Любовник богини - Арсеньева Елена - Страница 70
- Предыдущая
- 70/84
- Следующая
Вскоре Варенька перестала спрашивать. Может быть, они все как один были немые. Может быть, у них были вырваны языки, чтобы заставить онеметь. Может быть, им просто-напросто, под страхом смерти, запрещено было переговариваться с узницей. Или они ненавидели ее, чужестранку… Какая разница! Варенька нашла в себе силы смотреть на них такими же холодными, пустыми глазами, какими смотрели они, сидела в своем углу, стиснув зубы, – и теперь единственными советчиками в ее заточении были мыши.
Она была почти уверена, что похищена и заточена сюда по воле магараджи. Ведь ей удалось избежать смерти на Башне Молчания, а Варенька достаточно успела узнать индусов, чтобы понять: фанатики никогда не останавливаются. Если приговор вынесен, он должен быть исполнен. Так что она не обольщалась относительно своей участи… Если, конечно, не произойдет чуда и, прорвав все преграды, сюда не ворвется Василий, чтобы спасти ее и вернуть к жизни.
Почему-то она не сомневалась, что так и будет. Только эта надежда давала ей гордость, помогала замкнуто молчать, не молить своих стражей униженно, не заходиться в бессильных, отчаянных, разрывающих сердце рыданиях… внушающих радость ее врагам! Варенька знала: рано или поздно, один или с помощью загадочного мрачного Нараяна, Василий все равно ворвется в это замкнутое пространство страдания – и мир снова засверкает, заискрится букетами синих звезд, как было всегда, всегда, стоило Вареньке увидеть своего светлоокого героя.
Господи, как она любила его! Теперь, вырванная из его объятий, засыхающая от тоски, она, воскрешая в памяти самосветные картины любви, населяла свое одинокое обиталище сверкающими призраками счастливых любовников – и дивилась их беспечности, их расточительности: не подозревая о громе, который вот-вот грянет над их головами, они не ценили драгоценных минут близости, позволяли себе размыкать руки, прерывать поцелуи, даже отворачиваться друг от друга, хотя должны были сплестись телами, взорами, устами, помыслами – и замереть в блаженстве, считая сердечные биения друг друга и моля небеса не разлучать их, не разлучать никогда!..
А их разлучили, и Варенька понимала теперь, как никогда раньше: если бы кто-то всемогущий явился к ней, чудесным образом разверзнув стены ее темницы, и предложил свободу, счастье, спокойствие, но без всякой надежды на встречу с Василием, она отвергла бы эти пустые искушения даже без негодования, лишь снисходительным пожатием плеч. Для нее не существовало иного счастья, кроме счастья быть рядом с возлюбленным; свободы не существовало тоже – без него весь мир был одним огромным, мрачным узилищем; ну а покой… без любви ей нужен был только лишь покой смерти!
Варенька сама удивилась, насколько живо ее воображение. Стоило только начать вспоминать дорогие сердцу мгновения, как стены ее темницы словно бы исчезали, унылое время сверкало и переливалось… и докучное появление стражи было как нож, вонзаемый в едва поджившую, слегка затянувшуюся рану. И Варенька была до ярости возмущена, когда однажды они показались не в урочный час, уже в вечернем полумраке, а еще до полудня, когда косые лучи солнца только-только начали нащупывать себе путь сквозь отверстие в потолке.
Однако на сей раз стражники отомкнули не дверь Варенькиной темницы, а дверь соседней, и Варя поняла, что за решеткой вершится какое-то злодейство.
Она всмотрелась с невольным любопытством, которое переросло в испуг и сострадание, лишь только она увидела нового узника – вернее, узницу, ибо это была женщина. По полу волочились длинные косы… Молодая она или старая, красивая или безобразная, живая или мертвая – этого Варенька пока не могла разглядеть. Нет, наверное, все-таки живая, ведь не станут же на мертвеца надевать тяжелые, звенящие кандалами цепи – и на руки, и на ноги, – да еще приковывать цепью к стене! Верно, это какая-нибудь ужасная злодейка, подумала Варенька и тут же едва не стукнула себя кулаком по лбу, чтобы наказать за эту мысль. Если так рассуждать, то и она злодейка, коли сидит в этой тюрьме! Скорее всего перед нею такая же невинная жертва чей-то непостижимой злобы… И Варенька возблагодарила судьбу, даровавшую ей если не свободу или надежду, то хотя бы подругу по несчастью. Вдвоем они смогут утешить друг друга в самые тяжкие минуты. Bдвоем они смогут придумать… придумать что-нибудь, чтобы выбраться отсюда!
Однако стоило Вареньке внимательнее приглядеться к увесистым оковам, которыми просто-таки увешана была незнакомка, как ее жаркие мечты несколько поостыли. С таким грузом далеко не убежишь. С ним и шагу-то лишнего не сделаешь!
Зато… зато, если изловчиться и стукнуть цепями, к примеру, стражника, можно надолго оглушить его! Потом пошарить в его одеждах – и отыскать ключи от дверей Вареньки, перебросить эти ключи ей через решетку. Тогда Варенька сможет выйти… Хотя нет, замок-то снаружи. Но, быть может, у стражника найдутся еще и ключи от того замка, который висит на решетке, разделяющей две камеры? И тогда Варя сможет проникнуть к своей соседке, каким-то образом освободить ее от оков – и бежать, они смогут бежать вдвоем!
Хмель свободы, которая показалась вдруг такой досягаемой, ударил ей в голову! Она почти уверила себя, что пояс стражника будет просто-таки увешан всевозможными ключами, которые отворят все решетки, отомкнут все запоры… И осталось самое малое: сговориться о побеге с соседкою.
Поэтому Варенька уселась вплотную к решетке и, прижавшись к ней лицом, пристально уставилась на скомканную женскую фигуру в углу, всем сердцем торопя ее пробуждение.
Солнечный квадрат на полу сместился на самую чуточку: то есть прошло не больше часу, хотя Вареньке казалось, будто минуло ужасно, непоправимо много времени, прежде чем бесформенная груда в углу начала оживать.
Сперва раздался едва слышный стон… затем тихое лязганье: это женщина шевельнула рукой, затем оковы зазвенели громче: она попыталась сесть.
Кое-как, опираясь на стену, утвердилась в этой позе и принялась подносить к глазам то одну, то другую руку, тупо рассматривая оковы и явно не веря тому, что видит.
Хриплый крик вырвался из ее горла – и, внезапно вскочив, женщина принялась метаться по каморке, то и дело падая, когда ее окорачивала цепь, не дававшая дальше двух шагов отступить от стены, – и опять вскакивая, с неожиданной силой воздымая связки грохочущих кандалов, ударяя ими в стены.
«Ну, такая одним ударом стражника с ног собьет, – мелькнуло в голове у Вари. – Она и стены разнесет, если захочет… экая буйная, дикая ярость!»
И все-таки силы незнакомки имели предел. Изнемогая от тяжести навьюченных на нее желез, она наконец-то рухнула на колени – и, биясь лбом в каменный пол, разразилась такими страшными, богохульными проклятиями, что у Вареньки, жадно ловившей всякое слово, непременно затрепетало бы от ужаса сердце, когда б оно уже не трепетало от радости: ведь все проклятия незнакомки были предпосланы магарадже Такура!
Господи, как она только не называла его, как только не костерила… Он был пометом вонючей драной курицы; он был высохшим калом паршивого шакала; он был зловонной мочою старого осла; он был дохлым петухом, оскопленным трехногим мерином; тигром с вывалившимися зубами; слоном без хобота; дохлым крокодилом; изъеденным проказою парией… но чаще всего среди этих проклятий, упомнить которые целиком Варенька была просто не способна, чаще всего среди обличений жадного, распутного, жестокого, сластолюбивого магараджи повторялись слова «проклятый лжец» и «подлый клятвопреступник».
В конце концов Вареньке удалось понять, что магараджа приказал этой женщине что-то сделать. Она приказание исполнила, однако магараджа остался недоволен – недоволен до того, что приказал заковать свою рабыню в железы и обрек ее на заточение, а может быть, и на смерть.
И Варенька терялась в догадках: что же такое сделала, а вернее, не сделала эта красивая женщина? Теперь она уже разглядела свою соседку и не могла не восхищаться роскошными, тяжелыми, гладкими, будто расплавленная смола, волосами, огромными черными глазами, чувственным алым ртом, точеными чертами лица – почти совершенно правильного с точки зрения индийского канона. Воистину, перед нею была одна из тех небесных апсар, которые без труда могли соблазнить и воина, и труженика, и богатого бездельника, и аскета, и бога. Каждая линия ее тела дышала назойливой чувственностью, запах пота смешивался с запахом благовоний, и Варенька вдруг показалась себе такой невзрачной, бледной… просто-таки серой по сравнению с этой яркой красотою, что, уязвленная обидным сравнением, поднялась – и побрела от решетки прочь, в свой угол.
- Предыдущая
- 70/84
- Следующая
