Подлодка [Лодка] - Буххайм Лотар-Гюнтер - Страница 85

• Предыдущая
• 85/147
• Следующая

Хотя эсминец должен быть где-то поблизости, Старик отдает команду полный вперед. Ну еще бы! Лодка набрала уже слишком много воды, чтобы ее можно было удержать на плаву в неподвижном состоянии. Нам не обойтись без тяги винтов, которая создаст подъемную силу, приложенную к плоскостям рулей глубины, чтобы поскорее опустить корму. Если бы не эта необходимость, Старик ни за что не позволил бы так шуметь: такая скорость для лодки равносильна колокольчику, одетому на шею коровы. У нас нет выбора: или набрать скорость, или затонуть. Томми наверху, должно быть, сейчас слышат нас — наши двигатели, винты, трюмную помпу — безо всяких приборов. Они вполне могут отключить свой АСДИК, чтобы сэкономить электрический ток.

Теперь помимо сложных вычислений курса Старику приходится постоянно беспокоиться о нашей глубине. Мы оказались в рискованной ситуации. Если бы только у нас была возможность всплыть, все было бы намного проще: «Надеть спасательное снаряжение!», и продуть цистерны всем, что у нас есть. Про такое лучше и не мечтать!

Все влажное, покрыто каплями конденсата, словно лодка вспотела от испуга.

— Прокладки ведущего вала пропускают воду! — орет кто-то сзади. И тут же спереди подхватывают:

— …Клапан течет!

Я почти не обращаю на крики внимание. Какая разница, который именно клапан течет?

Четыре взрыва следуют один за другим, затем — безумный рев и клокотание черного потока, устремившегося в огромную брешь, проделанную бомбами.

— Тридцать три — четыре — пять — тридцать шесть, — громко считает штурман. На этот раз очень близко!

Сейчас мы на ста двадцати метрах.

Старик уводит лодку еще глубже и поворачивает влево.

От следующей детонации у меня стискиваются зубы. Я слышу рыдание. Вахтенный-новичок на посту управления? Только его истерики нам и не хватало!

— Потрясающая точность, — звучно смеется Старик, пока над нами прокатываются ударные волны новых разрывов.

Я напрягаю мышцы живота, как будто хочу защитить свои внутренние органы от многотонного давления воды. Лишь спустя несколько минут я решаюсь отцепиться от трубы, за которую ухватилась моя левая рука. Она поднимается точно помимо моей воли и вытирает холодный пот со лба. Вся моя спина липкая от пота. Страшно?

Мне кажется, я вижу лицо командира словно в тумане.

В отсеке по-прежнему висит дым с рулевого поста, хотя проводка перестала тлеть. Во рту вкус кислятины, а голова ноет от тупой боли внутри. Я задерживаю дыхание, но боль становится только хуже.

В любой момент все может начаться по новой — когда эсминец завершит разворот. Свора гончих вынуждена дать нам короткую передышку — неважно, хотят они этого или нет.

Опять АСДИК. Два-три резких шороха камушков. Ледяная рука пробирается под мой воротник и скользит вниз по спине. Я дрожу.

Головная боль становится невыносимой. Что на этот раз? Почему ничего не происходит? Все шепоты стихли. Лишь через равномерные, секундные интервалы доносится капель осевшей влаги: пит — пат. Я молча считаю капли. На двадцать второй обрушивается удар, согнувший мою голову к самой груди.

Неужели я оглох? Я вижу, как трясутся пайолы, но их звон, смешанный со стонущим, воющим звуком и душераздирающим скрежетом, я улавливаю не раньше, чем через несколько секунд. Водовороты за кормой лодки раскачивают и наклоняют ее во все стороны. Люди, спотыкаясь, налетают друг на друга.

Еще двойной толчок. Лодка стонет. Раздаются клацающие, скрежещущие звуки.

Томми — народ бережливый. Они больше не устраивают ковровое бомбометание — вместо этого по паре бомб, скорее всего заряженных на разные глубины, одновременно. Я не осмеливаюсь расслабить мускулы — молот вновь врезается с оглушительным грохотом.

Всхлипывающий, кашляющий вдох совсем рядом со мной переходит в стон. Похоже, кто-то ранен. Какой-то миг я пребываю в растерянности, но потом возвращаюсь в реальность: не сходи с ума, тут, внизу, никого не могут подстрелить.

Старику надо придумать уловку поновее. У нас нет ни малейшего шанса улизнуть. АСДИК не выпустит нас. У них там за пультом управления сидят первоклассные специалисты, которые не дадут легко одурачить себя. Сколько времени у нас осталось? Как быстро Томми опишут свой круг?

К счастью для нас они не могут сбрасывать бомбы за борт, когда им этого захочется. Прежде, чем выстрелить ею, им надо набрать полную скорость. Если бы эти ублюдки могли при помощи АСДИКа занять позицию прямо над лодкой, чтобы сбросить нам на головы бомбы, эта игра в кошки-мышки уже давно закончилась бы. Но им приходится атаковать на максимальной скорости, чтобы не вылететь из воды, подорвавшись на собственных жестянках.

Что Старик задумал? Он хмурится. По изгибу его бровей можно заключить, что он погрузился в глубокое раздумье. Долго он еще будет ждать? Сможет ли он на этот раз в последнюю минуту совершить правильный маневр от надвигающегося охотника? — в правильном направлении? — с правильной скоростью? — на правильной глубине?

Самое время открыть рот и произнести команду. Или он сдался? Выбросил полотенце на ринг [74]?

Внезапно раздается звук рвущейся ткани. В то же мгновение, словно выстрел, раздается голос командира:

— Давай! — Круто влево! И двигатели — на всю катушку!

Лодка прыгает вперед. Шум трюмной помпы потонул в гуле, заполнившем собой весь океан вокруг нас. Люди качаются и хватаются за трубы. Старик даже не пошевельнулся. Штурман уцепился за стол.

Внезапно на меня находит озарение: я разгадал игру Старика. Он велел нам держаться прежнего курса, невзирая на то, что нас засекли. Новый ход. Свежая комбинация, еще не опробованная им на Томми. Это же очевидно: командир эсминца тоже не вчера появился на свет. Он не помчится сломя голову к тому месту, на котором его акустики обнаружили лодку. Они знают наши трюки. Они знают, что мы знаем, что они атакуют; они знают, что мы знаем, что они не могут использовать АСДИК на большой скорости, что мы постараемся уйти с их линии атаки, а также сменить глубину. Куда мы кинемся: влево или вправо, вверх или вниз — они могут лишь догадываться. Им приходится полагаться на удачу.

А теперь Старик, впервые перестав увиливать, просто-напросто сохраняет прежний курс на прежней глубине до следующего сброса бомб. Блеф, а теперь — двойной блеф. И только ты решишь, что тебе повезло и ты сорвал банк — Бах! И получаешь пулю в спину!

— Время? — спрашивает командир.

— 01.30, — отвечает штурман.

— В самом деле? — в голосе слышится удивление. Даже ему кажется, что пляска слишком затянулась.

— Очень странно, — бормочет он. — Может, они хотят быть абсолютно уверены.

Некоторое время все остается без изменений. Старик уводит нас вглубь. Потом еще глубже.

— Время?

— 01.45.

Или с моим слухом что-то случилось, или же и вправду выключили даже приводной мотор компаса. В лодке — ни звука. Лишь перестук капель конденсата, отмеряющих секунды.

Неужели получилось? Как далеко мы отошли за четверть часа бесшумного бегства? Но вот тишину нарушают жуткие звуки, которые Старик называет «скрипом костей». Давление на этой глубине подвергает наш стальной цилиндр жестокому испытанию на прочность. Стальная шкура выгибается внутрь между ребер. Внутренняя деревянная обшивка вся скрипит.

Мы вновь погрузились на двести метров, почти вдвое превысив гарантированную верфью глубину, и крадемся со скоростью четыре узла в темноте, неся на себе высоченный столб воды.

Управление рулями глубины теперь превратилось в балансирование на краю пропасти. Если лодка опустится чуть глубже, ее истерзанный корпус может не выдержать внешнее давление. Несколько лишних сантиметров могут привести к катастрофе. Или Старик надеется на то, что Томми не знают нашу предельную глубину погружения? Мы сами никогда не называем это магическое число цифрами. Вместо этого говорится: «Трижды R плюс еще тридцать». Как настоящее заклинание. Навряд ли Томми не знают величину этого самого R. Каждый кочегар в курсе дела; почти пятьдесят тысяч немцев, как все утверждают, владеют тайной.

• Предыдущая
• 85/147
• Следующая