Колдун из Темногорска - Алферова Марианна Владимировна - Страница 38

• Предыдущая
• 38/104
• Следующая

«Глупо, – хотела воскликнуть она. – Ведь я все равно помню о той унизительной интрижке с Ником три года назад, я…» И тут она поняла, что на самом деле ничего не помнит, абсолютно ничего, все подробности мгновенно стерлись из памяти.

Этот колдун мог творить удивительные вещи. Каждое прикосновение его пальцев вызывало возбуждение. Он был так искусен, что за краткой болью тут же последовала наслаждение. Он подчинил не только ее тело, но и мысли: Лена не сразу поняла, что он делает с нею именно то, о чем мечталось когда-то, извлекает из закоулков ее разума бесчисленные фантазии одиноких ночей и сплетает их с собственной опытностью, создавая бесконечную вереницу. Но все происходящее лишь забавляет его, как может забавлять прочитанная в поезде книжка – отстраненно и лукаво.

– Что ты собираешься сегодня делать? – спросил Роман, когда их страсть, утоленная, наконец, стихла.

– Ничего. А разве я что-то должна кому-то? – Лене не хотелось чувствовать хоть малейшую зависимость от Романа.

Он лежал рядом голый, и его кожа была почти такой же белой, как простыни. Он пил из пластиковой бутыли воду. Удивительной прозрачности воду, отсвечивающую голубым.

– Глотни! – Колдун протянул ей бутылку.

Лена послушно сделала глоток и задохнулась, будто хлебнула чистого спирта. Замахала ладошкой.

– Ты одна из них, но почему-то не с ними, – заметил Роман, отбирая у нее бутылку. – Почему?

– Не знаю. – Все обиды разом ожили в ее сердце, и слезы навернулись на глаза.

– Сколько лет прошло, как ты закончила школу? Двенадцать? Можно было бы пригласить в гости одноклассников. Было бы занятно взглянуть друг на друга.

– Они не придут, – вздохнула Лена. – Я уже однажды пробовала всех собрать.

– Придут. Если узнают, что Стен жив. Хотя бы из любопытства явятся.

Она передернулась, как от удара. Зачем он говорит о Лешке сейчас? Нарочно?

– Мне казалось, что это хранится в тайне… – Лена чувствовала себя неуверенно: привыкнув в разговоре улавливать чужие мысли, сейчас она наполовину оглохла.

– Хранилось, – поправил ее Роман. – Те люди, что охотятся за Алексеем, всё уже знают. Поверь мне: он будет рад этой импровизированной вечеринке.

Лена молчала. А что сделает Стен, когда узнает о том, что она и Роман… Было бы забавно, если бы Алексей вернулся сейчас и застал их в постели. Ха-ха! Она поймала себя на мысли, что хочет этого. Если Стен ни о чем не догадается, она сама ему все расскажет. И при этом непременно коснется его руки.

Он должен почувствовать боль! Должен!

Алексей никогда не думал, что так трудно утаивать мысли от того, кто может их слышать. Откуда у Лены взялась уверенность, что все эти годы он любил именно ее, и вернулся в Питер только ради встречи с нею? Какое заблуждение! Никаких чувств, кроме простой симпатии, Стен к ней не испытывал. Вся нежность испарилась много лет назад во время той самой ссоры у нее дома. А он не из тех, кто умеет прощать. Разумеется, потом, когда зашел разговор о таинственном проекте Гамаюнова, а Лена Никонова отказалась взять анкету, сочтя себя недостойной, он восхитился ее поступком, и вновь ощутил к ней приязнь. Но возникшее чувство было чисто дружеским, несмотря на поцелуи в сквере и ее обещание ждать его шесть или семь долгих лет, если понадобится. Алексей полагал, что ожидание наскучит ей через год-другой. И ошибся. Ответы на его послания приходили регулярно, каждый раз заканчиваясь одной и той же фразой: «Не бойся, Прекрасный принц, на моем горизонте никто не появился». Где-то в глубине души он сохранял нелепую надежду, что эта странная переписка, полная одновременно и искренности, и фальши – лишь пролог к более прочным и более теплым отношениям. И стоит им встретиться, как та, прежняя любовь, сгинувшая много лет назад, вновь расцветет невиданным цветом. Чистейший самообман: как всегда и всюду, он был одинок, и, получая вдалеке эти письма, согревался чужим заемным теплом. Ничего не получилось, ровным счетом ничего. Бедная Лена! Может, и она придумала себе это чувство, принимая Алексея за кого-то другого?

Стеновский взглянул на часы. Было уже около семи. Ну что ж, время не самое удобное для визитов, но ждать он больше не мог. Он и так уже полчаса бродил возле нужного дома, оглядывая сиреневый, нежнейшего оттенка фасад, с лепными карнизами над окнами, с двумя новенькими в старинном стиле фонарями у входа и лоскутком свежемощеного тротуара, будто дорогим импортным ковриком. Стен безошибочно вычислил четыре окна на третьем этаже с новенькими белыми рамами, обезобразившими классический питерский фасад, которому всегда и всюду положены лишь темные рамы. В этих белесых больничных окнах только что вспыхнул свет. Подъезд был закрыт на кодовый замок. Пришлось подождать, пока вышла какая-то женщина. Стеновский поймал за выходящей дверь и проскочил внутрь. Металлическая дверь на третьем этаже выглядела не особенно гостеприимно. Но, когда Алексей исполнил на звонке несколько тактов «Йеллоу субмарин», ее распахнули даже без традиционного вопроса «кого черт принес?»

Дверь отворил Остряков. Располневший, постаревший, облысевший, в бархатном халате и с чашкой кофе в руках.

– Ты! – изумленно и радостно выдохнул он и, схватив гостя за руку, спешно втащил его внутрь. – Черт возьми, Лешенька, как я рад тебя видеть!

– Экстренные обстоятельства, – сказал Стеновский.

– К черту обстоятельства! Я же тебя разыскивал повсюду! Если б ты только знал, что я задумал! Да мы с тобой такие дела здесь провернем! – Остряков взболтнул в чашке остывающий кофе и спросил менее патетическим тоном. – Завтракал?

Стен отрицательно покачал головой.

– А ты ни капли не изменился, – рассмеялся хозяин. – И меня это радует. Что в человеке главное? Внутренняя свобода. А ты всегда был свободен, насколько я тебя знаю. – Остряков ему понимающе подмигнул. – Я всегда брал с тебя пример.

Завтрак был накрыт на кухне, больше похожей на холл: новенький импортный гарнитур терялся в огромном помещении. Легкий завтрак с тертыми сырыми овощами, фруктами и ананасовым соком говорил о том, что хозяин на диете. В который раз!

– Ты счастливый, можешь есть, сколько влезет, и не толстеешь, – вздохнул Остряков, окидывая завистливым взглядом стройную фигуру старого друга. – А меня жена каждодневно шпыняет: худей да худей, – хозяин вытащил из холодильника огромный поднос с холодным мясом и ветчиной. – Это специально для тебя. Я на такие вещи стараюсь не смотреть. Была еще красная рыба, но кот, зараза, открыл холодильник и всю рыбину искусал. Пришлось выбросить.

– Кого? Кота?

Остряков хмыкнул:

– Рыбину! Кот в спальне на кровати дрыхнет.

Алексей сделал себе бутерброд с ветчиной и налил в чашку кофе.

– Ты нарушил одно из наших условий. Гамаюнов запретил жить в своем городе. А ты опять здесь, в Питере.

– Ну и что? – пожал плечами Остряков. – Не все равно, где – в Питере, Урюпинске, или в Москве? Никто меня не найдет. Я теперь американский гражданин Майкл Шарп, имеющий вид на постоянное жительство в России. Очень удобно. Рекомендую.

– Майкл Шарп! – недоверчиво усмехнулся Стеновский. – А если кто-то из прежних знакомых встретит тебя на улице?

– Меня никто не узнает. Пройдут мимо, могу поспорить на миллион. Я же так изменился. Главное – не прожитые годы, а раскованность и непринужденность манер. И не надо усмехаться, лучше выслушай мое предложение.

– Чем же ты занят здесь, позволь узнать, раскованный господин? – поинтересовался Стен.

Под завистливым взглядом хозяина гость отрезал себе ломоть буженины и, демонстративно изобразив на лице восхищение, куснул нежнейшее мясо. Остряков едва не захлебнулся слюной, и потому на заданный вопрос ответил не сразу.

– Занят внедрением свободы в сознание нашего населения. Причем в самую, что ни на есть суть сознания.

– У тебя издательство? Или собственная газета? – поинтересовался гость.

• Предыдущая
• 38/104
• Следующая