Похитители бриллиантов - Буссенар Луи Анри - Страница 76

• Предыдущая
• 76/109
• Следующая

Ловкий ход мастера Виля произвел впечатление. Как ни были шатки улики, виновность обвиняемых уже не представляла для публики никакого сомнения.

— Тише, джентльмены, — сказал председатель.

Он был подавлен этой сценой, но, как человек более устойчивый, чем все остальные, еще не считал, что обвиняемые виновны.

— Что ж, господа, защищайтесь! — воскликнул он, поворачиваясь в их сторону. — Вы принадлежите к народу великодушному. Такие гнусные преступления не во французских нравах. Я люблю и уважаю французов, я знаю Францию, я преданно служил ей в мрачные годы нашествия [41]. Я видел, как французы защищали свое отечество. Я видел, с каким мужеством французы дрались и с какой гордостью они переносили свое печальное поражение. Нет, честность всегда скажется!.. Еще раз говорю вам — защищайтесь, господа. Вас просит об этом собрат по оружию, ирландец, потерявший свою родину…

— Да посмотрите мне хорошенько в лицо! — воскликнул Александр дрожащим от негодования голосом. — Все вы кричите: «Смерть! Смерть!» Вы слепо верите этому презренному полицейскому. А мы его кормили, помогали ему, несколько раз спасали его от смерти. Похож я на грабителя и убийцу? Мы с вами были товарищами по работе. Заметили ли вы хоть что-нибудь предосудительное в моем поведении, когда я жил среди вас? Разве я не был добрым товарищем? Разве сами вы не признавали этого вслух? Разве человек с безупречным прошлым, как я, может этак вот, ни с того ни с сего стать грабителем и убийцей? И наконец, разве мои слова стоят меньше, чем слова этой подозрительной личности, которая якобы принадлежит к колониальной полиции, но пока еще ничем этого не доказала? Почему мы должны верить, что этот медальон, принадлежащий моему другу, действительно был найден рядом с жертвой загадочного преступления? А разве вы не могли его украсть у нас или по крайней мере найти, когда вы жили с нами?

Публика с лихорадочным любопытством ждала, что ответит мастер Виль на эти горячие слова.

И тот заговорил своим фальшивым голосом:

— Обвиняемый сказал вам: «Разве я похож на грабителя и убийцу?» На этот ребяческий довод я отвечаю: да! Разве вы сами не приняли его за Сэма Смита, за грабителя, одно имя которого наводит ужас в Австралии и в Африке? А что касается моей личности, которую обвиняемый считает подозрительной, то всякий, кто помнит его по Нельсонс-Фонтейну, помнит и меня, потому что все меня видели за исполнением моих служебных обязанностей.

— Верно! — воскликнул американец. — Я тем более хорошо вас помню, что однажды вам вздумалось захватить и меня, как какого-нибудь жулика, и я очень мило вышиб вам зуб.

— Нет худа без добра, — философски ответил мастер Виль, — ибо благодаря этой неприятности нельзя больше говорить, что я кого-нибудь обманываю насчет моего служебного положения!

— Ничего себе положение! — буркнул янки.

— Я не поменяюсь с этими двумя французами.

— Гм!.. Да и я не поменяюсь. От них чертовски пахнет веревкой.

— Но вы все-таки не думаете совершить подобную несправедливость! — снова воскликнул Александр. — Во всякое другое время мы бы пошли на смерть без сожаления, но сегодня нам надо жить!

— Да! — зарычал Альбер. — Жить! Еще несколько дней, хотя бы несколько часов.

— Позвольте мне, джентльмены, обратиться к вашей совести, — сказал Александр. — Мой друг очень тяжело пострадал. У него похитили жену, и она молит его о помощи. Дайте нам отсрочку. Несколько дней. А потом, когда мы отметим за нее и несчастная молодая женщина получит свободу, мы сами придем к вам и отдадим себя в ваши руки. Быть может, мы будем располагать какими-нибудь доказательствами нашей невиновности. Даю вам слово француза и дворянина.

Несколько человек были тронуты, послышались возгласы: «Браво!» Но подавляющее большинство разразилось грубым хохотом: люди не поняли, сколько величия и самоотверженности было в предложении Александра Шони. Кроме того, вообще взяла верх обычная жестокая грубость этих людей: им хотелось видеть повешение. Им было вполне безразлично, кого повесят: полицейского или французов. Но раз уж полицейскому удалось выдернуть голову из петли, то доставить публике развлечение должны французы.

Председатель был убежден в невиновности Альбера и Александра, но ясно видел, что их дело плохо. Однако он попытался добиться для них отсрочки, хотя бы самой непродолжительной: в душе Инженер надеялся, что произойдет какое-нибудь неожиданное событие, которое переменит обстановку.

— Джентльмены, — сказал он, когда ему удалось водворить тишину, — позвольте мне сказать кое-что. Я хочу кратко подвести итоги. По-моему, дело нуждается в дополнительном расследовании. Вы не можете составить себе полное и твердое убеждение…

— Можем! Можем! Французы виновны! Пусть их повесят! Сейчас же!

— Завтра!

Неизвестно, что будет завтра!

— Сию минуту!

— Веревка! У вас есть веревка?

Да, да, веревка!

Кто полезет на баньян? Вот готовая виселица!..

Я! Я полезу!

— Нет, я!

Несколько человек бросились к дереву, расталкивая председателя и присяжных.

Американец подставил спину, и один из его приятелей смог взобраться на дерево.

А другие тем временем схватили Альбера и Александра. Те отбивались со всей силой отчаяния и каждый раз отшвыривали по нескольку человек, которые яростно орали и вопили. Но линчевателей было много, а французов всего двое.

— Давайте веревку! — кричал молодец, взобравшийся на дерево. Он очень добивался чести приготовить виселицу.

— Держи! — кричали ему снизу.

Тот уже протянул руку, чтобы поймать веревку, когда все увидели, что он внезапно схватился за горло. Он кричал и делал усилия, чтобы удержаться, но завертелся и тяжело грохнулся на землю.

Крик ужаса вырвался у его товарищей, когда они увидели, что змея сине-стального цвета обвивает его своими кольцами, как металлическим тросом, и впивается в него всей своей отвратительной широко раскрытой пастью.

И в ту же минуту из листвы огромного дерева послышалось шипение разъяренных пикаколу.

Нашествие змей. — Паника. — Крокодилы на охоте. — Опять вместе. — Ужас мастера Виля. — Жозеф говорит, что он «учится на крокодила». — Обычай бакуэнов. — Таланты Зуги. — На реке. — Жозеф угнал у Смита пирогу — теперь они поквитались.

Когда из листвы баньяна послышалось шипение грозного южноафриканского пресмыкающегося, люди, бросившиеся на помощь незадачливому палачу-любителю, благоразумно отступили назад. Все знали, что укус пикаколу равносилен смертному приговору. Ни у кого не было мужества хотя бы близко подойти к змее, которая впилась умирающему в горло и жадно насыщалась его кровью.

А тут послышалось новое шипение. Видимо, в густой листве баньяна копошилось целое племя змей. Среди линчевателей уже никто больше не вызывался полезть на дерево, чтобы приготовить виселицу. Падение палача-любителя, с живым галстуком на шее имело то последствие, что председатель, мастер Вяль и французы оказались изолированными, потому что в минуту вполне понятной растерянности они все четверо прислонились к дереву.

Бешеным крикам, которые только что наполняли поляну, внезапно пришла на смену мертвая тишина. Все боялись, что выползут новые гады, и стали отступать все дальше и дальше, образуя полукруг, который медленно расширялся позади факелов. Пламя этих несложных светильников действительно могло привлечь змей, которые по ветвям и корням баньяна могли переползти на землю.

Внезапно со стороны реки раздался выстрел. Он прокатился громом над водой, которая тихо плескалась в нескольких шагах, и был как бы неким сигналом для всех злых духов, потревоженных вторжением человека. Шипение все усиливалось, и вскоре показался авангард: медленно извиваясь и шурша чешуей, змеи скользили по лианам и спускались с дерева вниз. Они лениво и медлительно свертывали и распускали свои кольца; им, видимо, доставляло наслаждение поворачивать направо и налево свои изящные головы и капризно изгибать шеи, отчего их голубая кожа отливала самыми неожиданными красками.

• Предыдущая
• 76/109
• Следующая