Все дороги ведут в Рим - Алферова Марианна Владимировна - Страница 49

• Предыдущая
• 49/86
• Следующая

– А мы ведь все еще муж и жена. – Он бросил на нее выжидательный взгляд. – Мы могли бы вновь быть вместе.

– Ты думаешь, я могу простить тебя? После того, что вы на пару с Бенитом сотворили со мной?

– А ты разве мало причинила мне боли? Если бы ты знала, как мне плохо. У меня нет ни минуты покоя. Постоянное страдание. Ежесекундное, ежеминутное. Боль почти физическая. И я не могу справиться с ней. Я ни в чем не могу найти покоя. Ни в чем. Он замолчал. Она тоже молчала.

– Смешно, – сказала наконец.

– Что – смешно?

– Я убежала ото всех. А теперь рада, что ты меня разыскал. Именно ты.

Он накрыл ее ладонь своей и сжал пальцы.

– Мы были созданы друг для друга, Марция. – Он улыбнулся. – А ты этого не поняла.

– Я поняла, – отвечала Марция. – Теперь.

Утром она разбудила его поцелуем. Комната была вся затянута бледно-розовым виссоном. Платком из розового виссона она прикрыла ему лицо. Сквозь ткань Марция показалась ему юной – как прежде. Будто не было четверти века расставания. Будто еще вчера они поженились. Как он жил все эти годы без нее? Ему казалось это немыслимым. Невероятным.

Потом она лежала в ванной, наполненной до краев молоком, а он сидел рядом. Ванны с молоком – это подражание Поппее, янтарноволосой жене Нерона. Поппея купалась в молоке, пытаясь сберечь свою удивительную красоту. А может, желая поразить воображение римлян. Молоко, в котором купается Марция, потом раздают на рынке бедным. Все знают, что это за молоко, но всякий раз случается давка и драка: все хотят получить хоть кружку молока, в котором купалась боголюбимая Марция. Ведь этот городок процветает благодаря ей и ее богатству. Если однажды толпа вдруг не возжелает больше подачек, опрокинет бочки, побьет раздатчиков и кинется громить виллу Марции, Пизон не удивится.

– Может, вернешься в Рим? – предложил он.

– Зачем? Рим погубил нашу любовь.

– Но…

Она рассмеялась:

– Знаешь, мы с тобой так богаты, что могли бы построить Рим здесь. Здорово, да? Оказывается, никогда не поздно начать жизнь сначала.

Он взял чековую книжку и выписал чек на десять миллионов.

– Держи. Я тебе дарю. А ты подари мне Рим.

Ее поцелуй был таким долгим, что он едва не задохнулся.

Днем она уехала. И не сказала – куда. Но он знал, зачем ей деньги и куда она едет. Она не станет строить в Новой Атлантиде Новый Рим. У нее совсем другие планы.

Но она вернется к нему. Очень скоро.

Повелитель Вселенной завоевал еще одно царство, погрязшее в роскоши и заслужившее того, чтобы быть уничтоженным. Готия пала, стоило Ослепительному протянуть к ней свою мощную длань. Еще один шаг, чтобы дойти до края Ойкумены.

Но и этот шаг оказался слишком утомительным для престарелого Чингисхана. На другой день после того как Книва пал в его шатре ниц, Ослепительный заболел. Теперь он болел чаще прежнего. Но он не собирался умирать. Как он мог умереть? Он только что взял себе новую наложницу. Юную красавицу четырнадцати лет с очень белым лицом и неподвижными широко распахнутыми миндалевидными глазами. Черные глаза ее всегда влажно блестели, а на щеках горел нежный румянец – будто кровь пролилась на снег. Чингисхан только что захватил новые земли и огромную добычу. Но ведь это только проба сил. Скоро монголы явятся со всей своей мощью. Вот тогда… Тогда Ослепительный дойдет до самого Последнего моря.

Но для этого он должен стать бессмертным. Чтобы повелевать мировой империей, надо жить вечно. Потому что ни одному смертному не хватит времени осуществить все великое на своем пути. Человеческая жизнь коротка для божественных дел. Издалека, из Тибета, привезли к Ослепительному странного человека. Его звали Угей, и о нем шел слух, что он может сделать бренное человеческое тело неуязвимым для оружия и болезней. Мудрец Угей спустился из подоблачных высот, ушел от своих гор, покрытых сверкающими льдами, ушел из монастыря с красными стенами и с золотыми куполами, от молитвенных барабанов и молитвенных флагов, чтобы окунуться в шум и суету передвижной столицы Повелителя Вселенной. Чиновники и купцы, паломники, тайные агенты, китайские артиллеристы, артисты и послы образовывали вокруг Ослепительного непрерывный шевелящийся рой. Повелитель Вселенной подчинял себе тысячи, миллионы жизней. Не просто подчинял – забирал себе. Как дань, как золото и серебро. Вестники в Киеве и Москве, Северной Пальмире, Риме и Лондинии обвиняли этого уроженца пустынь в жестокости. Какая глупость! Разве человек, давя муравья, считает себя жестоким? Муравей мешает ему, и значит, будет раздавлен. Жизни, которые забирал Ослепительный, были всего лишь жизнями муравьев.

Гость не встал на колени, не коснулся лбом земли, потому что – так он сказал – освобожден от этого ритуала, и Ослепительный позволил ему просто стоять перед ним во время приема. Несколько минут они смотрели друг на друга. Угей видел перед собой старца с темным изрезанным морщинами лицом, с желтыми круглыми глазами, похожими на глаза большой полосатой кошки джунглей. В своей юрте, внутри красной, как кровь, он сидел на золотом троне, покрытом шкурой белой кобылицы. Но чтобы подняться, ему нужно было опираться на плечи своих нукеров. Ноги его почти что не держали.

А мудрец, явившийся с Тибета, был еще совсем не стар – человек в расцвете сил в длинных шафрановых одеждах. И внешне не походил на мудреца. Волосы его лишь тронула седина. Смуглое гладкое лицо, а глаза веселые, сумасшедшие.

– Другие повелители звали тебя, но ты не пришел. Я позвал, и ты явился, – сказал Чингисхан.

– Такова была воля Неба.

– Хочешь меня о чем-нибудь спросить? – спросил Чингисхан.

– Хотел лишь узнать, почему ты решил взорвать урановую бомбу?

– Монголам никто не может нанести ответный удар. У нас нет городов, которые можно разрушить. Нас слишком много, чтобы смерть сотен или тысяч из нас могла что-то значить. Мы неуязвимы, и значит, можем сокрушить других. Когда я стану бессмертным, мир покорится мне окончательно. Вот первое условие владения миром: тот, кто первым обретет бессмертие, тот обретет весь мир.

– Ты хочешь тем самым прекратить войны?

– Нет, мне будет скучно, если войны прекратятся. Но монголы говорят, что не может быть двух медведей в одной берлоге.

Посланец Тибета открыл перед Чингисханом ларец. На дне лежал черный лоскут и слегка шевелился.

– Что это? – спросил Чингисхан.

– Бессмертие, – отвечал Угей, – это форма бессмертия. Желаешь его отведать?

Владыка мира смотрел на дерзкого мудреца желтыми глазами большой кошки джунглей.

– И он может превратиться вновь в человека?

– Может. Но в человечьем обличье он начнет стареть. А в виде этой черной кляксы он не умрет никогда. Мы с ним большие друзья. Я нашел его во время своих странствий на дороге. И с тех пор мы не расстаемся. Мы вместе видели священную гору Кайлас, вместе бродили вокруг горных озер, где цветут синие и желтые маки, вместе купались в горячих источниках и вместе преодолевали заснеженные перевалы. Мы разговариваем обо всем. Когда я умру, я оставлю моего друга своим ученикам.

– Значит, ты не станешь бессмертным? – удивился Чингисхан.

– Нет, – покачал головой Угей. – Но я могу сделать бессмертным тебя.

Черная тряпка ухватилась за край ларца своими бахромками и выглянула. Именно выглянула: кошачьи глаза Ослепительного встретились с черными бусинками Бессмертного.

– Его нельзя убить? – спросил престарелый Повелитель Вселенной.

– Нет.

– А он чувствует боль?

– Разумеется. Как все мы.

• Предыдущая
• 49/86
• Следующая