Из Парижа в Бразилию по суше - Буссенар Луи Анри - Страница 32

• Предыдущая
• 32/146
• Следующая

Федор утратил хорошее настроение сразу же после того, как санный поезд покинул Хандыгу. Час от часу он становился все мрачнее. Французам показалось, что друг их готов им в чем-то признаться, но, то ли робея, то ли время считая неподходящим, он продолжал хранить явно тяготившее его молчание.

Хотя ночь прошла без приключений, Жюльен и Жак, мучимые дурными предчувствиями, спали плохо. Перед тем как снова отправиться в дорогу, друзья решили посоветоваться. Первым взял слово Федор.

— Сейчас мы в восьмистах километрах от Якутска, — нервно начал он. — До Восточного мыса — две тысячи триста километров. — Купец, было ясно, совершенно позабыл о своих делах на нижнеколымской ярмарке. — Поскольку мы хотели бы любой ценой избежать нежелательной встречи с есаулом, — а я заранее могу предвидеть, что столкновение с ним кончится для нас весьма плохо, — необходимо немедленно свернуть на восток.

— Сказано — сделано! — отозвался Жюльен.

— Не совсем так. К несчастью, на нашем пути через этот грозящий нам бедою край, где казачьи посты — чуть ли не на каждом шагу, лежит еще и город.

— Я знаю только один способ обойти то или иное опасное место, — вмешался Жюльен, — а именно: двигаться прямо на него и, лишь когда оно будет совсем близко, резко свернуть в сторону. Так делают моряки, обходя рифы.

— Это известно, но как проскользнуть сквозь невидимые сети, которые, чувствую я, все плотнее стягиваются вокруг нас? В общем, друзья, пришло время поговорить откровенно. Для вас оставаться со мной дольше — это компрометировать себя. Мы должны расстаться. Давайте разделим провизию. Вы возьмете себе две трети и в сопровождении Шолема направитесь прямо к Берингову проливу. Ну а я пойду навстречу своей судьбе.

Французы не верили своим ушам.

— Что такое? — решительно заявил Жюльен. — Вы с ума сошли, Федор! Мы вас уважаем, любим всем сердцем и не собираемся нарушать нашу договоренность.

— Я полностью согласен с моим другом, — поддержал приятеля Жак. — Продолжай же, Жюльен, скажи ему все, что чувствуешь.

— Послушайте меня, Федор, мы из той породы людей, для которых слова благодарности — не пустой звук. Мы предложили вам свою дружбу без каких бы то ни было условий и будем вместе с вами, кем бы вы ни оказались, и в радости и в горе. Не хотите — не выдавайте своей тайны, но только оставайтесь с нами!

— Господа, — медленно произнес русский юноша, энергично пожимая руки друзей, — если бы вас, ни в чем не повинных, объявили в вашей стране преступниками…

Нет, скорее так, если бы кого-то из вас только за то, что вы родственник, приемный сын ссыльного, отправили на каторгу вместе с преступниками… и если бы ценой огромных опасностей вы вновь обрели свободу и уже близок был момент, когда ваши палачи оказались бы не властны больше над вашей судьбой, а какой-то негодяй, лишенный человеческих чувств, объявил бы вам во исполнение подлого приказа: «Я пришел арестовать вас», — то как бы вы поступили?

— Клянусь честью француза и дворянина, я пустил бы ему пулю в лоб, — твердо ответил Жюльен.

— Хозяин, казаки! — закричал Шолем. И указал на пятерых всадников, которые, горяча коней шпорами, неслись во весь опор. Затем, разглядев скакавшего впереди служилого, добавил: — Есаул!

— Друзья, — быстро заговорил Жюльен, — предоставьте это мне. Я наберусь отваги и переговорю с этим человеком. Ну а вы будьте готовы ко всему. Положите поближе карабины, но так, чтобы враг не догадался, что вы начеку.

Федор уселся на нарты, и Жюльен услышал, как он взвел под шубой курок револьвера.

«Черт возьми, — промолвил француз про себя, — лучше бы этому есаулу оставаться в своем остроге!»

Судьба начальника томской полиции. —Служебная ссылка. — Поиски французов. —Допрос среди снегов. —Проявленное Жюльеном неуважение к властям. —Встреча Федора с есаулом. —Взаимное удивление. —«Алексей Богданов!» — «Исправник из Томска!» — Племянник полковника Михайлова. —Своевременный выстрел. — Преследователи в роли пленных. —Обреченные на бегство. —Еда для собак. —Снова в пути. —Сибирские собаки. —Остающиеся четыреста лье, или тысяча шестьсот километров.

Капитан Еменов не один пострадал за учиненное им в селе Ишимском насилие в отношении двух французов: исправник, начальник томской полиции, по чьей, собственно, инициативе и произошло нарушение закона, также был сурово наказан генерал-губернатором. Вскоре после того, как друзья-парижане двинулись с полковником Пржевальским в путь, его лишили прежнего воинского звания и отправили есаулом в Восточную Сибирь. Учитывая долгую службу оступившегося чиновника, губернатор уберег его от тюрьмы, но не больше. И тот отправился в далекий край, не зная точно, когда вернется из него и вернется ли вообще. Продолжительность такой ссылки, практикуемой сейчас значительно реже, чем при императоре Николае, зависит от дисциплинированности сосланного, от его усердия и услуг, которые он по воле случая может оказать государству. Так что впавшие в немилость изо всех сил стараются вернуть доверие к себе и вместе с ним — прежнюю должность.

Судьбе было угодно, чтобы томского исправника назначили есаулом в острог, затерянный на просторах Якутии, неподалеку от истоков реки Индигирки. Отправившись в ссылку после того, как французов освободили, он обогнал их в Иркутске, где они задержались ненадолго, чтобы познакомиться со столицей Восточной Сибири. Поскольку останавливаться по дороге ему было запрещено, он, опережая французов и Федора Ловатина, за рекордно короткое время добрался до острога, где ему предстояло отныне служить.

Можно догадаться, что подобное наказание, внезапно обрушившееся на человека, вчера еще наделенного большой властью, и опустившее его на самую нижнюю ступень административно-иерархической лестницы, не способствовало благодушию есаула. Будучи натурой деятельной и привыкнув в любую погоду скакать без устали по горам и долам, он сразу же по прибытии на место стал искать с упорством полицейского, потерявшего след, куда бы направить свою энергию, чтобы хоть как-то смягчить терзавшие его душевные муки.

Появление Шолема внесло некоторое разнообразие в его довольно-таки безрадостную жизнь и подсказало ему мысль о том, что неплохо было бы покуражиться над французами, которых он считал причиной всех своих бед. Инструкции обязывали его обеспечивать путешествующих лошадьми, но они же предписывали ему и испрашивать паспорта. Поскольку чужеземцы попали в беду, он решил задержать их проводника, чтобы заставить недругов своих добираться до станции пешком, по зимним арктическим просторам. Но дикарь-якут, вместо того чтобы покорно сидеть в заточении, сорвал намерение есаула обрушить на проклятых иностранцев справедливое, по его мнению, возмездие: он бежал, взломав стену. Впрочем, значительную долю ответственности за этот весьма серьезный и сурово наказуемый проступок можно было возложить на хозяев проводника, что при сложившихся обстоятельствах играло на руку служилому. Несмотря на ослеплявшую его безумную ненависть, есаул все же понимал, что осуществить месть не так-то просто, и надеялся в душе, что преступники — а ему нравилось заранее называть их так — усилят свою вину, оказав хотя бы подобие сопротивления властям. Поскольку в таком случае он оказывался бы в выигрыше, то даже готов был при малейшей возможности спровоцировать своих противников на подобное противоправное действие.

Приказав солдатам охранять дороги, есаул во главе конного отряда принялся прочесывать местность и обнаружил вскоре санный поезд, так и не успевший двинуться в путь.

— Стой! — крикнул он зычно. — Именем закона, стой!

— Мы и так стоим, — шутливо бросил ему Жюльен. — Чтобы выполнить приказ, нам надо сначала стронуться с места.

Есаул закусил губу от злости:

— Кто вы?

— Люди, которые спешат.

— Отвечайте, раз вас спрашивают!

• Предыдущая
• 32/146
• Следующая