Палм-бич - Бут Пат - Страница 73
- Предыдущая
- 73/104
- Следующая
Модный ресторан «Ле Каприс» на Сент-Джеймс-стрит жужжал, словно работящий шмель, но Лайза не обращала внимания на суматоху и суету вокруг. Она изо всех сил, словно от этого зависела ее жизнь, пыталась продать кое-что, но уже чувствовала, что находится на грани поражения.
– Чарльз, вы читали это? Я имею в виду не по диагонали, а по-настоящему. Я говорю вам, эта книга всегда будет занимать первые строчки. Я обещаю вам это. Я это знаю.
Чарльз Вилльерс откинул голову и радостно заржал – его смех обожали копировать секретарши. Это был гогот, в котором в значительной мере участвовал нос, а заканчивался он всегда чем-то вроде храпа.
– Да, я действительно ее читал. Я умею читать, знаете ли.
Лайза уже три года работала в Лондоне и понимала всю значимость не вполне современного произношения, свойственного выпускникам Итона, которое в этой стране было символом принадлежности к высшим, привилегированным классам. Знала, но не переставала восхищаться им. Вне всяких сомнений, это был шедевр фонетического искусства – что-то среднее между высоким носовым подвыванием и прононсом, которого можно ждать от человека с тризмом челюсти.
Этот выговор в исполнении Чарльза Вилльерса служил для Лайзы эталоном, по которому она оценивала произношение всех остальных. Предположительно, Вилльерсу помогало практически полное отсутствие подбородка, но то же самое можно было сказать и о его елейной самоуверенности, агрессивной арийской физиономии с высоким лбом; различные фрагменты Чарльза Вилльерса были неотделимы один от другого. Он представлял собой как бы цельный набор предметов – синий галстук в белый горошек от «Тернбулла и Ассера», кремовая рубашка от «Харви и Хадсона», двубортный серый фланелевый костюм, черные блестящие уличные ботинки на шнурках от «Лобба», которые, вполне очевидно, носило еще прошлое поколение. Выступающие на дюйм манжеты; небольшие и невзрачные золотые запонки с несколько стертым с годами фамильным гербом; кроваво-красные подтяжки, черные шерстяные носки – псе эти вещи убедительно говорили о том, каких воззрений придерживался Чарльз Вилльерс. Они сообщали, что он охотится на куропаток, охотнее проводит отпуск в горах Шотландии, чем на пляжах континента, скорее пугает лосося, чем ловит его. Одна малейшая ошибка – изящные запонки, аккуратно сложенный платок в нагрудном кармане, туфли с пряжками от Гуччи – моментально выдали бы его как самозванца, выскочку-позера, шарлатана, за спиной которого только обычное привилегированное учебное заведение, а не Итон. Но ничто не нарушало создаваемого им с легкостью облика патриция – ни не правильно подобранный одеколон, ни не там поставленные в словах ударения, ни теплота в голосе, ни выражение сочувствия.
Он представлял собой образцовый экземпляр, и Лайза ненавидела его с такой силой, что ее ненависть граничила с паранойей.
Она склонилась над столом, буквально источая энтузиазм. Ей необходимо было добиться своего.
– Ну правда, разве это не потрясающая вещь? Я имею в виду увлекательный сюжет и яркость образов. Эта девушка просто гениальна. Нам нужно включить ее в наш список.
– В список компании «Блэсс», Лайза? Не забывайте, в какой компании вы работаете.
Лайзе и не надо было напоминать об этом. Чарльз Вилльерс и Стивен Каттинг были одного поля ягоды, две одинаковые горошины из одного и того же мерзкого стручка.
– Вы не станете заниматься этим? Это было не вопросом, а констатацией факта. Чарльз Вилльерс никогда не соглашался с тем, что она предлагала. Надежды были напрасными. Лайза откинулась на спинку кресла. Еще одно поражение. Прекрасный автор был отброшен. И упущена еще одна блестящая возможность. Боже, какая безысходность! Господи, как ненавистно ей упрашивать этого человека, который так мало понимает! Со времени ее прибытия из тихой парижской гавани он делал все, чтобы превратить ее жизнь в сплошные муки.
Начал он с попытки оказывать ей покровительство, демонстрируя свойственные его натуре себялюбие, которое было такой же неотделимой чертой личности Чарльза Вилльерса, как лосьон для волос «Роял яхт» и членство в клубах «Уайте» и «Тефр». Потом – в то время как его жена была благополучно упрятана в больницу «Святой Марии», где героически готовилась разродиться четвертым ребенком, – на приеме на Итон-сквер, когда лоб его блестел от пота, вызванного чрезмерным количеством выпитого после ужина неразбавленного кюммеля, Чарльз Вилльерс предложил Лайзе стать его любовницей. Лайза ответила без обиняков. Она заявила Вилльерсу, что находит его и с физической, и с моральной точек зрения отвратительным. Он ей этого не простил. Оценка его физической привлекательности совсем не волновала Вилльерса. Бывшие выпускники Итона не очень-то обращают внимание на такие вещи. Непростительным в глазах шефа было утверждение, что он «ведет себя недостойно», – примерно столь же непростительным, как если бы его назвали плохим стрелком или карточным шулером, После того случая Вилльерсу было трудно смотреть Лайзе в глаза, и он лично следил, чтобы ее путь по служебной лестнице в лондонском отделении компании «Блэсс» был щедро усеян рогатками и препонами.
Однако, несмотря на трудно преодолимые препятствия, Лайза продвигалась вверх. В свои первые дни в компании ей приходилось делать буквально все, разве что кроме заваривания чая, остававшегося в ведении Мейвис. Лайза читала корректуру, пока не начинало казаться, что глаза вот-вот выскочат из орбит, месяцами боролась с ошеломляющей скукой пребывания в бухгалтерии и смирялась с невероятной неспособностью к работе выпускников Оксфорда, которые мнили себя редакторами, и излишне самоуверенными дебютантами, чей социальный статус или «связи» считались полезными для отдела по связям с общественностью. В отчаянии она вызвалась «выйти на большую дорогу» в качестве торгового агента и провела три выматывавших душу месяца в пыльных книжных магазинах прилегающих к Лондону графств, изо всех сил пытаясь сделать невозможное и наладить сбыт скучных книг компании «Блэсс» через неумелых стариков, которые полагали, будто книготорговля сможет обеспечить им «достойный» способ зарабатывать на жизнь. Она трудилась с таким напряжением и добивалась таких результатов, что даже Чарльз Вилльерс оказался не в состоянии помешать ей стать сначала редактором, а потом и старшим редактором.
Это было пределом того, на что он готов был согласиться. Если она хотела издать какую-то книгу, то он объявлял ее неподхощящей. Только и всего.
Лайза уныло посмотрела по сторонам. За три года в ресторане многое изменилось, но многое осталось каким и было. Например, портреты Мика Джаггера и Романа Полански.
Чарльз Вилльерс продолжал монотонно бубнить, банальности так и лились из его набитого ватой рта.
– На самом деле довольно избито… не может писать лучше, чем для изданий в дешевой бумажной обложке… есть много таких, кто захочет печатать макулатуру…
Лайза неучтиво зевнула. Она откинулась на спинку кресла и принялась наблюдать, как ее грудь беспокойно вздымает шелк блузки.
– А настоящий писатель… рассчитывать на секс… наивный финал.
Но Лайза не слушала. Она оставила его, мысли ее занимал горячий песок и полуденное солнце. И бедный ребенок, которого она так давно не видела.
Стук в дверь – это была Мейвис – оборвал мечтания Лайзы и вернул ее из путешествия на другой континент.
– Телеграмма, Лайза. Кто-то умер, наверное. Лайза засмеялась.
– Ну, это уж верх пессимизма, Мейвис, – пошутила она.
Верх оптимизма, надо было ей сказать. Телеграмма была короткой и по существу. Прискорбием извещаем вас. Вернон Блэсс скончался 14 декабря в 19.00 местного времени. Пожалуйста, свяжитесь с конторой Браун и Бейкер, Мак-Кензи 305 – 555-3535, глубочайшие соболезнования.
В подобные моменты все обычно плывет перед глазами. Но этого не случилось. Никогда еще в своей жизни Лайза не видела все вокруг столь ясно. Она видела даже то, чего и не было. Такое бывает, когда принимаешь кокаин. Слова телеграммы сверкали яркими вспышками, пока смысл их удобно располагался в ее сознании. Вот и все. Ожидание закончилось. Ее муж мертв. Наконец она может ехать домой.
- Предыдущая
- 73/104
- Следующая
