'Кто виноват' и другие повести и рассказы Герцена - Бабаев Эдуард Григорьевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/5
• Следующая

Таковы были чувства Герцена, его умонастроение, отравившиеся в печальных рассказах, написанных в 60 е годы на чужбине. Снова возникал перед ним тот самый вопрос, с которого все началось: "Кто виноват?"

"Поврежденный" - философский этюд Герпеса в форме пс-пести. Евгений Николаевич, герой этого произведении, "повредился" в уме, размышляя над жизнью "рода человеческого". Он или молчит, или говорит, удивляя окружающих "независимой отвагой своего ума". Его потрясает жизнь цивилизованных народов, наполненная войнами, разрушениями, бесплодными усилиями разума. "История сгубит человека", - говорит "поврежденный". Остается одно, последнее прибежище - природа: "к природе, к природе.... на покой".

Сама эта попытка заменить историю, прогресс возвращением к природе была свидетельством страшной усталости и разочарования. Пессимизм "поврежденного" имеет какие-то чрезвычайные, космические черты. "Я того и смотрю, - говорит Евгений Николаевич, - что земной шар или лопнет, или сорвется с орбиты и полетит"). Его речь обращена сразу ко всем и ни к кому в отдельности: "Так жить нкльчя, ведь зто очевидно", "лучше планете сызнова начать; настоящее развитие очень неудачно".

Ему кажется, что равновесие потеряно, что "планета мечется из стороны в сторону". Рассказывая о своей встрече с "поврежденным" в Италии, Герцен отмечает, что он часто брал сторону Евгения Николаевича. Но он не отождествляет своих мыслей с его "отчаянной речью". Герцену прежде всего была совершенно чужда вражда к истории, которая возникает как следствие крайнего пессимизма и псвсрия в силу разума человечества. В сущности, "Поврежденный" - это спор Герцена с философией пассимизма, одна из форм преодоления отчаяния, порожденного эпохой, последовавшей за крушением идеалов 1848 года.

"Кажется, будто жизнь обыкновенных людей однообразна, - говорилось в романе "Кто виноват?", - это только таг; кажется: ничего аа свете нет оригинальнее и разнообразнее биографий неизвестных людей". Но еще оригинальнее а удивительнее бывает сходство участи людей великих а малых в роковые минуты истории... я буря в стакане воды, над которой столько смеялись, вовсе не так далека от бура на маре, как кажется". Этими словами в начинается рассказ "Трагедия за стаканом грога".

"У каждого есть свое Ватерлоо", - говорил Бельтов. Но у него это была еще "фраза" или догадка: он чувствовал лишь "внутреннее поражение". А тут была настоящая трагедия, настоящий крах, перевернувший жизнь многих великих и малых мира сего. Так сошлись или скрестились пути французского короля Луи-Филиппа, бежавшего в Англию после резолюции 1843 года а поселившегося возле трактира "Георг IV"-в предместье Лондона, трактирного официанта, потерявшем место в "Королевском отеле" после краха папка в Тиаероря, и русского революционера Герцена, которому больше "я? было места на континенте", заглянувшего в этот трактир в поисках тишины и уединения.

"Я нагляделся на столько страданий, - пишет Герцен, - что сознаю себя знатоком, экспертом в этом деле, я потому-то у меня перевернулось сердце при виде обнищавшего слуги, - у меня, кидавшего столько великих нищих". За то время, пека слуга принес ему стакаа грога, перед его взором прошли великие события прошлых лет и представилась картина исторической катастрофы, "перевернувшей" шить европейского мира.

В вагогсе железной дороги, на пути из Парижа в Швейцарию, Герцен всматривается в лица пассажиров, вслушивается в случайные разговоры. Так начинается рассказ "Скуки ради".

Вот седой господин с лицом комически напоминающем лицо маршала Пелисье, из числа "триумфаторов" империи Наполеона III. Он требует "положить предел и преграду избаловавшемуся уму человеческому", требует действия. Его радует то обстоятельство, что "война готовится со всех сторон". Этот "маленький буржуа"-с одинаковой ненавистью говорит о пролетариате в Европе и о покоренных народах в колониях "Я в тонкости не вхожу, - заявляет он, - если их религия не удерживает, долг пе удерживает, пусть страх назяи удержит".

Слушая эти речи, Герцен невольно вспоминает доктора Крупова и повторяет про себя его мысль о том, что "свет стоит между не дошедшими до ума и перешедшими его, между глупыми и сумасшедшими".

И вдруг в купе входит странный человек, небольшого роста, "с мягкими щеками, тонкими морщинами и очками, из-за которых продолжали смеяться серые прищуренные глава. На нем было два черных сюртука: один весь застегнутый, другой весь расстегнутый". Это был французский доктор, но выглядел он как "знакомый незнакомец", потому что был очень похож на русского доктора Крупова.

Между доктором и Пелисье завязывается спор. Мысль о том, что страх казни есть единственное средство, кажется доктору дикой: "Я по профессии за леченье, а не аа убийство", - говорит он. Ему хорошо известны и жизнь парижского пролетариата, и нравы колоний, где "французы, и те дичают..." "Пристращать виселицей умирающего с голода трудно", - замечает он иронически.

Доктор чувствует в Герцене своего единомышленника, И они сходятся, как друзья. Но оба они - странники, путешественники. Им остается "ирония-утешительница", а то, что они видят вокруг, представляет мало поводов для утешения, Пелисье "торжествует" над ними если не в споре, то в жизни.

Наконец возникает перед Герценом Джемс Фази, швейцарский политический деятель, "схвативший левой рукой за годов гидру социализма". "Джемс Фази это смертная кара женевского патриархата", "ее позорный столб, палач, прозектор, и гробокопатель". Он учредил "демократию без равенства" и пятнадцать пет "диктаторствовал тиран Лёмана над женевскими старцами".

"Демократия без равенства", но со "страхом казни", мир хищной собственности - представлялись Герцену воплощением "пустоты", где жизнь издерживается "скуки ради" и "страха ради".

Рассказ написан как путевой очерк. Но атот герценокекий очерк прониаан думами о современном мире, о судьбах ргеояю-ции и социализма. В нем много откликов былою, отк.шмок мыслей, высказанных в романе "Кто виноват?" и, в повести "Доктор Крупов". Некоторые страницы из этого рассказа Гср-иен включил в свой обобщающий труд "Былое и думы", который был ere исповедью и аавещавием.

• Предыдущая
• 4/5
• Следующая