Любовник богини - Арсеньева Елена - Страница 41

• Предыдущая
• 41/84
• Следующая

Она опустила глаза. Если будет так смотреть, не только проницательный индус, но и сам Василий догадается, что кроется в ее собственном сердце. Ничего, ну совсем ничего не значат объятия, в которые он заключил Варю. Все-таки считал ее погибшей, все-таки искал без надежды на удачу. И поцеловал он ее просто как всякую соотечественницу, попавшую в беду. Окажись она даже почтенной старушкою…

Варя гнала от себя мысль, что почтенная старушка вряд ли бросилась бы на шею своему спасителю с таким пылом. Испытывая к нему самые возвышенные материнские чувства, старушка сия чмокнула бы молодого героя в лоб или протянула бы ему руку для поцелуя… лишившись возможности ощутить некое предательское затвердение внизу его чресл…

Впрочем, когда мужчине кидается на грудь обнаженная молодая женщина, редко кто окажется в силах справиться со своей плотью. Естество – оно и есть естество!

Надо забыть об этом. Это случайность, ничего не значащая случайность. Счастье, что Василий больше не сторонится ее, не держится холодно, будто чужой.

Словно в ответ ее мыслям, Василий улыбнулся:

– Ну что, поплывем? Бог даст, обойдется! Уж больно посудина ненадежная. Хотя… тот паттамар, на котором я путешествовал, понадежнее был, а дело совсем плохо вышло. Ну, отдать швартовы!

Повинуясь то ли этой русской команде, то ли повелительному взмаху индуса, перевозчик столкнул в воду хрупкое плавучее сооружение. Пассажиры только успели ощутить себя жалкими опавшими листками во власти бурного потока, когда лодочник и его помощник, столь же широкоплечий и столь же скудно одетый, бросились в реку и поплыли, то и дело подталкивая перед собой корзину.

Да… это было не то путешествие, когда скучающие пассажиры бросают ленивые взгляды на лениво проплывающие мимо берега!

Возможно, перевозчику так было удобнее управляться с плавучей посудиной; возможно, все дело было в причудах течения; однако чертова коробочка непрестанно кружилась, будто юла, и хотя все помнили, как перевозчик хвалился, что однажды помогал переправе двенадцати тысяч английских пехотинцев, никому из пассажиров от этого не стало легче. То ли от безумного головокружения, то ли от запоздалого страха, наконец-то навалившегося на нее, Варенька не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой, когда суденышко пристало. Василию пришлось нести ее, и она уронила голову на его плечо, чувствуя себя бесконечно слабой – и бесконечно счастливой.

Она ощущала, как ритмично движутся его мускулы, слышала его дыхание и стук его сердца. Она боялась, что ему станет тяжело и ей придется идти пешком, однако он шел и шел – так легко и размеренно, словно его ноша была невесомой, и постепенно она вздохнула свободнее и принялась мечтать о том, чтобы этот путь длился бесконечно.

Разумеется, Варенька хотела увидеть отца! Но если для этого нужно разжать кольцо обнимающих ее рук, она готова была еще и еще отдалять встречу с батюшкой… тем паче что он, разумеется, снова обрушится на своевольную дочь со всею пылкостью бушуевского нрава: пылкостью хоть и безобидной, но весьма шумной. Ну разве убедишь его, что она и вправду ничего не сделала, чтобы навлечь на себя этот шквал неприятностей… мягко говоря! – а просто была их безвольной жертвой. И даже если бы она, скажем, не уехала во дворец магараджи Такура по приглашению княгини, то все равно оказалась бы там вместе с отцом – а значит, опять попала бы в сад, где росла голубая роза… ну и так далее. Что на роду написано, того не миновать, всегда верила Варенька. Только вот загадка: какие святые небесные силы могли записать для нее, родившейся на берегах Волги, эти необъяснимые злоключения близ Ганги? Откуда северные боги – те, кто пишет наши судьбы в книге Рода, – ведали о том, что произойдет с нею в южных знойных краях? Ну а если ведали – стало быть, им известно и то, кто сковал для нее эту цепь злосчастий. Так изощренно, необъяснимо сковал…

Магараджа? Чем больше времени проходило, тем меньше оставалось у девушки уверенности, что нападение тхагов-душителей подстроил магараджа. Он слишком многим рисковал: все-таки Реджинальд – видный чиновник Ост-Индской компании, а магараджа изо всех сил старается поддерживать наилучшие отношения с англичанами. Варенька терялась в догадках, но не сомневалась, что этот индус, вдруг ставший неразлучным спутником Василия, знает если не все, то очень многое. Ведь именно он открыл Василию, что Варю следует искать на одной из Башен Молчания, и задержали их только расспросы, где именно в тот день свершалось погребение женщины.

Откуда он узнал? Кто его надоумил? Кто осведомил его о намерениях неведомых лиходеев?.. Если только он с самого начала не находился в их числе, затем переметнувшись на сторону жертв. Этим и другим подобным вопросам надлежало остаться без ответа. Делать было нечего – пришлось принять очень простое и удобное объяснение: если есть в Индии каста, посвятившая себя убийству, то почему не быть другой – посвятившей себя спасению людей? А законы всякой касты непреложны, как законы Савитара – божества, олицетворяющего великую силу солнца. И Нараян, по счастью, принадлежит к этой касте.

Да, его звали Нараян, и это имя само по себе настораживало всякого, кто хоть немного был осведомлен о божествах индусов. Нараяном они иногда называют самого Вишну, хранителя мира. А еще это имя носит божественный мудрец, родившийся на свет ради блага человечества. Похоже, их спутник Нараян отвечал предназначению своего тезки, потому что действовал ради безусловного блага человечества в лице четверых его представителей. Он уже спас неведомым образом англичанина и Бушуева, уведя их просто-таки из-под носа тхагов и спрятав в храме в горах. Теперь Нараян должен был помочь встретиться с ними Вареньке и Василию, однако исполнить сие было трудно – хотя бы потому, что девушку вовсе покинули силы.

Храм, где скрывались беглецы, был в нескольких часах пути – для Нараяна и Василия, – однако для изнемогшей девушки эти несколько часов грозили обернуться сутками, а то и двумя.

Тогда решено было Василию и Вареньке где-то остановиться и подождать, пока Нараян отправится в храм и приведет оттуда Бушуева и Реджинальда. Однако никакое укрытие в мире не казалось сейчас Василию достаточно надежным. Он не доверял ни одному живому человеку, опасаясь встретить в нем тайного душителя или очередного парса-огнепоклонника с их пристрастием хоронить людей живьем. Перебрав множество возможных мест, где Васишта и мэм-сагиб могли бы его ожидать, Нараян вдруг улыбнулся – причем даже легкого зарева этой улыбки не отразилось в его непроницаемых глазах! – и предложил отправиться в Мертвый город.

Да, подумала Варенька с усмешкой, для нее, восставшей из могилы, это самое подходящее укрытие! Но спорить не стала – просто потому, что и на это у нее уже не было сил.

Здесь, по крайней мере, некого было бояться, ибо во всем бесконечном пространстве, окруженном длинной-предлинной городской стеной, не оказалось ни одной живой души.

Похоже, некогда это мог быть один из крупнейших городов Индии, однако с тех пор минуло не меньше двухсот, а то и более лет, и человеческая память не сохранила печальных подробностей о причинах, опустошивших эти некогда кипящие жизнью улицы и площади. Достаточно того, что здесь оставались только тени былого… да и те настолько истончились и поблекли за давностью столетий, что никакой самый внимательный взор не мог бы их разглядеть.

Таких мест в Индии немало. Индусы не любят мертвых городов, не возвращаются туда даже за брошенными сокровищами: ведь мертвые неохотно расстаются со своими богатствами – так же, как и живые, впрочем. А потому Мертвый город для смелого человека, желающего затаиться, – лучшее из всех возможных укрытий.

Тянулись, переходя одна в другую, пустынные просторные улицы. По обеим сторонам стояли разрушенные дворцы, валялись куски мраморных колонн. Среди развалившихся гранитных стен зияли провалы подземных покоев, в прохладном полумраке которых некогда проводили жаркие дни прекрасные жены и наложницы забытого магараджи. Разбитые ступени, безводные водоемы, просторные дворы, мраморные мосты, рассыпавшиеся арки величественных портиков – все это заросло вьющимися растениями и кустами, в которых вполне могли скрываться берлоги зверей. Однако не зверей боялись утомленные странники, а потому они продолжали брести по пустынным раскаленным улицам, ища еще большего уединения и не в силах оторваться от зрелища этого величавого запустения.

• Предыдущая
• 41/84
• Следующая