Тайга слезам не верит - Буровский Андрей Михайлович - Страница 107

• Предыдущая
• 107/115
• Следующая

— Я вам покажу почти точно… Дмитрий Сергеевич вам покажет точно без «почти»…

— Володя… — тихо позвал Латов.

Вертолетчик вынул пальцы из банки с тушенкой, аккуратно облизал, бесшумно подошел, в одних носках.

— За сколько долетим… вот сюда?

— За час. Это со взлетом и с посадкой.

— Та-ак… Двадцать человек поднимем?

— Конечно, поднимем. Мне бы, конечно, бензину…

— Будет тебе бензин. Все, иди. А вот с тобой, Ирина… Ладно, завтра полетели мы за твоим кладом. Но давай уж так — возьмем с собой и всех остальных. И маму, и папу, и этого самого… маминого друга. Между прочим, это в твоих интересах. Я хочу, чтобы все видели — тебе и правда завещали клад, и что именно ты знаешь, как его найти.

22 августа 1999 года

На вертолете Латова до Красных скал был всего-то час летного времени. Строго говоря, летели даже немного меньше, но пришлось долго кружить над самым местом: сесть в горах совсем непросто, потому что ровных площадок очень мало, и они совсем не так уж и пригодны для посадки. Стоял пронзительно-яркий, удивительный день, похожий на переводную картинку, и уже в девять часов утра скалы просто плавились от жара.

Вертолет упал вниз, накренился, и у всех засосало под ложечкой.

— Красивые места… — задумчиво сказал Валера Латов.

— Хочешь, искупаемся? — легкомысленно спросил Михалыч.

— Отличная должна быть охота, особенно на марала… — голос Маралова прервался на самой мечтательной ноте.

— Тут медведи водятся? — тревожно вопросил Фрол Филиппович. Каждый сказал что-то совершенно в своем духе.

Вертолет вертикально спускался, в ноги сильно толкнуло снизу, и двигатель, взревев, вдруг замолчал. Только свистели лопасти, все не могли остановиться, да полз в кабину одуряющий, душный запах разогретых солнышком высоких трав.

— Ну и откуда столько ям? — от души удивился Латов, не успев подняться на террасу. — Неужто вы не знаете, где он точно расположен, этот клад?

— Знаем… — вздохнула Ревмира. — Клад расположен в десяти кубических саженях от источника — то ли на северо-запад, то ли на северо-восток.

— Но тогда все равно — зачем столько ям? Отсчитайте себе и копайте, где нужно…

Недоумение Маралова было как будто вполне искренне. А искорку иронии невнимательный человек вполне мог бы и не заметить.

— Подождите, подождите… — возникли вопросы у Михалыча тоже сразу. — А почему вы тут копали? Именно в этом месте? А почему не на полметра дальше? Или ближе?

— Потому что применялись печатные сажени… — завел Хипоня всю тут же древнюю бодягу, — а казенная сажень составляет…

— Минуточку… — Михалыч поднял руку, на этот раз как-то очень властно, и Хипоня оскорбленно замолчал. — Ирочка, тут речь идет о каких саженях? Разве о печатных или о казенных? Вроде бы совсем другие были там?

— Да… Михал Андреич, там кубические сажени были.

— Ага… Так почему же вы не мерили в кубических?! Что у вас тут понакопано?!

— А потому, что он толком не знает, что такое кубическая сажень… — махнула рукой Ревмира с тяжелым вздохом, и вместе с рукой что-то упало в сердце Хипони, потому что Хипоня вдруг понял — этот взмах отвергает не только его трактовку саженей, но и его самого.

— Ага… А вы-то знаете, что такое кубическая сажень?

— Это… Для измерения объема, да?

— Гм… Да вообще-то баловались такой саженью сибирские купцы, баловались. И вовсе не для объемов, а как раз для расстояний… У вас отец был из сибирских купцов, я правильно понял?

— Ну да…

— Вот видите. Сынок, посчитай, я что-то не могу сообразить.

— Что считать, папа?

— Стандартная сажень позднего времени будет двести тринадцать и тридцать шесть сотых сантиметра, если не округлять. Так? Значит, если квадрат будет со стороной два метра, и тринадцать сантиметров, тридцать шесть сотых — какой длины будет линия, пересекающая такой квадрат от одного угла — в противоположный?

— Минутку… — Павел вытащил калькулятор, пробежал по кнопкам руками. — Это будет триста один сантиметр и семьдесят четыре сотых сантиметра, папа!

— Отлично-с. Значит, если нам надо что-то измерить так, чтобы не всякий догадался, что к чему, мы и говорим: столько-то квадратных саженей. И мерим в саженях, каждая из которых — три метра и два сантиметра! А если большое расстояние, то всегда можно принять во внимание эти самые семьдесят четыре сотых. Это ясно?

Все это говорил какой-то другой Михалыч, еще не очень знакомый присутствующим. Говорил четко, с прекрасной артикуляцией, очень конкретно и внятно.

— Тут вроде кубическая… — тихо напомнила Ревмира, бросая то на Михалыча, то на Хипоню мученические взгляды.

Ирина же не дыша уставилась на Михалыча и даже ничего не говорила.

— Сейчас дойдем, — Михалыч сделал неуловимый останавливающий жест, и задал Павлу следующий вопрос:

— Сынок, давай мысленно построим уже не квадрат, а куб, каждая из сторон которого равна двум метрам, тринадцати сантиметрам и тридцати сотым сантиметра. И найдем, какой длины будет линия, пересекающая его по диагонали, самая длинная из линий, соединяющих противоположные углы такого куба.

— Сейчас…

Павел защелкал калькулятором и выдал:

— Получается три метра шестьдесят девять сантиметров и пятьдесят пять сотых сантиметра. Кубическая сажень, папа, я давно ведь ее рассчитал.

— На всякий случай?

— Ну, если все-таки найдем клад… — слегка покраснел Павел.

— Да-да, если он все же существует. — Папа же был чем-то вполне откровенно доволен, но не стал объяснять, чем же именно. — Итак, кубическая сажень…

— Десять саженей, — требовала внимания Ревмира.

— Да, действительно, десять саженей. Видимо, надо считать тридцать семь метров, вряд ли тут большая точность.

— Ага…

Латов поднял бровь, и несколько его людей тут же кинулись что-то мерить, тащить и сворачивать, отмерили 37 метров на северо-запад. Латов больше не интересовался этой бодягой, стал расспрашивать Маралова, как надо охотиться, и на какого зверя именно. Хипоня и Стекляшкин встали тут же и слушали. Хипоня пытался влезть в разговор, но его не приняли в компанию. Стекляшкин не пытался, но в компанию его все сразу приняли. Михалыч удул куда-то по террасе, заглядывал во все шурфы, что-то вынимал из них, разминал в пальцах, внимательно разглядывал, даже нюхал.

Ира с Павлом сидели отдельно, гэбульники отдельно, Ревмира отдельно. Ревмире было очень одиноко.

— Валерий Константинович, готово! — подлетели ребята из казаков-пещерников.

И раздался возмущенный вопль Ревмиры:

— Это же наша яма под мусор!

Действительно, именно в этом месте и совершенно случайно, выкопал небольшой шурфик Сашка Сперанский — для закапывания железных банок, остатков еды, оставшиеся после перекуса, всякой выброшенной пакости.

Михалыч, Маралов и Латов буквально затряслись от хохота. Стекляшкин смущенно улыбался. Ревмира так сцепила зубы, что явственно был слышен хруст. Хипоня не посмел взять ее за руку.

— Разрешите?!

— Давайте, парни.

Сменяясь, казаки лихо навалились на лопаты. Летел мусор, оставленный за неделю бестолковой экспедиции, вызывал нехорошие улыбки. Полуметром глубже помойки лопаты вдруг врезались в кость, выбросили крошево, обломки. Копавший казак остановился, взглядом спросил Латова: продолжить?

— Минуточку…

Михалыч спрыгнул в яму, потянул к себе лопату. Латов пожал плечами, казак лопату отпустил. И Михалыч сначала пошел по периметру этой ямы, снимая все, что мешало увидеть ее такой, какую выкопали много лет назад.

— Сначала выкинем всю мешаную землю… — объяснил он, и Латов с Мараловым кивнули, хотя и поняли не все.

— Мужики, тут же сразу видно — вот, земля разноцветная, перемешанная. Так и называется — перекоп. А вот видите? Тут земля идет ровными слоями, один слой под другим. Вот она, граница, видите? Это и есть граница ямы, которую выкопали когда-то. Уберем лишнюю землю, и посмотрим, кто тут лежит…

• Предыдущая
• 107/115
• Следующая