Быль беспредела, или Синдром Николая II - Бунич Игорь Львович - Страница 72
- Предыдущая
- 72/91
- Следующая
— Признаюсь, — сказала Нина в явном смущении, — я признаюсь, товарищ майор, что нарушила правила. Но уж так она меня просила и такая вся была аккуратненькая, интеллигентная, что я…
Нина снова замолчала, а потом, как бы собравшись духом, выложила все «по сути совершенного ей служебного проступка».
— Я ее в фонды допустила, — сказала девушка, покраснев до слез, ибо уже была уверена, что чекист из Москвы прибыл специально, чтобы расследовать именно это злостное служебное преступление — допущение посторонних лиц в фонды государственных музеев, и теперь ее точно выгонят с любимой работы. Но Нина Лазаренко была мужественным человеком.
— Я знаю, что это запрещено, — чистосердечно призналась она, — и готова нести ответственность за свой проступок. Но эта старушка была настолько необыкновенная, что я просто не могла ей ответить: «Гражданка, возьмите отношение в министерстве культуры, тогда и поговорим». Я знаю, что должна была именно так и поступить. Мне написать объяснение?
— О чем вы говорите, Нина? — Куманин даже потряс головой от изумления. — Какое объяснение? Меня интересует эта старушка, а не вы. Итак, вы ее допустили в фонды, где, если я вас правильно понял, хранятся старые иконы, представляющие культурно-историческую ценность? Видимо, для того, чтобы она сама нашла ту икону, о которой говорила?
— Да, — кивнула головой Нина, немного успокаиваясь, — так оно и было, как вы говорите, товарищ майор. Зашли мы в хранилище. У нас там иконы висят, некоторые вдоль стен расставлены, некоторые просто кучками лежат. Нам много в последние годы передали из окрестных деревень. Там церкви так разворовываются, что решили — у нас будет надежнее. Значит, я иду, свет зажгла, а она за мной семенит. Я вперед немного прошла, потом оглянулась и вижу: бабушка на коленях стоит, в руках держит одну икону, что у стены стояла, целует ее, шепчет что-то и плачет. Я даже растерялась, хотела ее окликнуть, мол так себя вести нельзя, а она вдруг с этой иконой в руках повалилась на бок и упала на пол. Лежит, глаза закрыты, а икону держит на груди. Я сначала подумала, что сектантка какая-нибудь. Потом поняла — бабушка-то помирает. У меня у самой бабушка недавно умерла почти так же. Телевизор смотрела и со стула повалилась на пол… — Голос Нины прервался от волнения.
— Я растерялась, — продолжала она, — телефона в хранилище нет. Бежать куда-то и оставлять помещение открытым нельзя. У нас медпункт есть, но медсестра там появляется только по особым случаям, когда интуристы приезжают. Я ей голову подняла, зову. Вижу — у нее и губы вздрагивают и веки шевелятся, живая, значит, еще. Я ей под голову несколько икон положила. Тут, спасибо, кто-то мимо по коридору прошел. Я крикнула, чтобы сюда милиционера позвали из пикета и скорую помощь вызвали из города.
— Приехала «скорая»? — спросил Куманин.
— Да, — Нина тяжело дышала. Тягостные воспоминания, судя по всему, ее здорово разволновали. — Приехала «скорая», и ее увезли в 1-ю горбольницу. Она там умерла вскоре, я слышала.
— Умерла? — переспросил Куманин, — А как ее звали, вы помните?
— Не знаю, — растерянно улыбнулась Нина, — Она не говорила, я не спрашивала. Вы в больницу зайдите. Там должны знать. Тем более, что умерла.
— Так, — сказал Куманин. — Все это очень интересно. А с мальчиком тем, что случилось.
— Я о нем в той суматохе совсем забыла, — созналась Нина. — Потом только узнала, что его милиция подобрала где-то на площади у автобусной остановки. Меня даже вызывали его опознать…
Девушка снова замолчала.
— И что же, — поинтересовался Куманин, — опознали?
— Нет, — твердо сказала Нина Лазаренко, — не опознала. Милиция подобрала совсем другого. Этот рыженький, а тот, что у нас по газонам бегал, чернявенький был, как цыганенок. Куда он делся, не знаю.
— Хорошо, — вздохнул Куманин. — Последний вопрос. Что это за икона была, которую старушка искала? Вы не выяснили?
— Да ничего особенного, — пожала плечами Нина. — Икона как икона. Местного ростовского письма начала нынешнего века. Тогда их здесь штамповали по десятку в день. В Ростове целая артель была иконописцев, своя школа. Ростовскую икону сразу можно опознать по письму. Могу показать, если хотите.
— Спасибо, — поблагодарил Куманин. — Я в этих делах плохо разбираюсь. А та икона, о которой эта бабушка говорила, Ростовской Божьей Матери в драгоценном окладе, о ней вы что-нибудь выяснили?
— Да, — ответила Нина, — их было две. Одна большая — она хранится в Третьяковке, правда, уже в муляжном окладе, вторая малая — действительно когда-то хранилась здесь. Но ее давно у нас изъяли и передали в лавру Загорска.
— А сохранились какие-нибудь сведения о том, как или при каких обстоятельствах эта икона у вас появилась? — спросил Куманин.
— Документов на этот счет нет, — сказала девушка, — но существует легенда, что эту икону преподнесла ростовскому храму императорская семья в 1913 году, когда царь с близкими объезжал русские города. Это было во время трехсотлетнего юбилея династии Романовых.
— Вот как? — удивился Куманин. — Царь бывал в этом городе?
— Конечно, — подтвердила Нина. — Разве вы не знали? — Она подошла к шкафу, немного порывшись там, извлекла довольно потрепанную брошюру и подала ее Куманину.
Брошюру издали в Ростове 1913 году иждивением, как было сказано, купца Ивакина. Называлась она «Осчастливливание уездного города Ростова Великого пребыванием в оном Его Императорского Величества Государя Императора Николая II и всей Его Августейшей Семьи в лето от Рождества Христова 1913-е».
Куманин полистал книжечку и быстро наткнулся на фотографию, под которой стояла подпись: «Их Императорские Высочества Великие княжны Ольга и Татьяна изволят преподнести настоятелю обители Преосвященному Никодиму чудотворную икону Ростовской Божией Матери». Ниже было набрано мелким шрифтом: «фото Корнелиуса». «Молодец Корнелиус! — подумал Куманин. — Ты мне такими штуками мозги выбьешь на стенку». В виске стучало.
Он посмотрел на Нину. Выражение восторженного патриотизма, которое светилось на лице девушки в начале их беседы, исчезло, уступив место печали и усталости.
Главный врач 1-й городской больницы Ростова Анатолий Абрамович Винкель при виде куманинского удостоверения побледнел и тяжело опустился на стул.
— Опять? Письмо от брата привезли?
— Уже привозили? — полюбопытствовал Куманин. — Брат в Израиле, что ли? Это большая ответственность — иметь родственников в сионистском государстве, столь враждебном нашей стране.
Выяснилось, что примерно полгода назад двое сотрудников с Лубянке привозили Анатолию Абрамовичу письмо от брата из Израиля и заставили написать ответ.
— Ладно, — успокоил Куманин. — Я совершенно по другому вопросу. Примерно год назад к вам в больницу была доставлена в тяжелом состоянии женщина преклонного возраста, судя по всему, с сердечным приступом. Мне бы хотелось взглянуть на историю болезни и прочие документы, связанные с ее кончиной. Она же умерла, насколько мне известно?
Главврач побледнел еще пуще, видимо померещилась тень незабвенного «дела врачей» пятидесятых годов. Суетливо набрав номер внутреннего телефона, Анатолий Абрамович с весьма заметными нотками истерики в голосе обратился:
— Кардиология? Татьяну Николаевну ко мне. Срочно. Что значит «на обходе»? Пусть прервет обход, раз я сказал!
Через несколько минут в кабинете появилась высокая женщина в белом халате с традиционным фонендоскопом на груди.
— Что случилось, Анатолий Абрамович? — спросила она недовольным голосом. — Вечно вы меня с обхода срываете?
— Татьяна Николаевна, — нервно произнес главврач. — Товарищ вот из органов приехал, из Москвы…
Доктор Винкель начал протирать очки, а Татьяна Николаевна недружелюбно уставилась на молчавшего Куманина.
— Это по поводу той больной, — справившись с очками, продолжал главврач, — которую примерно год назад нам доставили на «скорой» из Кремля. Она, кажется, приехала с экскурсией, а потом у нас скончалась. Вы помните этот случай, Татьяна Николаевна? Товарищ интересуется, насколько я понял, почему был летальный исход?
- Предыдущая
- 72/91
- Следующая
