает, интересуется командир.

— Все в порядке, господин каплей!

Командир радушно приглашает его присесть на край койки. Это подчеркнутое дружелюбие настораживает шефа. Он украдкой поочередно изучает лица всех присутствующих. Я догадываюсь, что должно произойти: проходя через пост управления, я заметил, как командир тайком сунул маленькую записку в руку дежурного по посту управления.

Через несколько минут по лодке раскатывается звон тревоги. Шефу нелегко подняться на ноги. На потолке начинают поворачиваться тяги, управляющие водозаборными клапанами. Тарелки начинают сползать по столу.

— Держитесь!

Шеф бросает на Старика испепеляющий взгляд, но ему не остается ничего другого, кроме как пробиваться на пост управления.

— Превосходно! Быстрый, как ласка! — смеется вдогонку ему Старик.

Переполох на посту управления укрепляет мое предчувствие, что это — не обычная учебная тревога. Скорее — учебная катастрофа.

Все, что было на столе, с грохотом и боем соскальзывает вперед. Я уже стою на тарелочных осколках.

Носовой крен лодки продолжает расти.

Второй вахтенный офицер вопросительно смотрит на командира. Но тот по-прежнему ведет себя, как будто происходящее его совершенно не касается.

С поста управления доносится тревожный возглас:

— Пробоина над указателем уровня воды!

Вместо того, чтобы вскочить на ноги, командир, расплывшись в улыбке, смотрит на второго вахтенного, пока до того наконец не доходит, что это всего лишь тщательно спланированное учение.

Командир с поистине дьявольским наслаждением слушает проклятия и гомон, доносящиеся с поста управления. Он тяжело поднимается из-за стола и направляется в ту сторону с осторожностью альпиниста. Отовсюду слышится звон и дребезжание, затем раздается оглушительный грохот. Похоже, опрокинулось что-то тяжелое. Теперь лодка, кажется, пытается сделать стойку на голове.

Первый вахтенный офицер смотрит угрюмо. Мы складываем ножи и вилки в кучу в углу кожаного дивана. Ну и разгром! Весь стол сплошь покрыт остатками обеда. Очень непорядочно со стороны Старика устраивать учения во время еды!

— Команда должна привыкнуть к таким ситуациям. Томми тоже не будут согласовывать свой распорядок дня с нашим. Практика — уже наполовину выигранная битва! — насмешливый тон Старика совершенно не вяжется с царящим вокруг беспорядком.

Слава богу! Лодка постепенно встает на ровный киль. Сейчас командир сосредоточен. Он приказывает оставаться на глубине семьдесят метров. Приходит стюард и молча наводит порядок.

Спустя четверть часа появляется шеф, промокший до нитки и еле переводящий дыхание. Командир одалживает ему свой подбитый мехом жилет и с подчеркнутой вежливостью наливает чай.

— Все прошло просто замечательно!

Шеф выслушивает одобрение с кислой миной.

— Ну, ну, ну! — подбадривает командир.

Шеф откидывается спиной на стенку и кладет руки на колени, ладонями вверх. Они все в масле. Старик осуждающе смотрит на него:

— Шеф! Что подумает наш первый вахтенный офицер, если вы будете появляться за столом в таком виде?

При этих словах первый вахтенный тут же краснеет. Шеф прячет руки в карманы брюк и интересуется:

— Так лучше? Кстати, я уже закончил обедать.

— Шеф, так вы похудеете. Ешьте, пейте и веселитесь, дети мои! — с набитым ртом произносит Старик. Затем он продолжает с той же насмешливой интонацией:

— Кстати, вы, кажется, хотели что-то исправить в левом дизеле? Сейчас самое время. И, может, вы заодно осмотрите и правый дизель. Мы можем оставаться на глубине столько времени, сколько вам будет нужно. Все, что вы пожелаете!

• Предыдущая
• 24/147
• Следующая