Из Парижа в Бразилию по суше - Буссенар Луи Анри - Страница 35

• Предыдущая
• 35/146
• Следующая

В условиях сурового сибирского климата якутам далеко не везде удается возделывать землю. Зато в скотоводстве они достигли того, за что русские и не брались: не ленясь ездить за сеном за сотни километров от дома, приучили лошадей и коров жить за Полярным кругом.

Выносливые, легко переносящие любой мороз, из-за чего и прозвали их «железными людьми», истые трезвенники, неприхотливые в еде (самое любимое — nec plus ultra[124] — блюдо якутов-кочевников — заправленная жиром уха, в которую, чтобы еды получилось больше, они кладут мелко наструганную кору лиственницы), обладающие поразительной памятью на места, фиксирующей каждый холмик, куст, лужу или камень, встреченные ими в пути, якуты, чьи условия жизни, казалось бы, легко могли превратить их в самый примитивный народ, в ряде случаев ни в чем не уступают европейцам, кичащимся своей цивилизованностью.

Вышеприведенные сведения о якутах — не что иное, как краткие данные, почерпнутые в значительной мере из этнографического экскурса, совершенного Алексеем для друзей. Выслушав эту лекцию, французы, давно уже переставшие удивляться эрудиции своего русского товарища, преисполнились уверенности, что последняя часть пути пройдет благополучно, ибо такому проводнику, как Шолем, можно смело доверять.

Переправившись через Коркодон и оставив слева реку Омолон с притоками, проводник, придерживаясь северо-восточного направления, повел санный поезд вдоль горного хребта.

Шестьдесят четвертая параллель осталась позади, и наших друзей, находившихся у сто пятьдесят восьмого градуса восточной долготы (если вести счет от Парижского меридиана), в огромной низине, куда не ступала нога ни старателей, ни путешественников, отделяли от Полярного круга уже два с половиной градуса.

Этот край издавна привлекал исследователей. Как известно, в 1785 — 1794 годах Биллингс[125] прошел вдоль северного побережья Восточной Сибири от Нижнеколымска до залива, расположенного в полутора градусах от Восточного мыса. В 1822 году Матюшкин[126], следуя вдоль побережья от устья Колымы до Чаунской губы, достиг реки Анюй и среднего течения реки Чаун. В 1865 — 1866 годах Кеннан[127], совершив переход от Якутска до Охотска, добрался по берегу моря до Гижигинской бухты, затем направился на север и, свернув на восток, дошел до Анадырского залива. Наконец, в 1869 — 1870 годах Мюллер и Щекановский, проплыв по реке Яна до Верхоянска, пересекли Индигирку чуть южнее Полярного круга, вышли у Среднеколымска к Колыме, спустились по ней до самого устья и, резко повернув на восток, оказались у Анадырского залива, недалеко от того места, где закончил свой маршрут Кеннан.

По мере продвижения наших путешественников к Берингову проливу растительность постепенно менялась. После шестидесятого градуса северной широты деревья, упорно противостоя холодам, произрастали с превеликим трудом. Здесь уже не встречались, как южнее, лесные великаны с толщиной ствола в один метр. К северу от шестьдесят первого градуса стволы имели в диаметре не более тридцати сантиметров, а сами деревья выглядели чахлыми и явно угнетенными арктическими морозами. Наконец, из древесных пород остались только лиственницы — корявые, с жидкой кроной. По всему было видно, что они не получали из почвы достаточного питания.

Однажды в простершейся в бескрайнюю даль необъятной пустыне путешественники увидели внезапно миниатюрный лес. Тоненькие, не толще запястья, деревца высотой метра три увенчивались заснеженными кронами.

Алексей попридержал свои нарты и, дождавшись Жака и Жюльена, поехал с ними рядом.

— Вот вам каприз природы, — обратился он к Жюльену, изумленному столь странной растительностью.

— Можно подумать, что это саженцы, — заметил Жак, не менее удивленный.

— Однако, хотя они и кажутся молодыми деревьями, на ветвях у них мох, как у ветеранов лесного царства.

— Ой, да это же лиственницы! — воскликнул Жюльен.

— Но карликовой породы, — развил его мысль Жак.

— Нет, друзья мои, — произнес Алексей, — это не карликовые, а обычные деревья, только худосочные и хилые, неизлечимо больные, так как они с рождения лишены плодородной почвы и тепла.

— Обычные деревья… Никак не верится! — сказал Жюльен.

— Этим несчастным созданьицам уже два-три века. В ста лье южнее их сородичи гордо вздымают свои кроны на сорокаметровую высь, они же, погребенные на девять месяцев в году под снегом, дрожат от холода на промороженной почве тундры, и тщетно их корни скребутся в землю, чтобы найти в ней хоть какое-то пропитание.

— Я не ослышался? Этим хилым деревьям действительно двести — триста лет? — спросил Жак.

— А может быть, и больше. Посмотрите, ствол у них полностью сформирован, но настоящих ветвей практически нет, одни лишь колючие веточки с немногочисленными, уродливой конфигурации почками. Такое впечатление, будто вот уже лет двадцать, как погиб весь этот лесок, но распускающиеся каждую весну почки напоминают нам о том, что растения еще живы. Впрочем, в двадцати пяти лье к северу отсюда мы увидим деревья, по сравнению с которыми эти покажутся просто гигантами. Высотой не более полутора метров, хотя по возрасту такие же, они уж совсем, казалось бы, не имеют ничего общего с деревьями: ствол — словно корешок, ветки — как у засохшего кустарника. И все-таки, пробуждающиеся весной от зимней спячки, эти горемычные представители флоры доказывают, что какое-то питание они все-таки получают из почвенного покрова Богом проклятой тундры.

— Вы второй раз произносите слово «тундра». Объясните, пожалуйста, что оно означает.

— Охотно. Впрочем, я сам удивлен, что мы уже находимся на этой мертвой земле, лежащей, по моим представлениям, значительно севернее. Если бы я не доверял всецело Шолему, то подумал бы, что он сбился с пути. Вам, наверное, известно, что вдоль побережья Северного Ледовитого океана тянется полоса совершенно неплодородной земли, где только трава, мох и лишайник, деревья же не растут. Картографы называют эту область безлесной. На юге она кончается там, где появляются первые рахитичные лиственницы. Однако граница между тундрой и лесной зоной пролегает не строго с запада на восток, как можно было бы предположить, а имеет очень причудливые очертания. Так, например, бассейн реки Обь она пересекает по Полярному кругу, то есть примерно по шестьдесят шестому градусу северной широты, долину Енисея — уже по семидесятому градусу, затем поднимается еще на триста километров к северу, чуть ли не до полуострова Таймыр, после чего, несколько восточнее, вновь спускается к Полярному кругу и обходит с юга мыс Беринга.

— Ну и что представляет она из себя, эта тундра?

— Злосчастный край у Северного Ледовитого океана, непригодный для произрастания даже столь неприхотливых лиственниц. Тундра своими бескрайними просторами напоминает степь, но если последняя страдает от недостатка влаги, то тундра — от морозов. И едва ли мы ошибемся, если назовем ее ледяной пустыней, пожалуй, более зловещей, чем сам Северный Ледовитый океан. Здесь, в зоне вечной мерзлоты, где солнце прогревает лишь тонкий, поверхностный слой земли, сразу же превращающийся в топкую, непролазную грязь, из растений практически встречается только ягель, или олений мох. Тундра — это покрытые льдом бескрайние пространства зимой и гигантское болото летом, — в общем, бесплодная, неприветливая земля. Даже не привыкшие к комфорту местные жители побаиваются ее. Но, повторяю, мне казалось, что она должна была бы все же находиться несколько севернее от нас.

— Милый Алексей, я с огромным удовольствием прослушал сей краткий курс практической географии, — произнес восторженно Жюльен. — Вы — кладезь знаний!

— Рано меня хвалить. Ведь неизвестно еще, смогу ли я раздобыть дров, чтобы приготовить пищу и не замерзнуть ночью. К тому же и корма для собак — всего на два раза. Причем последнее — куда серьезнее. Мы-то в крайнем случае обойдемся и без костра, самовар же вскипятим на спирту: его у нас пока достаточно. Но вот собаки… Оленей здесь легче прокормить: расчистил снег, и вот он — ягель! — но подстрелить какую-нибудь дичь для собак тут совершенно негде. Ну а стоит нам только потерять своих верных помощников, и единственное, что нам останется, — это добираться пешком до первого стойбища чукчей или юкагиров[128], что, прямо скажем, маловероятно. К тому же есаул, наверное, уже пустил за нами погоню. Замерзнуть в пути или попасть к преследователям в руки — обе эти возможности не из приятных.

• Предыдущая
• 35/146
• Следующая