Смерть этажом ниже - Булычев Кир - Страница 30

• Предыдущая
• 30/39
• Следующая

И в голосе Шубина была такая настойчивость, что мать, бормоча что-то, пошла в другую комнату и принялась щелкать выключателями.

– Света нет, – сказал Шубин. Он присел на корточки перед диваном и положил ладонь на теплую щеку Эли. И та, все еще не приходя в себя, подняла руку и дотронулась слабыми пальцами до его кисти.

– Почему света нет? – спросила из той комнаты мать.

– Воды нет тоже, – сказал Шубин. – А если есть, то лучше ее не пить. В чайнике вода осталась? Из чайника налейте.

Митька повернулся в кровати и забормотал во сне.

– Да вы хоть скажите по-человечески, что случилось-то? – спросила из той комнаты мать. Она, видно, шуровала среди лекарств, разыскивая валерьянку.

– Авария, – сказал Шубин. – Авария. Выходить из домов нельзя. Закройте форточки.

Мать зашаркала шлепанцами на кухню, громыхнула там чайником.

Шубин прислушался к дыханию Эли. И понял, что она спит.

– Не надо, – сказал он, – она заснула...

Мать уже вернулась в комнату. Шубин не заметил как – в сознании пошли провалы.

– Вы сами тогда выпейте, – сказала мать уже без озлобления.

– Вам тоже нужно.

Она вложила в его руку стаканчик с валерьянкой.

– А где авария? Серьезная, да? На химзаводе?

– Серьезная, – сказал Шубин. И заснул, сидя у дивана на коврике, положив голову на руки, которыми касался руки Эли.

Было пять часов утра. Те жители города, что остались живы, еще спали.

Шубин проснулся, и ему показалось, что он и не засыпал – только закрыл на минутку глаза, чтобы не так щипало. Он сразу вспомнил, где он, и первая мысль была хорошая: ну вот, обошлось.

Он лежал на том же диване, у которого, сидя на полу, отключился. В комнате стоял утренний полумрак – небо за окном было холодным, голубым. Повернув голову, Шубин увидел кровать и спящего на ней Митьку, которого он толком еще не видел.

За стенкой тихо разговаривали.

Шубин вспомнил, что обгорел, спускаясь с крыши, он провел рукой по колючей голове. В комнате было холодно.

Он поднес часы к глазам, но света в комнате было слишком мало. Ничего не увидел. Он поднялся и пошатнулся так, что чуть было не уселся обратно. В голове все потекло.

Эля услышала и вошла в комнату.

– Ты чего встал? – прошептала она.

– Ты же тоже не спишь, – сказал Шубин.

Он прошел на кухню, где на табуретке сидела мать Эли, обыкновенная полная женщина, тоже скуластая и черноволосая. Только губы, в отличии от Элиных, у нее ссохлись и сморщились. Глаза были заплаканы.

На кухонном столе горели две свечи. От них уже наплыло на блюдце.

– Здравствуйте, – сказал Шубин. – Простите, что так вышло.

– Это вам спасибо, Юрий Сергеевич, – сказала мать Эли. Она всхлипнула. – Мне Эля все рассказала, а мы вот сидим и боимся.

– Лучше не выходить, – сказал Шубин.

– А воды нет, – сказал мать, – и газа, знаете, тоже нет. Когда дадут, вы как думаете?

– И холодно, просто ужасно, – сказала Эля. – Знаешь, на улице похолодало.

В синее окно Шубину было видно, что на улице метет.

Наверху кто-то прошел, зазвенел посудой, дом был панельный – слышимость абсолютная.

– Сколько времени? – спросил Шубин.

Эля поглядела на ходики, висевшие над столом. Шубин сам увидал: половина восьмого.

– В это время уже машины ездят, – сказала Эля, – люди на работу идут. А мама мне верит и не верит.

– Чего ж не верить, – ответила та. – Многие говорили, что этот завод нас погубит. Детей вывозили. Вы слышали?

– Да, я даже видел.

– Но с них как с гуся вода. А Эля говорит, много народу погибло.

– Да, – сказал Шубин, – многие погибли.

Он посмотрел на Элю. Она встретила его взгляд настороженно, будто таясь.

Уже был другой день, другая жизнь, и он в ней был будто гостем. Да и что скажешь при матери?

Шубин подошел ближе к окну. Улица, на которую оно выходило, была пуста. Вон оттуда, из-за угла дома на той стороне, они пытались перейти улицу и потом спрятались от желтого шара. Он увидел истоптанный снег, там они лежали, боясь поднять головы. А чуть дальше за домом – лавочка, где сидят влюбленные.

– Я пойду, – сказал Шубин.

– Что? – не поняла Эля.

– Я пойду. Сама понимаешь, не сидеть же здесь.

– Я вас, Юрий Сергеевич, никуда не пущу, – сказала Эля, перейдя снова на «вы». – Вы на себя в зеркало посмотрите. Вы же на последнем издыхании.

– Я выспался, – сказал Шубин. – Я больше двух часов проспал.

– Я с вами.

– И не мечтай, – сказала ее мать.

И Шубин как эхо повторил:

– И не мечтай. Ну как же так... – покорилась Эля.

– Я очень прошу вас, – сказал Шубин, – никуда из дома не выходить. У вас четвертый этаж, это спасение. Мы не знаем, кончилось все уже или еще будут последствия.

– Холодно ведь, – сказала мать, – когда затопят?

– Я все узнаю и вернусь, – сказал Шубин.

– Правильно, – сказала мать, – сходите, поглядите и возвращайтесь.

Шубин взял свечу, прошлепал босиком в ванную комнату. Вода не шла. и не могла идти. Он поднял голову, посмотрел в зеркало и увидел себя впервые с вечера. И не сразу узнал, потому что за тридцать девять лет жизни привык к другому человеку.

На него смотрело грязное, обросшее щетиной существо. Волосы его и ресницы опалены, от волос вообще остались какие-то клочья. На виске и щеке – высохшая кровь. И как назло – нет воды.

– Юрий Сергеевич, – сказала из-за двери Эля. – У нас в кастрюле вода осталась. Вам пригодится.

Шубин хотел было с благодарностью согласиться, но сказал:

– Отлей мне в стакан. Неизвестно, когда пустят воду. Надо экономить. Может, целый день придется терпеть... или больше. Ты же понимаешь, что водопровод может быть отравлен.

– Понимаю, – сказала Эля. – Щетку зеленую возьмите, это моя.

Он открыл дверь. Она протянула ему полный стакан.

Он услышал голос матери из кухни.

– В чайнике еще осталось. Смотри, не выплесни.

Шубину было не ловко, что он не может спустить за собой воду в унитазе. Он прикрыл его крышкой, потом почистил зубы, намочил водой край полотенца и протер кое-как лицо. На полотенце остались пятна сажи и крови.

Пока Шубин натягивал ботинки, Эля почистила его пиджак и пыталась уговорить его съесть холодного мяса. Но есть совсем не хотелось. Он бы еще выпил воды, но не посмел попросить.

Эля стояла в смущении перед вешалкой, потому что Шубину надо бы переодеться, а дома не было мужских вещей. Она уговорила его надеть под рваную аляску свой толстый свитер, и Шубин согласился. Потом вытащила откуда-то белую вязанную шапку и сказала:

– Это ничего, что она женская, у нас ребята многие носят.

на шапке были изображены олимпийские кольца.

– До свидания, – сказал Шубин матери, которая стояла в дверях кухни.

– Приходите, – ответила она сдержанно.

Эля вышла проводить Шубина на лестницу.

Он пониже надвинул на глаза лыжную шапку.

– Ты адрес помнишь? – спросила вдруг она. – Улица Строительная, двенадцать, корпус два, квартира пятнадцать. Записать?

– Нет, запомню, – сказал Шубин. – Только не выходи. Не надо. И мать не пускай. Пока не вернусь, не выходи, обещаешь?

– Обещаю, – улыбнулась Эля. Впервые он увидел ее улыбку с прошлого вечера. Блеснула золотая коронка. А он и забыл, что у нее золотая коронка.

Дверь напротив открылась, и оттуда выглянул громоздкий мужчина в пижаме.

– Привет, – сказал он, – гостей провожаешь?

В вопросе было плохо скрываемое презрение к соседке.

– Доброе утро Василий Карпович, – сказала Эля, не выпуская руки Шубина.

Этот человек был из другого, обыкновенного, сонного, вчерашнего существования.

– Чего-то света нету? – спросил он. – Не знаешь?

– А вы проверьте, – сказал Шубин, – нет воды, нет газа и не работает телефон.

– А что? – Человек сразу поверил и испугался. – Что случилось, да?

– Эля, – сказал Шубин, отпуская ее руку. – Я тебя очень прошу. Пройди по квартирам и еще лучше – возьми кого-нибудь из мужчин, на которых можно положиться. Сейчас люди будут вставать, они ничего не знают. Может быть паника, кто-то может заразиться... Ну не мне тебя учить.

• Предыдущая
• 30/39
• Следующая