Черная вдова. Ученица Аль Капоне - Крамер Марина - Страница 11
- Предыдущая
- 11/69
- Следующая
…Как-то в начале декабря вдруг позвонил Мастиф. Это было неожиданно. Его голос в трубке звучал весело:
– Здравствуйте, Марина! Как ваше здоровье?
– Спасибо, все в порядке.
– А я, дорогая, соскучился. Оказывается, я успел привязаться к вам, и теперь тоскую по-стариковски. Может, визитом обрадуете?
Это звучало как приказ. Господи, опять началось! Но Мастиф уловил Маринину нерешительность и замешательство:
– Расслабьтесь, Марина, мне ничего не нужно, кроме как видеть вас. Соглашайтесь, сыграем в «американку». Через час Череп заедет.
– Не надо, я на своей машине.
– Все равно. Так жду!
Хорошенькое дело – сгонять за пятьдесят километров на партию в «американку» на ночь глядя! А потом до утра с Федькой объясняться, который к ее возвращению как раз подготовит все нужные вопросы… И выбора нет – надо тащиться в эту чертову «Березовую рощу», где одни бандюки живут.
Стоя в гардеробной, Марина прикидывала, что бы надеть, и остановилась на длинной узкой юбке с высоченным разрезом сбоку и белом пиджаке. Под пиджак ничего не надевалось обычно, но грудь была ужасна, и пришлось облачиться в черный кружевной комбидресс. Решив, что раз уж на машине, то и в туфлях не замерзнет, Марина достала лаковые лодочки на высокой шпильке. Набросив белый норковый полушубок, спустилась во двор, где уже стоял рядом с ее джипом «Рэндж Ровер» мастифовской охраны. Череп, сидя за рулем, поморгал фарами и крикнул в открытое окно:
– За мной езжайте, Марина Викторовна!
Коваль села в джип, повернула ключ в замке зажигания, в душе моля Бога, чтобы Федор вернулся как можно позже. Всю дорогу не выпускала изо рта сигареты, куря одну за одной. Сердце бешено колотилось в ожидании чего-то нехорошего, но опасность возбуждала. Чертов характер…
Затормозив у знакомых ворот, Марина перевела дух и постаралась немного успокоиться. К машине подошел Череп, открыл дверку и, критически оглядев маринины туфли, подхватил ее на руки:
– Извините, Марина Викторовна, но иначе промокнете – все раскисло.
Действительно, прошел снег, а потом резко потеплело, все дорожки были в расквашенной скользкой грязи. Череп осторожно донес ее до крыльца, поставил, но от Марины не укрылся взгляд, которым он окинул ногу, открытую разрезом юбки почти до трусиков. И этот туда же!
Она вошла в особняк. По лестнице со второго этажа спустился Мастиф в спортивном костюме, помог снять шубу, галантно поцеловал руку:
– Рад снова видеть вас такой же красивой, как прежде, Мариночка!
Сев в мягкое кресло у камина, Коваль вопросительно посмотрела на Мастифа:
– Что все это значит, Оскар Борисович? – она всегда называла его по имени-отчеству, ему нравилось подобное обращение.
– Зачем же во всем подвох искать, Марина? – покачал он лысой головой. – Я просто захотел увидеть вас.
Но Марина ему не поверила. Ничего «просто» Мастиф не делал, не думал и не говорил.
– Шампанское? – предложил он.
– Нет, лучше коньяку. Только совсем немного, я ведь все-таки за рулем, – как можно непринужденнее улыбнулась она. Коньяк должен был помочь расслабиться. – И, если можно, сигарету.
– Пока ждем, может, расскажете старику, как там ваш молодой резвый друг? – нажав кнопку звонка, попросил Мастиф. – Все хорошо?
– Да, спасибо.
– Я очень рад за вас, Марина. Он производит впечатление очень надежного человека. А вам, с вашим-то характером, нужна твердая мужская рука.
После столь высокопарной речи циничная Коваль чуть не зарыдала от умиления – старый уголовник играл в заботливого папашу, наставляющего дочь на путь истинный. Полный восторг!
На пороге каминной кто-то появился. Марина повернула голову и вцепилась пальцами в подлокотники кресла так, что побелели костяшки – это был Денис Нисевич. Он стоял в дверях с подносом в руках…
Голова у Коваль закружилась. Она почувствовала, что вот-вот потеряет сознание.
– Успокойтесь, Мариночка, – произнес Мастиф, поглаживая ее руку. – В моем доме вам ничего не угрожает, даже этот ублюдок. Что замер, как целка перед брачным ложем? – бросил он Денису. – Ближе подойди!
Судя по тону обращения, Нисевич тут явно не любимец публики, решила Марина, взяв себя в руки. Тем временем Денис, прихрамывая на правую ногу, подошел к столу, опустил поднос, налил коньяк в рюмки. Коваль взяла сигарету, и он тут же поднес зажигалку.
Покуривая, Марина с интересом рассматривала бывшего любовника. Вот, значит, куда он исчез после всего, что сотворил с ней в ту ночь… А по больнице ходили упорные слухи, что уехал. Он похудел, сгорбился, словно старался сделаться менее заметным, в черных глазах застыл страх. Да, не орел, каким был всего три месяца назад, потрепала жизнь…
Затянувшуюся паузу прервал Мастиф:
– Вот, Мариночка, вместо вас теперь мальчиков моих лечит. Заодно и по дому помогает.
– Что ж, он хороший врач, – пожала она плечами, отпивая коньяк.
– И это все, что вы скажете? – удивился Мастиф.
– А что еще?
– Как? Даже не хотите ему ничего предъявить?
– Нет.
– Странно. Я думал, вы обрадуетесь возможности как-то облегчить свою душевную боль…
Марина усмехнулась, глядя в глаза Мастифа:
– Что же, Оскар Борисович, я должна взять бритву и отрезать ему что-нибудь лишнее?
Мастиф захохотал, поднимая свою рюмку:
– За вас, дорогая! И все же я настаиваю, чтобы вы поговорили. Это своеобразная награда за его труд. Он ничего не просил, кроме возможности увидеть вас, Марина. Не бойтесь, за дверью сидят Череп и Кабан. Если что… – он выразительно посмотрел на Дениса, и тот съежился. Видимо, хорошо был с ними знаком.
Мастиф вышел, и воцарилось молчание. Марина невозмутимо курила, уже совершенно владея собой. Это опять была сука-стерва Коваль.
– Что, так и будешь стоять, как официант? – поинтересовалась она. – Садись, раз уж это ты хотел меня видеть. Я-то обошлась бы, как ты понимаешь.
Опустившись в кресло, он смотрел на бывшую любовницу глазами долго битой собаки, которую хозяин неожиданно пустил в дом и даже решил накормить.
– Какая ты красивая, Коваль! – хрипло проговорил Денис. – Ты стала еще лучше, чем была.
– Это все, что ты хотел мне сказать? – она сделала очередной глоток коньяка.
– Прости меня, если можешь…
Он попытался встать на колени. Но правое колено не гнулось, и это все выглядело нелепо и жалко.
– Встань, – брезгливо поморщилась Марина. – Что за неистребимая любовь к дешевым мелодрамам, я ненавижу это. Что у тебя с ногой?
– Череп раздробил мне коленную чашечку бейсбольной битой, – криво усмехнулся Нисевич. – Только две недели, как снял гипс, никак не привыкну к хромоте.
– Череп парень серьезный. А ты сочувствия моего ждешь?
– Нет… Я знаю, что это месть за то, что я сделал с тобой. Но если бы ты только знала, что я пережил здесь за это время…
– А я не хочу этого знать, – перебила она, снова щелкая зажигалкой. – Вряд ли тебе было намного хуже, чем мне. Поэтому не дави на жалость, я просто не знаю, что это такое.
– Что мне сделать, чтобы ты простила меня? – спросил он, заглядывая в глаза.
– Ты что, идиот? – удивилась Марина. – Да будь моя воля, я убила бы тебя, а ты говоришь – прости!
– Убей, ты сможешь, я знаю. Все равно, рано или поздно, меня забьют здесь до смерти эти быки. Стоит только Мастифу упомянуть твое имя, как они звереют и молотят меня. И я же еще должен лечить их, если что… Мог бы – давно с собой покончил бы…
– Духу не хватает? Ну, еще бы – это не безответную женщину бритвой полосовать, это ж себе, любимому…
Он опять затравленно посмотрел на нее, весь сжался. Страх перед болью превращает человека в животное – подтверждение этого тезиса сидело сейчас перед Мариной. Когда-то он пытался превратить в нечто подобное ее саму, а теперь вон как жизнь все переставила…
– Не говори больше так, ведь я люблю тебя, – попросил Нисевич жалобно.
– Странною любовью ты это делал. Может, хватит словоблудия? Мне домой пора, ждут меня.
- Предыдущая
- 11/69
- Следующая