Мечта империи - Алферова Марианна Владимировна - Страница 46
- Предыдущая
- 46/121
- Следующая
– А мне нравятся ее сочинения, – сказал Элий, чтобы хоть как-нибудь досадить Макрину. – Они чувственны, но лишены пошлости. И в них есть некоторое изящество.
Макрин взглянул на Элия как на заклятого врага, но тут же вновь приклеил к губам льстивую улыбку и заговорил о другом:
– Скажу по секрету, у меня замечательная ванная комната! У самого императора нет такой роскошной ванной. Краны исключительно серебряные, лучшие трубы из пластмассы. Вы слышали, надеюсь, что стальные трубы признаны вредными вслед за свинцовыми? У меня есть версия, что деградация Великого Рима на грани Первого тысячелетия произошла именно из-за свинцовых труб водопровода. Ибо свинец дурно влияет на организма человека, и на умственные способности в особенности. Об этом писал еще Витрувий.
Из атрия они прошли в раздевалку домашних бань. На скамьях разбросана женская одежда, но Макрин сделал вид, что не заметил ее, и провел гостей во фригидарий[37] . В бассейне с прохладной водой купались две юные красавицы. И еще одна, также совершенно нагая, вытирала волосы льняной простыней. Две красотки, что были в воде, подняв тучу брызг, выскочили наружу и, похватав халаты из махрового хлопка, кинулись вон. Третья же купальщица осталась совершенно невозмутимой. Она даже не потрудилась накинуть на свои роскошные плечи простынь, а продолжала тщательно высушивать вьющиеся золотистые пряди.
Данная сцена нисколько не смутила Макрина. Он самодовольно хмыкнул и сообщил:
– Аррия, моя обожаемая дочурка. А это мои гости – сенатор Элий и знаменитый гладиатор Вер.
– О, какая честь, – с улыбкой отвечала Аррия. – Сенатор-и гладиатор. Или почти что два гладиатора.
– Это она так шутит, – хихикнул Макрин.
– В таком случае ее тело гораздо прекраснее ее шуток, – заметил Вер.
Аррия наконец смутилась. Она взмахнула белым льняным полотнищем и целомудренно закуталась с головы до ног.
– Твои гости отвратительны, – сообщила она отцу и гордо удалилась.
Элий заметил, что Вер проводил ее взглядом до самых дверей.
– Юная кошечка тебе понравилась? Только не говори, что твой гладиаторский меч остался совершенно неподвижен.
– Так же, как и твой, – огрызнулся Вер.
– Ошибаешься. После сегодняшней ночи меня бы не могла возбудить даже сама Елена Прекрасная.
Пизон поднимался рано. Быть может, он поднимался первым во всем городе Риме. И потому никто не обратил внимания, как дверь роскошного особняка отворилась, и на улицу, погруженную в предрассветную дрему, выбрался человек в грубом плаще простолюдина. Человек шагал твердо, не боялся, что за ним могут следить. Впрочем, в этот час за человеком в темном плаще никто и не следил. Он беспрепятственно миновал четыре квартала и нырнул в темный, заросший плющом двор. Открытая каменная лестница вела на третий этаж. Деревянные перила сгнили и держались только благодаря плющу, который теперь являлся ловчей сетью для разваливающихся перил. Пизон отпер почерневшую дверь с крошечным решетчатым оконцем и вошел.
Квартирка, в которой он оказался, состояла из двух каморок, заваленных всяким хламом. На кровати, укрывшись драной простыней, спал молодой человек с черными вьющимися волосами. Даже сейчас лицо его не выглядело безмятежным или спокойным. Лукаво изогнутые губы ухмылялись, будто во сне он потешался над целым миром.
Пизон откинул капюшон своего плаща и довольно бесцеремонно пихнул спящего в бок. Юноша проснулся и тут же выхватил из-под подушки обоюдоострый нож, предназначенный отнюдь не для резки хлеба. Гость предусмотрительно отскочил от ложа.
– А, это ты, папаня, – ухмыльнулся молодой человек и сунул нож обратно под подушку. – Тебе не спится, как всегда.
– Удалось достать его, Бенит? – Пизон уселся на колченогий стул, который подозрительно заскрипел под его тяжестью.
– Разумеется.
Молодой человек спустил с кровати ноги. Он сидел, покачивая ногами и шевеля пальцами. Пальцы У него на ногах были необыкновенно гибкие и шевелились гораздо проворнее, чем у других пальцы рук.
– Так давай его сюда, – потребовал Пизон.
– А ты знаешь, я играл на органе, особенно хорошо – ногами. И мне за это платили неплохо, – сказал Бенит, глядя куда-то в пустоту.
Пальцы на его ногах двигались так, будто нажимали на клавиши.
– Ты достал резец?..
– Мне хорошо платили, когда я играл на органе… – пальцы вытворяли что-то невероятное.
Пизон вытащил из-под плаща увесистый мешочек и швырнул его на колени Бениту.
– Вот плата. Как уговорено.
– Неужели у нас был какой-то уговор, папаша?
– Был, – Пизон посмотрел на Бенита почти с ненавистью.
– Ах да, я тоже что-то припоминаю. Но я передумал. Запросил слишком мало.
Хочу больше. Совсем капельку. Чуть-чуть. Хочу, чтобы ты меня усыновил. Мне не нравится мое имя. К тому же именно ты обрюхатил мою мамушку, когда ей исполнилось четырнадцать. А потом удрал, и ей пришлось выйти замуж за маляра-пьянчужку. Его всегда рвало, когда он напивался. Б-р-р… Когда я затирал за старым уродом лужицы рвоты, я мечтал сделаться богатым сыном банкира. Усынови меня, папаша! И ты не прогадаешь. Во-первых, у тебя нет других детей. Вернее, других ты не стал разыскивать. А того ублюдка, что родила Марция, ты совершенно правильно придушил.
– Он родился мертвым, – сиплым голосом сообщил Пизон. – И в этом виновата эта шлюха. И этот подонок Элий, продавший ей клеймо.
– Да ладно, папашка, со мной-то не нужно хитрить. Ты его придушил и правильно сделал. Одобряю. А во-вторых, я прославлю твое имя. Так прославлю, как тебе и не снилось. Я стану императором.
– Что? – Пизон даже приподнялся, глядя на Бенита, открыл было рот, но, так ничего и не сказав, плюхнулся обратно на стул.
– Я тебя удивил? Неужели ты не видишь, что род Дециев выродился. Его нужно срочно заменить, пока они не превратили Империю в грязную свинарню. И их заменю я. Гай Бенит Пизон. Я поведу Империю к новым победам, и вскоре Риму будет принадлежать весь мир! Ну как, я хорошую речь произнес?
– Отвратительную, – брезгливо скривил губы Пизон. – Сразу видно, что ты никогда не учился у риторов. Тебе надо послушать мои выступления на заседаниях совета банка, тогда ты поймешь, что такое хорошая речь.
- Предыдущая
- 46/121
- Следующая
