Гуру глазами ученика - Холл Мэнли Палмер - Страница 6

Все было устроено наилучшим образом к тому времени, когда приехал Чандра Боз, управлявший волами, запряженными в маленькую повозку, в задней части которой сидела на чемоданах мисс Хардвик, державшая над головой зеленый зонтик.

Мисс Мэдлин Хардвик оказалась высокой угловатой женщиной с коротко подстриженными седыми волосами и упрямым энергичным подбородком. На ней был английский костюм из серого твида и прочные туфли на низком каблуке.

Гуру принял мисс Хардвик на своем излюбленном месте, в тени полуразрушенной арки. Нетрудно было заметить, что чрезвычайно нервная английская дама благоговела перед великим мудрецом. Гуру был необыкновенно любезен и делал все возможное, чтобы устроить иностранную гостью со всеми удобствами. После короткого приветствия учитель позвонил в свой маленький колокольчик; появились две индийские дамы и увели англичанку в приготовленную комнату.

Мисс Хардвик пробыла в ашраме три недели, проявляя живой интерес ко всему, чем мы занимались. У нее был при себе альбом для зарисовок, и она делала множество рисунков, намереваясь по возвращении домой превратить их в акварели.

Однажды гуру обратился ко мне: «Наду, сын мой в Боге, чем сегодня занимается эта английская леди?»

«Она возле разрушенного водоема, делает набросок старого монастыря, достопочтеннейший учитель, — ответил я, — и ее зеленый зонтик при ней».

Гуру медленно кивнул головой:

«Она очень искренна и очень усердна, но, увы, англичанам очень трудно приспособить свой ум к жизни, посвященной созерцанию и размышлениям. Мисс Хардвик не знает ни минуты покоя; она так энергично ста рается учиться, что у нее не остается времени на учение».

«А может быть, учитель, — предложил я, — я смогу помочь ей понять религиозную жизнь, потому что учился в английских школах?»

Гуру задумчиво погладил бороду и взглянул на меня с улыбкой:

«Да, Наду, ты и станешь гуру английской дамы. Будь добр, пойди сейчас к ней и дай первый урок».

Я нашел мисс Хардвик сидящей на камне. Этюдник лежал у нее на коленях; одной рукой она рисовала, а другой держала зонтик. Я тихо сел и стал наблюдать, как она рисует. Закончив набросок, она поинтересовалась моим мнением. Я ответил:

«Рисунок очень хорош, мэмсаиб*, но зачем рисовать так много коротких штрихов там, где было бы достаточно провести одну тонкую линию? У нас принято сначала рисовать картину в воображении, а потом несколькими прямыми штрихами переносить мысленный образ на бумагу».

В деревне, в нескольких милях от нашего ашрама, в средней школе преподавал молодой пандит по имени Бишма Рей. Иногда по субботним дням он приводил в наш уединенный приют нескольких своих учеников, потому что гуру нравилось слушать, как они отвечают свои уроки. Наш учитель по обыкновению сидел в тени развалин арки, а мальчики, которым было от 10 до 14 лет, стояли перед ним и отвечали на разные вопросы по истории, географии и математике.

В одну из суббот пандит Рей принес с собой большую свернутую в трубку карту на клеенке; ее повесили на низенькой стене рядом с аркой, и ученики пятого класса в ответ на заданные вопросы показывали, где находятся разные города и страны. Это доставляло особое удовольствие нашему гуру; он улыбался и одобрительно кивал головой всякий раз, когда кто-нибудь из мальчиков правильно показывал какое-нибудь место на карте.

Это было похоже на игру. Один из младших мальчиков, одетый в полосатую рубашку из миткаля, особенно быстро отвечал на вопросы. «А где, сын мой, — улыбаясь, спрашивал гуру, — находится Чикаго?» Я помню, как этот малыш вскакивал на ноги, кланялся гуру и своему преподавателю и, подбежав к карте, прижимал маленький пальчик к нужной точке. Гуру сиял: «Очень хорошо, в самом деле очень хорошо, и раз уж ты так точно все знаешь, я думаю, тебе лучше пробежать с полмили по дороге и встретить американского джентльмена из Чикаго, который заблудился, пытаясь отыскать ашрам».

Парнишка умчался с такой скоростью, какую только могли развить его короткие толстые ножки; остальные мальчики, видя, как явно счастлив гуру, решили, что и им тоже позволительно улыбнуться.

Затем наш гуру заговорил об этом американце с пандитом Реем:

«Он идет к нам с рекомендательным письмом от редактора калькуттской газеты «Forward»*. Очень хорошая газета, я читаю ее иногда, когда у меня бывает свободное время. Этого американца в его стране называют журналистом, и он может оказаться очень интересным человеком».

Гуру повернулся к маленьким мальчикам:

«Ну, детки мои, не вздумайте потешаться над нашим другом-журналистом или устраивать ему какие-нибудь каверзы, потому что он считает себя очень важной персоной». С десяти маленьких физиономий тотчас же исчезли всякие следы улыбок, и мальчишки тихо уселись в ряд, как древние йоги, а их учитель, пандит Рей, одобрительно кивнул им. Потом наш гуру повернулся ко мне и сказал: «Наду, сын мой, принеси мой гребень и выходную желтую одежду; я должен выглядеть как можно лучше, потому что собираюсь фотографироваться».

Я поспешил принести учителю то, что он просил, но все мы были весьма удивлены и взволнованы, ведь гуру никогда не позволял себя фотографировать. Учитель любезно разрешил мне расчесать и заплести его волосы, и я как раз заканчивал несколько длинных кос, когда на узкой тропинке, ведущей к ашраму, появился американский журналист. Малыш Бабу в своей полосатой миткалевой рубашке торжественно шествовал впереди, неся перед собой обеими руками шляпу американца так, словно это была корона империи. Гуру взглянул на эту картину поверх очков в золотой оправе, но выражение его лица не изменилось.

В одной руке американский господин нес небольшой несессер, а в другой

— портативную пишущую машинку. Вокруг его шеи были перекинуты несколько ремешков, на которых висели фотокамеры и еще какие-то маленькие футляры. Он был низкого роста, полный, почти лысый, а лицо было таким загорелым, как будто он проводил много времени на открытом воздухе. У него был проницательный взгляд; быстро оглядевшись, он направился прямиком к гуру. Шагах в десяти от нашего учителя он остановился и, сложив свои вещи, сунул руку во внутренний карман пиджака, чтобы достать рекомендательное письмо.

И в это время гуру заговорил: «Приветствую вас в ашраме Кайласвасту, г-н Миллер; не утруждайте себя поисками рекомендательного письма, вы оставили его в ящике комода в Калькутте. Это письмо от моего дорогого друга Субрахманьи Даса из калькуттской «Forward», и в нем содержится просьба оказать вам всяческую помощь, какую я только смогу, в подготовке книги, которую вы пишете о святых людях Индии. Надеюсь, мы сможем сделать так, чтобы вам было удобно в нашей скромной обстановке».

Г-н Миллер пробыл в ашраме десять дней и за это время успел задать всем нам массу вопросов. Мы старались как могли ответить на них, но американский журналист почти ничего не понимал в более глубоком аспекте наших верований. Он присутствовал на нескольких занятиях, которые гуру проводил днем, и из уважения к нему наш учитель часть времени говорил по-английски. Г-н Миллер очень много печатал на своей машинке и зачитал мне кое-что из своей рукописи. Он нашел очень хорошие слова и писал о гуру в высшей степени почтительно, но я думаю, что американцы, которые прочтут его книгу, получат более чем неполное представление о нашей философии.

На третий день пребывания в ашраме господину Миллеру пришла в голову идея написать отдельную статью в форме интервью с благословенным гуру. Договариваться об этом было поручено мне, поэтому я немедленно отправился за согласием к учителю. Гуру согласился и назначил время: в следующую пятницу во второй половине дня. Мне говорили, что американские журналисты придают интервью очень большое значение, поскольку, когда оно публикуется в какой-нибудь газете или журнале, его читают миллионы людей. В пятницу господин Миллер заточил множество карандашей и установил маленький столик, чтобы иметь возможность записывать каждое слово с помощью стенографии — способа записи речи в виде сокращений, широко используемого американскими журналистами. Утром гуру отправился в дом местного фермера, у ребенка которого было видение, ниспосланное богиней Дургой*. Его сопровождали несколько учеников, а я остался с господином Миллером, чтобы сообщить ему о жизни гуру все, о чем он спросит.