Любимец - Булычев Кир - Страница 43
- Предыдущая
- 43/72
- Следующая
Мне было неприятно слушать Людмилу, потому что она говорила, словно внутри нее лежала страница квартального отчета и она считывала ее абзац за абзацем. В школе гладиаторов Прупис рассказывал мне, что раньше человеческие дети учились в школах. Тогда все умели читать. Картина невероятная, трудно поверить, но у меня не было оснований не доверять Прупису. А когда были школы для людей, в них были отличники. Такие вот, как Людмила.
– Вы умеете читать? – спросил я.
– Что?
– Вы умеете читать буквы и слова?
Людмила вдруг покраснела, и я догадался, что она умеет читать, но боится в этом признаться.
– У меня хорошая память, – сказала она после паузы.
Я стал внимательно присматриваться к малышам.
Людмила уловила мой ищущий взгляд и сказала, чуть улыбнувшись одними губами:
– Спецдетей у нас немного, и большей частью они в лабораториях под наблюдением. Но есть забавные… Ксюша, Ксюшенька, подойди к нам!
Маленькая девочка лет трех подбежала к нам.
И только тогда я сообразил, что вместо волос на голове у ребенка мягкая шерсть, которая переходит на спину.
– Погладьте девочку, – сказала Людмила.
– Погладить?
– Это незабываемое наслаждение, – сказала Людмила. – Я должна признаться, что, если бы у меня была возможность, я сама взяла бы себе такую любимицу.
Но мне не хотелось гладить пушистую девочку, которая не испытывала никакого неудобства от своего уродства да и не считала себя уродливой.
– Теперь, когда спонсоры знают, что мы можем изменить любимчика по заказу, к нам приходят такие забавные заказы, вы будете смеяться! Но конечно же, это стоит громадных денег, и лишь самые высокопоставленные спонсоры могут себе это позволить.
Людмила направилась к группе детей, игравших на траве, и сказала, подходя к ним:
– А вот наше новейшее последнее достижение. И мы с господином Сийнико почти убеждены, что эта модель завоюет рынок.
Когда мы подошли к качелям и малыш, который раскачивал их, повернулся к нам, я еле удержался от непроизвольного вскрика. И в самом деле, экспериментаторы придумали необычное существо: это был обыкновенный земной ребенок, однако его головка и руки принадлежали махонькому спонсору, как бы спонсорской куколке. Я не мог оторваться от маленького чудовища – на меня смотрела зеленая жабья морда с маленькими медвежьими глазками, но грудь этого существа была розовенькой, и пухлые ножки ничем не отличались от ножек иных детишек.
– И много вы их… сделали?
– Секрет фирмы. – Людмила растянула в улыбке тонкие губы. – Вы можете спросить у господина Сийнико. Он вам, наверно, не откажется ответить.
Уродец подошел к нам и сказал, шлепая жабьим ртом:
– Конфетка есть?
– Нет, – сказал я.
– Он жутко избалованный, – сказала Людмила. – Когда к нам приезжает какая-нибудь группа или проверка, все спонсоры бегут смотреть на наших креольчиков. Их буквально закармливают сластями… И знаете, даже случился инцидент: двое обыкновенных любимцев как-то накинулись на креольчика – еле мы его отбили.
– А тех? – спросил я. – Тех пришлось пристрелить?
– Ах, как жестоко вы говорите! – расстроилась Людмила. – Их только выпороли. Как положено.
Мы стояли на газоне, и я все смотрел по сторонам, надеясь угадать, какую еще форму приняли генетические и пластические упражнения под руководством моего покровителя Сийнико. И как бы в ответ на мои мысли Людмила спросила:
– Вы не хотите заглянуть в проектную?
У меня не было оснований отказываться.
Мы ушли с газона и по длинной дорожке достигли бетонного куба.
Вросший в землю серый куб лаборатории был внутри куда просторнее, чем казался снаружи. Высокий коридор, способный вместить спонсора, разделял лабораторию пополам. Слева, как я увидел, располагались экспериментальные инкубаторы (основные располагались в другом здании), справа – собственно лаборатория, где по заказам и пожеланиям спонсоров, а то и по инициативе самих ученых конструировались перспективные варианты любимцев. Спонсоров постоянно здесь было двое – сам господин Сийнико, который осуществлял общее руководство питомником, и неизвестная мне спонсорша по имени Фуйке, которая умудрилась как раз в те дни заболеть и попала в госпиталь. Спонсорша занималась снабжением питомника, денежными делами и общением с заказчиками, потому что для спонсора с военной экологической базы контакт с людьми почти немыслим и по крайней мере неприятен.
Все остальное в питомнике делали люди с помощью приборов, которые привезли с собой, установили и разработали спонсоры. Люди не должны были изобретать.
Свыкнувшись уже с тем, что я не просто залетный гость в питомнике, а выполняю здесь некое задание тайного свойства, Людмила изменила ко мне отношение и стала откровенной. Я даже подумал, что ей не с кем здесь поговорить, что, несмотря на суровую внешность, она весьма ранимый и одинокий человек, одолеваемый сомнениями. Ведь ей ни в коем случае не разрешалось покидать территорию питомника, и, вернее всего, она была здесь узницей до конца своих дней. Никогда для нее не откроются ворота и никогда Людмила не увидит других городов и других людей.
– Когда я вас увидела, – призналась она, – то решила, что вы – производитель. К нам иногда привозят производителей для улучшения семенного фонда.
– Почему вы так решили?
– Потому что вы… потому что обнаженный.
Теперь, признав во мне равного ей или вышестоящего мужчину, она ощущала рядом со мной чувство стыда – производителя или любимца она за мужчину не считала.
– К сожалению, – сказал я, – мне пришлось оставить одежду в доме господина Сийнико. Иначе бы на меня стали обращать внимание.
– Правильно, – сказала Людмила с облегчением. Наличие одежды, пускай даже не рядом, примиряло ее со мной… В большой светлой комнате слева от коридора мы застали Автандила Церетели и еще одного доктора.
На стенах проектной лаборатории висели двух– и трехмерные изображения младенцев – желательный конечный результат эксперимента. Путь к нему разрабатывали компьютеры, что стояли в помещении, а затем генные инженеры (они располагались в соседних комнатах по ту сторону коридора) создавали тела по заказу.
Картинки будущих изысканных любимцев впечатляли, но в то же время в них была нежизненность, и они куда меньше ужасали и впечатляли, чем менее изуродованные, но живые малыши.
Автандил с удовольствием объяснял мне особенности зародышей и их предназначение. Оказывается, здесь создавали не только любимцев, но и тайно – людей будущего, нужных в той или иной области хозяйства. Так, на картинках я увидел крылатых младенцев, покрытых белым пухом. Их, как объяснил Автандил, можно использовать двояко: и как любимцев – некоторым спонсорам любопытно было обзавестись крылатым малышом, и как разведчиков-спасателей, могущих проникнуть, и быстро, туда, куда трудно забраться человеку, не говоря уже о спонсоре.
Затем Автандил с гордостью провел меня в комнату по ту сторону коридора, где в ваннах с питательным раствором, уже готовые родиться, формировались люди-черви. Вряд ли они годились в любимцы, но для горных paбoт они были бы незаменимы.
Через час оживленных рассказов моих новых знакомых я понял, что во мне поднимается тошнота. То, что казалось биологам ужасно интересным и достойным похвалы, во мне вызывало все растущее отвращение.
За месяцы, прошедшие со дня бегства от господ Яйблочко, я все более убеждался в том, что я – раб в своем собственном доме. И все вокруг рабы, которых можно продать, купить и убить и, как я сегодня узнал, лишить детства и человеческого облика потому, что это нужно зеленым жабам с блестящими медвежьими глазками. И я не знаю, почему царит такая несправедливость, и никто не смог мне пока ответить на этот вопрос, потому что людей, лишенных знаний, лишили и памяти о своем прошлом.
Но, слушая восторженную речь Автандила о том, что они приступили к созданию аммиакодышащего человека, я понял, что постараюсь как можно больше узнать правды от Сийнико. Правда, для этого надо, чтобы он захотел что-то рассказать. Но я подозревал, что он мне расскажет больше, чем любому другому человеку, потому что я отличаюсь от прочих людей. Я убил спонсора! И я знал язык спонсоров…
- Предыдущая
- 43/72
- Следующая
