Операция «Отче наш» - Лундстрём Эверт - Страница 17

• Предыдущая
• 17/57
• Следующая

Спустившись в зал, я постарался выбрать стул поудобнее.

По лицам моих товарищей было видно, что первый тренировочный день всем дался нелегко.

– Сегодня будем говорить только о повороте оверштаг, – начал Билл. – Подробно разберем обязанности каждого члена экипажа, с теоретическим обоснованием всех приемов. Чтобы затем на практике все шло как по маслу. Вы должны и во сне уметь выполнять свои маневры.

Билл отечески улыбнулся и обвел аудиторию взглядом. Может быть, проверял, не уснул ли кто-нибудь. На столе перед нами лежали ручки и бумага. Каждому надлежало записать последовательность своих действий при повороте оверштаг.

После полутора часов зубрежки окончился первый день наших занятий. Одиннадцать часов напряженного труда.

– Благодарю вас, мальчики, – заключил Билл.

– Тебе спасибо, папенька, – отозвался Ян Танн-берг.

Приветливо улыбаясь, Билл первым покинул зал. Номер один.

Следующий день тренировок был почти копией предыдущего. Такая же погода, разве что ветер не такой ровный. Три часа мы резво ходили курсом бейдевинд, отрабатывая оверштаг. Один поворот за другим. Билл гонял нас в том же немилосердном темпе, что и накануне. Маневр выполнялся все более гладко, и братья Таннберг уже не ругались по-фински, крутя лебедки. Вечно хмурое лицо Ханса Фоха стало менее хмурым. Мы делали успехи.

Лично я то и дело вспоминал травмированного датчанина. Его на время оставили в больнице, и я мучился угрызениями совести. Когда мы днем вернулись на берег, я воспользовался телефоном Андерса и позвонил Монике.

– Привет, любимая, это Морган.

– Слышу. Рада слышать твой голос.

– Обоюдно.

Мне в самом деле нравился ее низкий голос и легкая картавинка. А еще меня радовало, что Моника уже смирилась с тем, что я обитаю не дома.

– Как вам там живется? – спросила она.

– На отдых непохоже. Но это было известно наперед.

– Парни симпатичные?

– Мы еще толком не узнали друг друга. Не успели.

– А что делаете по вечерам?

– Каждый вечер танцы, ухаживаем за дамами. Пауза. Моника явно поверила. Я улыбнулся про себя.

– Шутка… Мы с Георгом колдовали над парусами, а другие члены экипажей приехали только позавчера. Грешить было некогда. Даже будь такое желание, не до того.

– Смотри у меня.

– Можешь оказать мне важную услугу?

– Смотря какую.

Я рассказал ей, что один из парней угодил в больницу в Кунгэльве и я чувствую себя виноватым перед ним. Был бы жутко благодарен, если бы она навестила его там и передала от меня ящичек сигар.

– А сам не можешь? – спросила Моника.

– Не могу… Я должен бегать кроссы и выполнять гимнастические упражнения.

– Это полезно для твоего здоровья… Конечно, сделаю, Морган. Я свободна вечером, охотно съезжу. Как его звать?

– Это яхтсмен из Копенгагена, Палле Хансен. Ты видела его в прошлом году во время Марстрандской регаты.

– Положись на меня. Я подбодрю его.

– Только в меру, не перестарайся.

– Парни, нуждающиеся в утешении, – мой конек. Слушая ласковый низкий голос, я проклинал разделяющие нас сорок километров. Перед внутренним взором возникали картины наших встреч у горящего камина.

Кладя трубку, я надеялся, что Моника скучает по мне столько же, сколько я по ней.

Атлетическая тренировка в этот день была сплошной мукой. Мышцы еще не отошли после вчерашних упражнений и отчаянно ныли. Билл заметил, как трудно дается нам работа с штангой, и прекратил занятия на полчаса раньше. Старина Билл… Большинство из нас готово было поверить, что под черным облачением кроется человеческое сердце. Зато теоретические занятия начались на полчаса раньше.

Продолжалась отработка поворота оверштаг. В заключение – вопросы и ответы по пройденной теме. Мы тщательно записывали детали, касающиеся каждого лично.

– Чтобы к завтрашнему утру все было выучено и освоено, – распорядился Билл.

Папа Билл Маккэй позаботился о том, чтобы у нас было что почитать на ночь. Сказочки про тросы, блоки, лебедки и всякие приемы.

Наша команда становилась все более слитной, сплоченной. За обедом датчане, финны, шведы и норвежцы весело болтали друг с другом. Андерс и Ева подали на стол дивную камбалу с жареным картофелем.

Когда дошла очередь до кофе, в самый разгар оживленной беседы Билл вытащил свой красный блокнот и полистал его.

– После кофе – небольшое развлекательное мероприятие в лекционном зале… – сообщил он.

– Оркестр будет? – осведомился Пер Таннберг.

– Или нам сходить за штангами? – добавил Ян.

– Нет, сегодня вечером штанги отдыхают, – ответил Билл. – Лучше поберечь их, чтобы совсем не износились. Потому и кончили сегодня на полчаса раньше.

Мы оценили иронию.

Трапеза еще не закончилась, когда появились неожиданные гости. Первой в зал вошла Моника, следом за ней – Палле Хансен. Номер восемь. Пятна на желтой фуфайке из красных стали коричневыми.

Блудный сын вернулся к нам с марлевой чалмой на голове и ящичком сигар под мышкой.

Я представил Биллу Монику.

– Билл Маккэй, номер один… – объяснил я ей. Билл слегка поклонился и одобрительно улыбнулся.

Моника улыбнулась в ответ.

– Жена? – спросил он меня.

– Не совсем…

– Ясно.

Тут же Билл словно сразу забыл про нас.

– Общий сбор через пятнадцать минут!..– крикнул он.

И пригласил жестом Томаса Марка, Анетту Кассель и Мону Лизу следовать за ним. Они послушно встали и удалились в лекционный зал.

– Кто это? – осведомилась Моника, провожая их взглядом.

– Мозговой центр.

– Она тоже?

– Она секретарь в адвокатской фирме.

– Недурна собой.

– Не знаю, не приглядывался.

– А здесь какие у нее обязанности?

– Заботиться о том, чтобы парни не хандрили.

– Не слишком утомительно? При таком обилии парней.

– Извини, Моника, но ты сама слышала – мне надо быть в лекционном зале через четверть часа.

Настало время расставаться, и я проводил Монику на пристань.

– Спасибо, что приехала…

– Ну что ты.

– Сколько заплатила за сигары?

– Поговорим об этом в другой раз, Морган.

Что правда, то правда, сигары – не слишком романтическая тема. Катер уже приближался, сейчас Моника уедет. Хотелось так много сказать ей о чувствах, обитающих в районе сердца, но я не находил нужных слов. Вечная проблема. Вместо этого я притянул Монику к себе, надеясь, что моя сильная правая рука скажет все за меня. Я обнял ее так сильно, что она захлебнулась смехом.

– Хватит, Морган…

Думаю, до нее дошло, что было у меня на уме.

– Когда увидимся? – спросила она.

– А черт его знает.

– Будешь звонить?

– Каждый день.

Катер причалил, и Моника легко прыгнула на палубу.

– Чудесный вечер!..– воскликнула она, указывая рукой вдаль.

Я кивнул. Вселенная даровала острову и морю светозарный апрельский вечер. Поэт, наверно, сказал бы что-нибудь про мед и нектар. Мои поэтические способности свелись к еще одному кивку. Вечер был несказанно хорош. Вечер для влюбленной пары…

Но моя подруга удалилась на двести метров через море на катере.

Сам же я поднялся к отелю, где в большом конференц-зале собралась вся наша группа.

– Добро пожаловать, маменькин сынок, – приветствовал меня Ханс Фох, освобождая проход к свободному стулу.

– О'кей, сегодня будем смотреть кино… – начал Билл Маккэй, как только я сел.

Тотчас стих шум в зале.

– Братья Мерке, – предположил Ян Таннберг и мотнул головой, отбрасывая с лица длинную светлую прядь.

– Не совсем так, но, на мой взгляд, местами фильм не уступает их шедеврам в занимательности. Давайте сразу прокрутим ленту один раз. Вы скоро поймете, в чем дело.

Билл подошел к стене и растянул большой белый экран, подвешенный к потолку. Томас Марк погасил свет. Сзади нас застрекотал проектор.

После нескольких пустых кадров и опрокинутых цифр на экране появилась «Конни». Ага! Очевидно, старые съемки состязаний, когда «Конни» завоевала Кубок «Америки» 1964 года.

• Предыдущая
• 17/57
• Следующая