Под Южным крестом - Буссенар Луи Анри - Страница 47

• Предыдущая
• 47/101
• Следующая

– Только? – спросил синьор Пизани.

– Пока только, – холодно ответил метис.

– А кто мне сообщит дальнейшие инструкции?

– Приказы? .. Я.

– У тебя, стало быть, есть полномочие?

– Увидишь. А пока повинуйся.

На лице итальянца появился румянец и тотчас же уступил место бледности.

– Кто же здесь командует?

– Капитан, – холодно ответил метис.

– Капитан – я.

– При одном условии: повиноваться слепо, без рассуждений, а не то…

– Что тогда?

– А не то придется вернуться на прежнее место.

– Ты говоришь вздор. Выслушай меня хорошенько. Мне надоело быть рабом. Как бы ни было мне хорошо в материальном отношении, это не заменит мне независимости. Я хочу быть свободным! К отплытию можно приготовиться через час. Но корабль пойдет туда, куда я захочу. Он мой. Я слишком дорого за него заплатил, хотя пролитая кровь и не тревожит меня. Слушай: на яхте находится миллион золотом. Это карманные деньги прежнего капитана. Возьми себе половину, а я другую. Если ты согласишься, я высажу тебя на цивилизованную землю…

– А если не соглашусь?

– Тогда я размозжу тебе голову! – вскричал синьор Пизани, и дуло револьвера прикоснулось ко лбу метиса.

– Этого нельзя! – сказал чей-то насмешливый голос.

Отворилась дверь спальни, и на пороге появился человек среднего роста, с блестящими глазами, с бородой и волосами цвета воронова крыла и с невероятно бледным лицом. На голове у вошедшего была надета зеленая чалма.

– Атаман вездесущ! Атаман всеведущ! – сказал вдохновенно метис, с каким-то фанатизмом глядя на человека, появившегося так необычайно.

Пизани понял, что погиб. Но он был человек решительный, и, ни минуты не колеблясь, в упор выстрелил в метиса.

Пуля раздробила череп, и брызги крови полетели на обои. Не успело тело упасть на пол, как убийца обратил свое орудие против человека в зеленой чалме и выстрелил ему в грудь.

– Итак, мои цепи разбиты, – закричал он торжествующим голосом.

– Пока еще нет, – сильным голосом возразил атаман, бледное лицо которого появилось из дымного облака и стало еще бледнее, чем при появлении на пороге.

Пизани окаменел от изумления, но попытался выстрелить в третий раз. Однако не успел. Человек, обладавший такой странной неуязвимостью, протянул руку и, словно железными клещами, схватил руку убийцы, державшую револьвер.

Итальянец чуть не закричал от боли.

– Дурак! Надо было стрелять в голову. Ты убил бедного Идрисса… Эта шутка могла бы дорого тебе обойтись, тем более, что преданные люди теперь редкость.

На выстрелы сбежались люди и столпились у дверей. В толпе выделялся громадным ростом американец-машинист.

– Джим! – позвал его метис, под которым бился Пизани, точно пойманный зверь.

– Я здесь, атаман! – ответил машинист с почтительностью, которая шла в разрез с его обычной бизоньей грубостью.

– Возьми этого джентльмена. Свяжи его поаккуратнее, чтоб не было больно. Так, хорошо. Теперь положи его на диван и ступай к машине.

– Слушаю, атаман.

– За сколько времени можно развести пары?

– Через четверть часа. Печи затоплены.

– Хватит ли дров, чтобы доехать до угольного склада на Баламбанганге?

– Обойдусь как-нибудь.

– Хорошо; когда будет готово, скажи мне.

– Слушаю, атаман.

Машинист повернулся, чтоб уйти. Атаман жестом остановил его и пригласил за собой в каюту покойного сэра Гарри, посередине которой стоял раскрытый сундук, наполненный золотыми монетами.

Джим остановился и впился глазами в это богатство. Он был ослеплен.

– На, возьми… сегодня день раздачи жалованья.

– Атаман!

– Да поскорее… Клади в шапку и уходи… И позови ко мне боцмана, пусть он велит отнести этот сундук на палубу и раздаст людям все, что в нем есть.

Приказание было исполнено очень быстро, и человек в зеленой чалме остался наедине с капитаном.

– Теперь, синьор Пизани, – сказал он, – поговорим по душам… Вы обязаны мне решительно всем, и вы этого не забыли. Вы – висельники; я избавил вас от петли, когда она уже была захлестнута на вашей шее. Далее, сделав вас поверенным своих планов, я осыпал вас благодеяниями и стал делиться всем, что имею. Благодаря мне, вы должны были скоро разбогатеть, как набоб, и сделаться могущественным, как султан. Что я взамен этого от вас требовал? Много ли? Я требовал от вас только слепого повиновения моим приказаниям, преданного служения общему делу, по окончании которого каждый из нас мог свободно выйти из ассоциации и наслаждаться всеми земными благами. Разве я не выполнял своих обязательств с величайшей точностью? Разве я не принимал на себя большую часть тяжести, когда на нас обрушивались беды? Разве я не уступал охотно, без счета, те богатства, которые доставались нам в дни удачи? Чем были вы без меня? Жалкими грабителями, которых приводил бы в трепет всякий таможенный пост, всякий отряд морской пехоты. Разве вы не богаты теперь? Разве в скором времени вы не будете могущественны? Не сумел ли я сохранить для вас – и какой ценой! – внешний вид порядочности, который позволит вам мирно жить в кругу того самого общества, из которого мы как вампиры, высасываем кровь? Наконец, не джентльмены ли вы с виду, – вы, кровопийцы, грабители малайского архипелага? .. Вам фактически повинуется слепо преданная и кровожадная толпа; по первому вашему сигналу целая армия демонов может поставить вверх дном этот остров, равный по величине первоклассной европейской державе; но не извольте забывать, что командую ими я один, что я один укротил этих диких зверей, что я атаман над ними, я, слышите ли, – я, царь ночи! .. Раджа Брук завоевал себе некогда княжество, объявив войну малайским пиратам. Когда он успокоил архипелаг, ему выкинули в награду кость – дали саравакский округ… ничтожный округ, когда ему ничего не стоило сделаться магараджей Борнео! .. На наше счастье, этот англичанин ошибся. В каждом малайце сидит разбойник. Вместо того, чтоб беспощадно преследовать, ему следовало их объединить, фанатизировать, воспользоваться ими. Человек, сумевший подчинить себе это дикое население, может сделаться могущественнее самого магараджи. И когда придет день и эти дикари обрушатся на цивилизацию, тогда человек этот явится спасителем, богом. Он успокоит разразившуюся бурю и со славою воцарится над пиратами Океании, как некогда первые латинские цари воцарились над бандитами древнего Рима. Этот день приближается, и скоро царь моря сделается повелителем Борнео. Я берусь выполнить то, о чем никто и мечтать не смел! .. Пизани, – буду называть тебя этим именем, под которым я тебя воскресил, – слушай, Пизани: я тебя, так и быть, прощаю. Но помни, как говорил Идрисс, что я везде, что я все вижу, что я слышу все. Вот приказ, который он принес тебе. Готовься к отплытию. А этот запечатанный пакет вскроешь, когда запасешься углем. Я тебе ничего не обещаю и ничем не грожу. Одно только скажу: повинуйся мне слепо.

Странный человек, с такой смелостью изложивший свой чудовищный проект, взял из коллекции блестящий кинжал и разрезал им веревку, которой был связан синьор Пизани, потом открыл дверь в спальню сэра Гарри и скрылся.

Не ожидавший такого великодушия, Пизани был поражен. Он с усилием встал на ноги, шатаясь, как пьяный.

Стук в дверь заставил его опомниться.

– Войдите, – сказал он глухим голосом.

Вошел машинист Джим Кеннеди и обомлел, увидав своего сообщника.

– Что тебе, Джим?

– Капитан… машина… готова…

– Ну что же? Если готова, то в путь.

Джим Кеннеди вышел, спрашивая себя, не сон ли это.

А Пизани медленно прошел столовую, отворил дрожащей рукой дверь в спальню и отскочил назад, полный суеверного страха.

В комнате никого не было.

• Предыдущая
• 47/101
• Следующая