Дневники - Бунин Иван Алексеевич - Страница 31
- Предыдущая
- 31/93
- Следующая
"Те, которые замышляют у нас переворот, или молоды, или не знают нашего народа, или уже люди жестокосердые, которым и своя шейка-копейка и чужая головушка-полушка…" ("Кап. Дочка") «…»
4/17 Апреля.
Опять идет снег, белый, хлопьями. Лежу со льдом, – опять кровь. Вчера приехал Манухин, мы хотели его устроить на квартире Куприных, которые уезжают в Севр. Говорит, что отношение к советской власти резко ухудшилось со стороны всех в России – он из Птб. всего полтора месяца, – убежден, что нынешним летом все кончится. Но настроение там у всех еще более подавленное, мало осталось надежд на иностр. или белую помощь.«…»
Читаю Соловьева – т. VI. «…» Беспрерывная крамола, притязание на власть бояр и еще неконченых удельных князей, обманное "целование креста", бегство в Литву, в Крым, чтобы поднять врагов на Москву, ненасытное честолюбие, притворное раскаяние ("бьют тебе челом, холоп твой") и опять обман, взаимные укоры (хотя слова все-таки были не нынешние; "хочешь оставить благословение отца своего, гробы родительские, святое отечество…"), походы друг на друга, беспрерывное сожжение городов, разорение их, "опустошение дотла" – вечные слова русской истории! – и пожары, пожары… «…»
5/18 Апр.
Карташев [142] прислал несколько номеров советских газет. Уж, кажется, на что хорошо знаю советскую прессу – и все-таки опять поражен. Да, никогда еще в мире не было ничего подобного по гнусности и остервенелости повторения одного и того же в течение четырех лет буквально изо дня в день, из часа в час! «…»
6/19 Апреля.
Уехали на дачу в Севр Куприны. Мне очень грустно, – опять кончился один из периодов нашей жизни, – и очень больно – не вышла наша близость [143]. «…»
Была Гиппиус. О Савинкове [144]: читал доклад о своей деят«ельности» у Чайковского [145], – грубое хвастовство – «я организовал 88 пунктов восстаний, в известный момент они все разом ударят…» Парижской интеллигенции грозил:
"Мы вам покажем, болтунам!" С языка не сходит "мужик" – "все через него и для него", "народ не хочет генералов". Я сказал Гиппиус: что же этот народ за ним не пошел, – ведь он не генерал? Что значит "организовал"? Ведь тут легко что угодно врать! А насчет "мужика" совсем другое говорил он мне прошлым летом! – "Пора Михрютку в ежовые рукавицы взять!"
8/21 Апр.
«…» Герцен все повторял, что Россия еще не жила и потому у нее все в будущем и от нее свет миру. Отсюда и все эти Блоки!
6 мая (пятница) 21 года.
Был на похоронах Кедрина [146]. Видел его в последний раз в прошлую субботу, еще думал о нем: «Да, это все люди уже прошлого времени, – заседания, речи, протесты…» Он принес нам – это было заседание Парламентского Комитета – свой проект протеста на последнее французское офиц. сообщение о Врангеле. Опять протестовать? – говорили мы с Кузьм«иным»-Карав«аевым». Да и все полагали, что это просто бесполезно. Однако он настаивал. Всем хотелось разойтись – из неловкости стали слушать. Волновался, извинялся – «это набросок» – путался, я слушал нетерпеливо и с неловкостью за него. Мог ли думать, что через неск. дней он будет в церкви?
Нынче прелестн. день, теплый – весна, волнующая, умиляющая радостью и печалью. И эти пасх«альные» напевы при погребении. Все вспоминалась молодость. Все как будто хоронил я – всю прежнюю жизнь, Россию…
6/19.VI.21. Париж.
Собачонка брешет где-то, а я: "собачонка брешет на улице, а ее уже нет…" Ее – Чайковской. И вроде этого весь день. А ведь я видел ее три-четыре раза за всю жизнь, и она была мне всегда неприятна. Как действует на меня смерть! А тут еще и у нас в доме кто-то умер (против Карташевых). И вот уже весь дом изменился для меня, проникся чем-то особенным, темным.
Что так быстро (тотчас же, чуть не в первый же день) восстановило меня против революции ("мартовской")? Кишкин, залезший в генерал-губернаторский дом, его огромный "революционный" бант (красный с белым розан), страстно идиотические хлопоты этой психопатки К. П. Пешковой по снаряжению поездов в Сибирь за "борцами", своевольство, самозванство, ложь – словом, все то, что всю жизнь ненавидел.
8/21.VI.21. Париж.
Прохладно, серо, накрапывает. Воротились из церкви – отпевали дочь Чайковского. Его, седого, семидесятилетнего, в старой визиточке, часто плакавшего и молившегося на коленях, так было жалко, что и я неск. раз плакал.
Страшна жизнь!
Сон, дикий сон! Давно ли все это было – сила, богатство, полнота жизни – и все это было наше, наш дом, Россия!
Полтава, городской сад. Екатер«инослав», Севастополь, залив. Графская пристань, блестящие морск. офицеры и матросы, длинная шлюпка в десять гребцов… Сибирь, Москва, меха, драгоценности, сиб«ирский» экспресс, монастыри, соборы, Астрахань, Баку «…» И всему конец! И все это было ведь и моя жизнь! И вот ничего, и даже посл. родных никогда не увидишь! А собственно я и не заметил как следует, как погибла моя жизнь… Впрочем, в этом-то и милость Божия…
27/10 июня.
Вчера были у "короля жемчугов" Розенталя. «…» Рыжий еврей. Живет «…» в чудеснейшем собств. отеле (какие гобелены, есть даже церковные вещи из какого-то древн. монастыря). Чай пили в садике, который как бы сливается с парком (Monceau). «…» Сам – приятель Пьера Милля, недавно завтракал с А. Франсом. Говорят, что прошлый год "заработал" 40 миллионов фр. «…»
6 авг. (н.с.) 21 г.
Dietenmuhle. Висбаден.
Сумрачно, прохладно, качание и шум деревьев. Был Кривошеин [147]. Очень неглупый человек.
В газетах все то же. "На помощь!" Призывы к миру "спасти миллионы наших братьев, гибнущих от голода русских крестьян!" А вот когда миллионами гибли в городах от того же голода не крестьяне, никто не орал. «…» И как надоела всему миру своими гнустями и несчастьями эта подлая, жадная, нелепая сволочь Русь!
12/25 авг.
Получил "Жар-Птицу". Пошлейшая статья [148] Алешки Толстого о Судейкине [149]. Были Кривошеины и интервьюер голландец. После обеда, как всегда, у Гиппиус, говорили о поэтах. Ей все-таки можно прочистить мозги да и вообще вкус у нее ничего себе.
7/20 авг. 1921.
Нероберг, над Висбаденом.
Юра Маклаков [150]. Его рассказы. «…»
8/21 авг.
Прогулка с Мережковскими по лесу, "курятник". Лунная ночь. Пение в судомойне – чисто немецкое, – как Зина и Саша когда-то в Глотове. Звезда, играющая над лесом направо, – смиренная, прелестная. Клеська, Глотово – все без возврата. Лесные долины вдали. Думал о Кавказе, – как там они полны тайны! Давно, давно не видал лунных ночей. – Луна за домом (нашим), Капелла налево, над самой дальней и высокой горой. Как непередаваема туманность над дальними долинами! Как странно, – я в Германии!
9/22 Авг.
Были с Верой в Майнце. Есть очаров«ательные» улицы. Четыре церкви (католич.) – в двух из них натолкнулись на покойников. Двери открыты – входи кто хочешь и когда хочешь. И ни души. В последней церкви посидели. Тишина такая, что вздохнешь поглубже – отзывается во всем верху. Сзади, справа вечернее солнце в окна. И гроб, покрытый черным сукном. Кто в нем, тот, кого я вовеки не видел и не увижу? Послал из Майнца стихи в "Огни".
Карташев А.В. (1875 – 1960) – профессор, министр исповеданий во Временном правительстве, автор трудов по истории церкви.
О сложных отношениях в эмиграции А. И. Куприна и Бунина рассказывает К. А. Куприна: "Когда я вернулась из Домреми, мои родители при содействии Бунина поселились в меблированной квартире в одном доме и на одном с ним этаже. Квартиры были четырехкомнатные, стандартные и очень похожие одна на другую, на улице Жака Оффенбаха в квартале Пасси, почему-то облюбованном русскими эмигрантами…
В своей совершенно новой жизни в эмиграции Бунин и Куприн вели себя по-разному. Бунин завел в Париже много знакомств, любил наносить визиты. На европейский манер он заказал себе визитные карточки с дворянским "де" – "м-сье де Бунин", щегольски оделся по последней моде и сбрил бородку русского интеллигента. Отец подтрунивал над ним; Бунин воспринимал это болезненно «…»
Отношения между нашими семьями постепенно охлаждались. Близкое соседство усугубляло разногласия, которые бывали между Иваном Алексеевичем и Александром Ивановичем, а когда мы переехали в Sevres-Ville d'Ivray, пригород Парижа, отношения наши стали еще более далекими. Постепенно столько накопилось неприязни, что имя Бунина в нашей семье стало нарицательным" (Куприна К. А. Куприн – мой отец. М., 1979. С. 128-129). К этому следует добавить, что давняя страсть Куприна к спиртному приняла в эмиграции окончательно характер заболевания. Долгие застолья, шумные проводы гостей на лестничной площадке, когда Куприн жил в доме с Буниным, приводили к ссорам. За границей Куприн оказался в состоянии растерянности и творческой подавленности. Обо всем этом и о своей любви к личности и таланту Куприна Бунин рассказал в одной из глав своей книги "Воспоминания" (см.: Собр. соч. Бунина: В 6 т. Т. 6).
Савинков Б.В. (лит. псевдоним – В. Ропшин; 1879-1925) – один из лидеров партии эсеров, писатель. До 1906 г.– в числе "Боевой организации эсеров". Был комиссаром Временного правительства при ставке главковерха. После Октябрьской революции участвовал в контрреволюционном выступлении Керенского-Краснова. В 1921-1923 гг. руководил диверсионной деятельностью против Советского государства. После ареста при попытке нелегально перейти советскую границу (1924) и суда погиб в заключении.
Чайковский Н.В. (1850-1926) – участник народнического движения, с 1904 г. примкнул к эсерам, после Февральской революции – член ЦК партии народных социалистов. В 1918 г. участвовал в создании в Москве подпольного антисоветского "Союза возрождения России", который готовил антисоветские мятежи на Севере России, в Поволжье и Сибири. "Союз возрождения России" блокировался с организованным в Москве Савинковым "Союзом защиты родины и свободы". В ходе интервенции на Севере России Антанты Чайковский – председатель и управляющий отделом иностранных дел "Верховного управления Северной области". С марта 1920 г.– член Южнорусского правительства.
Кедрин Е.И. (1851-1921) – один из организаторов партии кадетов.
Кривошеин А.В. (1857-1921) – государственный деятель, министр земледелия Российской империи (1908-1915), управляющий Дворянским и Крестьянским банками; в 1920 г. глава правительства Юга России.
Толстой А. Перед картинами Судейкина. Журн. "Жар-Птица". Париж, 1921. № 1.
Судейкин С.Ю.– художник, друг А.Н. Толстого.
Бунин исключительно высоко ценил огромный художественный дар А.Н. Толстого ("редкая талантливость всей его натуры, наделенной к тому же большим художественным даром", "все русское знал и чувствовал как очень немногие", "работник он был первоклассный" и т.д. – очерк "Третий Толстой"). Но одновременно он находил в нем ряд неизвинительных человеческих слабостей, по его мнению, определивших судьбу Толстого. Немалую роль в этих оценках сыграл, конечно, и последующий отъезд А. Толстого в Советскую Россию (1923 г.), обретение там признания и популярности уже в качестве одного из ведущих советских писателей, автора трилогии о революции и гражданской войне "Хождение по мукам", повести "Хлеб" и т.д. Встречавшийся с Буниным в 1946 г. в Париже К. Симонов приводит его слова о А. Толстом: "После «…» предварительного злого пассажа в адрес Толстого Бунин много и долго говорил о нем. И за этими воспоминаниями чувствовалось все вместе: и давняя любовь, и нежность к Толстому, и ревность, зависть к иначе и счастливей сложившейся судьбе, и отстаивание правильности своего собственного пути" (Симонов К. Об Иване Алексеевиче Бунине. Лит. Россия. 1966. № 30, 22 июля).
Тенденциозность, ощутимая в этих и других воспоминаниях, была, однако, подогрета и некоторыми частными обстоятельствами. После описанной Буниным в книге "Воспоминания" своей встречи с Толстым в 1936 г. в Париже последний, вернувшись в Москву, также откликнулся на нее в статье "Зарубежные впечатления": "Случайно в одном из кафе в Париже я встретился с Буниным. Он был взволнован, увидев меня… Я прочел три последних книги Бунина – два сборника мелких рассказов и роман "Жизнь Арсеньева". Я был удручен глубоким и безнадежным падением этого мастера. От Бунина осталась только оболочка внешнего мастерства" (Толстой А.Н. Полн. собр. соч. М., 1949. т.13. с.518). Вряд ли А. Толстой был искренен, когда писал это. Как бы то ни было, отзыв этот стал известен Бунину и, бесспорно, обострил его неприязненное отношение к А. Толстому и его писательской судьбе. Впрочем, сложные отношения – дружба-вражда – не мешали Бунину по-прежнему высоко ценить талант А. Толстого. А. Седых вспоминает: "Бунин прочел "Петра I" А. Толстого и пришел в восторг. Не долго думая, сел за стол и послал на имя Алексея Толстого, в редакцию "Известий", такую открытку: "Алеша! Хоть ты и «…», но талантливый писатель. Продолжай в том же духе. И. Бунин" (Седых А. Далекие, близкие. с.207). К этому роману Бунин возвращался не раз. 3 января 1941 г. записал в дневнике: "Перечитывал "Петра" А. Толстого вчера на ночь. Очень талантлив!" Примечательно, что накануне Отечественной войны Бунин писал именно А. Толстому (а также старому другу Н.Д. Телешову) о своем желании вернуться домой. Письмо Толстому затерялось, открытка Телешову кончалась словами: "Я сед, сух, но еще ядовит. Очень хочу домой". Очевидно, под влиянием полученного письма А. Толстой 17 июня 1941 г. обращается к И.В. Сталину с обширным письмом, где дает высокую оценку бунинскому таланту и говорит о его значении как писателя: "Мастерство Бунина для нашей литературы чрезвычайно важный пример – как нужно обращаться с русским языком, как нужно видеть предмет и пластически изображать его. Мы учимся у него мастерству слова, образности и реализму" (Лит. наследство. т.84. Кн.2. с.396). В архиве А. Толстого сохранилось три черновых варианта письма Сталину с обширными и очень высокими по оценкам характеристиками Бунина-писателя. Начавшаяся Великая Отечественная война нарушила все планы. Известие о кончине А. Толстого настолько потрясло Бунина, что он в течение трех дней в дневниках за 24, 25 и 26 февраля 1945 г. возвращается к этому событию (см. наст. издание). В письме к литератору Я.Б. Полонскому от 9 марта 1945 г. он говорит о Толстом, "смертью которого «…» действительно огорчен ужасно – талант его, при всей своей пестроте, был все-таки редкий!" (Архив В. В. Лаврова).
Маклаков Ю.Н. – правнук сестры Л.Н. Толстого Марии Николаевны.
- Предыдущая
- 31/93
- Следующая
