С Красным Крестом - Буссенар Луи Анри - Страница 28

• Предыдущая
• 28/39
• Следующая

Такое живительное утро редкость в этих местах, вечно палимых безжалостным солнцем.

Грациозно вытянувшись в кресле-качалке, молодая женщина полными легкими вдыхала воздух, наслаждаясь им, убаюкиваемая мерным покачиванием шхуны.

Судно мало-помалу выбралось в открытое море, а пассажирка, казалось, не замечала, как летели часы и как взошло солнце, теперь огненным шаром поднявшееся над гребнями волн.

Прошли уже полдороги от Таджура до Обока. Хозяин шхуны отдал приказ на своем гортанном наречии, и матросы намеревались передвинуть паруса, чтобы взять направление несколько вкось. Свисток и команда, казалось, пробудили от дремоты пассажирку. Медленно, несколько усталым голосом она позвала:

— Барка!

Высокий кабил, сидевший на свертке каната, поднялся, как фигурка из ящика с сюрпризом, и крикнул:

— Здесь!

Молодая женщина продолжала:

— Спроси у хозяина, через сколько времени он рассчитывает прийти в Обок?

Барка перевел на арабский язык вопрос и отвечал по-французски:

— Через полтора часа, сида.

— Уже! Опять мы очутимся в этой страшной жаре, опять увидим эти спаленные солнцем дома, этих выбивающихся из сил животных… Неутешительно!.. А скажи мне, Барка, у нас есть с собой запасы?

— Да, сида… на несколько дней.

— Отлично. Так вот, если хозяин согласится провести в море весь этот день и всю ночь, а высадится в Обоке только завтра утром…

— За деньги он на все согласится и все сделает.

— Хорошо. Сторгуйся, дай ему, что он запросит…

— Хорошо, сида.

Барка немедленно передал все и вернулся к Фрикетте.

— Ну что?

— Он просит пятьдесят талари. Я ему сказал, что он собачий сын и хочет ограбить важную тебию… В конце концов он согласился на двадцать пять талари.

— Очень хорошо, мой друг; благодарю тебя.

Кабил вернулся на свой канат, а молодая девушка с наслаждением вытянулась в своем кресле и проговорила:

— Стало быть, мне еще целые сутки можно будет дышать этой чудной атмосферой, оживляющей мне кровь, укрепляющей мои силы лучше всех лекарств в мире и возбуждающей во мне счастье жизни. Действительно, нет лечения благотворнее, чем лечение воздухом.

Шхуна повернула в открытое море, оставив Обок влево, будто направляясь к Адену.

Берега совершенно скрылись из виду, и хорошенькая пассажирка, как ребенок, вырвавшийся из душного класса, наслаждалась своей невинной проделкой.

Вдали, вероятно, была гроза, так как ветерок, вместо того чтобы улечься, становился все сильнее и начинал свистеть в снастях. Шхуна неслась прямо в открытое море!

День прошел без всяких приключений, но около четырех часов на горизонте показалась полоса густого черного дыма, указывавшего на приближение парохода. В этом не было ничего особенного, так как в этих местах постоянно проходят пароходы со всех сторон океана, направляясь к узкому Баб-Эль-Мандебскому проливу. Поэтому на появившийся вдали дым никто со шхуны не обратил особого внимания.

Однако через полчаса маневры парохода показались странными хозяину шхуны. Вместо того чтобы прямо держать путь на пролив, пароход изменил курс и пошел навстречу шхуне.

Матросы переглянулись, и хозяин после минутного колебания отдал приказ поворачивать назад, будто желая вернуться во французские воды. Этот маневр погубил его.

Пароход стал приближаться с неимоверной быстротой, шхуна же не могла прибавить ходу.

— Зачем это бегство? — спрашивала себя молодая девушка. — Не всем ли одинаково принадлежит море, и разве я не имела права по своему желанию превратить арабское каботажное судно в яхту для прогулки?

Ответ на это, и притом в самой грубой форме, последовал с парохода. Показался белый дымок, застилая собою один из бортов парохода, и через некоторое время по волнам гулко прокатился звук пушечного выстрела.

Хозяин, шедший без флага, понял сигнал и поднял французский флаг, но не остановился.

Через пять минут с парохода вторично показался дымок; на этот раз послышался резкий свист гранаты.

Хозяин шхуны велел лечь в дрейф и поспешно отдал несколько приказаний.

Матросы бросились в трюм и вернулись с несколькими длинными ящиками, которые поспешно побросали в море, стараясь скрыться за большим парусом. Напрасный труд! Спуск ящиков еще не был окончен, как крейсер очутился на расстоянии пяти или шести узлов.

Флаг указывал на итальянское военное судно. С борта его спустился бот с пятнадцатью вооруженными матросами, кроме гребцов, под командой офицера. Матросы бросились на экипаж шхуны, который в испуге даже не пытался защищаться. Несчастные послушно протянули руки итальянцам, которые связали их.

Один Барка протестовал:

— Я не матрос!.. Я французский солдат!

Двое итальянцев хотели его схватить.

Двумя сильными толчками Барка бросил их на палубу. Пассажирка встала и закричала:

— Этот человек мой слуга; запрещаю вам трогать его!

Офицер насмешливо улыбнулся и ответил:

— А я приказываю вам замолчать, красотка, иначе и вас велю связать…

Молодая девушка возразила с негодованием:

— Красотка! Так, вероятно, у вас говорят с женщинами… Француженка привыкла к другому обращению со стороны человека, носящего мундир.

Офицер что-то проворчал, но, смущенный гордым видом молодой девушки, отошел от нее. Барка стал возле нее.

Хозяина шхуны арестовали; затем с полдюжины моряков под предводительством офицера спустились в трюм.

Под брезентами и запасными парусами нашлось еще несколько прочных, крепко закупоренных ящиков. Некоторые из них вынесли на палубу и ударами топора сбили крышки. В каждом оказалось по двадцать пять ружей Ремингтона и столько же штыков.

Офицер, в восторге от такой находки, язвительно посмеивался, потирая руки. Он снова подошел к Фрикетте и забормотал с ужасным акцентом:

— Оказалась, как я и думал, военная контрабанда. О, меня не проведешь! Ружья для этого канальи Менелика, негусаnote 10 Абиссинии.

Молодая девушка с минуту смотрела на офицера с изумлением от этого открытия, последствия которого начали только теперь для нее выясняться. Однако она овладела собой и смело спросила:

— Какое же отношение имеет ко мне военная контрабанда?.. Я не коммерсантка… и не снабжаю оружием воюющих.

— Увидим, так ли это.

— Надеюсь, вы не станете обвинять меня в проступке…

Офицер грубо перебил ее.

— Факты налицо и сами говорят за себя… Прежде всего, кто вы?

— Прежде всего, по какому праву вы меня допрашиваете?

— По международному праву всякого сражающегося арестовать военную контрабанду, предназначенную его врагу… Ну же, отвечайте.

— Когда вы станете говорить более вежливым тоном.

— Ну хорошо. Потрудитесь же, сударыня, объяснить мне, кто вы и что вы здесь делаете?

— Я мадемуазель Фрикетта и еду по морю, катаясь.

— Мадемуазель Фрикетта! Разве это имя?

— Да, имя француженки-патриотки.

— И вы катаетесь?

— Да, Боже мой, совершаю прогулку по Таджурскому заливу и его окрестностям. Я в качестве фельдшерицы принимала участие в мадагаскарскои кампании, заболела лихорадкой, чуть не умерла и теперь пользуюсь случаем подышать воздухом в ожидании возможности вернуться во Францию.

— Но зачем вы именно здесь?

— Я остановилась в Джибути на обратном пути из Мадагаскара, потому что боялась переезда через Красное море, и в ожидании более благоприятного времени года катаюсь по морю, как только представляется случай.

— Все это неясно.

— Вы сомневаетесь в моих словах?

— Может быть.

— В таком случае я вам не стану больше отвечать.

С этими словами она спокойно уселась в своей качалке.

Итальянец теперь допрашивал хозяина. Последний признался, что принял в Цемле партию оружия.

Цемла — английское владение, и это обстоятельство, видимо, затрудняло офицера. Он спросил:

— Почему же ты поднял французский флаг?

— Потому что находился недалеко от французских вод и надеялся, таким образом, обмануть тебя.

• Предыдущая
• 28/39
• Следующая