Все дороги ведут в Рим - Алферова Марианна Владимировна - Страница 68

• Предыдущая
• 68/86
• Следующая

Да, Тиберий не обделен талантами. Из него выйдет поэт или певец. Возможно, художник. Как минимум – прекрасный репортер. Уже сейчас он сочиняет бойко, а порой даже блистательно. В будущем Постум мог бы ввести его в состав совета директоров «Акты диурны». Но император из Тиберия не получится. И это хорошо. Элий намеренно позволил Летиции избаловать младшего сына. Для безопасности. Чтобы младший никогда не смел и помыслить о том, что может встать во главе Империи.

Элий вспомнил почему-то, как нашел среди рисунков пятилетнего Тиба один совершенно удивительный – красное небо, храм, распадающийся на куски, накрененные статуи. Элий привел Тиба в большую базилику и показал огромное, висящее в атрии полотно. Алое небо, черный пепел… «Последний день Помпеи»… Тиб долго смотрел, потрясенный. А потом сказал: «Мы так и живем. Завтра наши дома упадут, небо станет красным». – «Ты прежде видел эту картину?» – спросил Элий. – «Нет, никогда… Но мне сейчас кажется, что я ее придумал». – «Ты хочешь стать художником?» – спросил Элий. – «Хочу», – ответил Тиберий.

– Я видела будущее, видела их встречу. Пока они не встретились, Постум может рисковать, – шептала Летиция.

Элий нахмурился. Ему не нравилась легкомысленность Летиции. Уж больно она полагается на свой дар. Он и сам когда-то слишком доверял желанию, что выиграл для него Вер. А к чему это привело? К Нисибису, к изгнанию, к нечеловеческим пыткам Всеслава. Человек не может быть уверен ни в чем. В отличие от бога.

– Знаешь, Корд доверил мне самолет– разведчик. Мне нравится летать, – рассказывала Летиция. Ее наигранно-веселый тон казался все более фальшивым. Что она скрывает?

– Значит, ты летаешь на самолете? – Он тоже пытался беззаботно подтрунивать и шутить. Но смятение все возрастало.

– На чем же еще?

Она забыла, что когда-то могла летать сама, как гений. Но эта способность, как и память о тех полетах, к ней не вернулась. А он боялся подсказать: ведь это будет нашептанный, а не идущий изнутри дар. Вдруг она взлетит, а потом усомнится, растеряется и ухнет вниз.

Желание лететь… Ведь он всегда мечтал о полете. Он даже бился насмерть за право взлететь. В том поединке, когда он хотел отдать этот дар людям, Хлор отрубил ему ноги. Как все сходится – разные тропинки сливаются в одну дорогу. Но куда? Куда она ведет? Он потер ладонью грудь: тревога была уже физически ощутима.

Она думала о том же, вернее, почти о том же. То есть о молодости и о странных желаниях и не менее странных поступках. Вспомнила свою надпись на полях книги. Целый мир всколыхнула и чуть не опрокинула. А уж свою жизнь – точно перевернула навсегда. С тех пор в ней то недостижимая высота, то пустота и никчемность.

– Это не моя жизнь, та, которой я живу, – подвела она итог вслух.

– Что? – Он очнулся от своих мыслей.

– Я должна была стать душой нового мира, ты помнишь? И не стала. Ты отнял у меня эту судьбу.

Ему послышался упрек в ее словах.

– Я тебя спас. И спас Рим.

– Да, спас. Но я живу чужую жизнь, а вовсе не ту, что мне была предназначена, которую выбрала. Ты выбрал за меня. Причем дважды. В первый раз, когда спас меня. И во второй, когда запретил возвращаться в Рим и осудил на изгнание. Это две чужие жизни. Чужие! – Она почти выкрикнула это слово «чужие».

– Что ты хочешь этим сказать? – Он сел на кровати. – Ты злишься на меня? Ты бы хотела, чтобы этот мир погиб?

– Нет и нет. На все вопросы – нет, – она вновь хихикнула, и вновь неуместно, и перевернулась на бок так, что он не мог видеть ее лица. – Просто пыталась разобраться, какая из этих двух жизней моя. И вдруг поняла, что обе чужие.

Элий вглядывался в темноту. Тревога не унималась. Напротив – росла.

– Хочешь сказать, что ты была несчастна?

– Опять нет. Я же сказала – моя подлинная жизнь ушла. Ты убил моего гения. А мою судьбу стащил Кронос. Пенять Кроносу нелепо. Как и тебе. Но жизнь надо жить так, как живет Корд – по натянутой струне от начала до конца. От истока к цели. А как живу я? Метания, поиск чего-то. Какие-то обрывки. Острова. А между ними – несуществование. Болото. Ряска скуки. Я знаю, что моя подлинная жизнь должна быть совершенно другой. И она где-то существует помимо меня. Но где? – она почти выкрикнула это «где». И голос у нее вдруг сделался хриплым, как голос гения. – Даже своим даром я почти не пользуюсь. Я могла бы гораздо больше, – в ее голосе вдруг проступила хинная горечь. – Да, могла бы. Но я смотрю на гениев, которые в обличье облезлых котов роются на помойках и дерутся из-за рыбной требухи, и понимаю, что мои претензии – подлость. Если жизнь гениев нынче такова, то я, полукровка, не могу претендовать на большее.

– Но все же претендуешь, – сказал Элий в темноту. Он не обиделся. Нет. Нелепо обижаться, когда нельзя уже ничего исправить.

Она вновь повернулась, положила голову ему на плечо и произнесла задумчиво:

– Сильные желания нас обманывают. Веришь в их подлинность. И лишь спустя много лет понимаешь: на самом деле желать надо было совсем иного.

– Летти, ты о чем?

– Так. Мысль случайно пришла в голову. Ты не обращай внимания на то, что я говорю. Я в последние дни несу абракадабру. Что в голову придет, то сразу и говорю. Лучше тебя, Элий, все равно никого нет. Постум обо мне спрашивал?

– Разумеется.

– Ну и хорошо. А теперь давай спать.

Он обнял ее и зашептал на ухо:

– Знаешь, что тебе надо сделать? Взять другую книгу и сделать новую надпись.

– Какую книгу?

– Значения не имеет. Но книга должна быть с чистыми полями.

И все же она лгала. Женщины всегда лгут. Даже когда не хотят. Сколько раз они теряли друг друга, но всякий раз именно она, Летиция, возвращалась к нему. Всякий раз она делала один и тот же выбор. Она – не он. Он мог выбрать и Марцию, и Летицию, и даже Хлою. Она выбирала его как судьбу. Она, а не он. К чему этот разговор? Зачем Летиция его начала? И вдруг догадался – знает. Все знает про измену. Напрямую упрекнуть не решилась. Но и промолчать не смогла. Тяжко иметь жену-пророчицу. От нее ничего невозможно скрыть. Так почему не устраивает сцену? Почему не кричит, не грозит кинжалом? Не ревнует? Разлюбила? Или…

Она не спала, хотя и старалась дышать ровно. Лежала, прижимаясь к нему, положив голову ему на плечо. Элий не спал – смотрел в потолок, не смея дать ответ на свое «почему». Если не упрекает, значит, простила. Заранее простила, потому что скоро… В темноте отыскал ее руку и стиснул пальцы. Ее дыхание вдруг прервалось. Он понял: Летиция подавляет подступившие в горлу рыдания.

«Ерунда, – сказал он ей мысленно. – Все предсказания абсурдны. Я вижу будущее. Оно – огромное пятно света. А предсказывать исход каждого поединка – такая чушь, поверь мне, старику».

Внешне «Гай» был спокоен. Он всегда спокоен. Холоден. Даже улыбается. Но эта улыбка не сулит ничего хорошего. Туллию любезность «Гая» обмануть не могла.

– Зачем ты велел мне уйти? Никто не догадывался, что я работаю на «Целий». Или ты решил, что за ним больше не нужно присматривать? – Никогда прежде Туллия не позволяла себе разговаривать с «Гаем» таким тоном.

– Ты не должна была мешать Маргарите!

• Предыдущая
• 68/86
• Следующая