Палм-бич - Бут Пат - Страница 8
- Предыдущая
- 8/104
- Следующая
Выше груди и над губой сверкала тонкая пленка пота. Неряшливо спутанные волосы, разбросанные по подушке, окаймляли ее открытое лицо, неподдельная и откровенная красота которого покорила Томми. Стоя рядом и пытаясь проникнуть во внутренний мир Мэри Эллен, в ее муки и горести, Томми с ужасом осознал, что ему никогда не владеть этой девушкой. Ее страдания и печали были слишком сильны для него. Куда ему было тягаться с тем, что способно вызвать такие эмоции…
А теперь Мэри Эллен озадаченно смотрела на Томми, наблюдая, как улыбка на его лице сменяется смущенным выражением задумчивости. Милый Томми. Такой большой, такой надежный. Он был слеплен, как гора, и будет таким же постоянным. Много лет отец расписывал Мэри Эллен достоинства этого работящего, занятого тяжелым трудом на стройке человека, которого он прочил дочери в мужья, но сколько она ни слушала, так и не могла преодолеть себя. Голоса сирен постоянно влекли ее к земле за водной гладью, где обитали титаны, и по сравнению с их утонченностью и жизненной мудростью Томми Старр казался карликом. Но то было тогда, а то – теперь. Мир, к которому она тянулась, отверг ее, и она переболела им. Желать продлить мучения могут только мазохисты. Поэтому Мэри Эллен наконец сунула свою ручку в массивную лапу Томми и рассмеялась, увлекая его прочь из царства державших их в плену звуков.
Был полдень, и толпа боролась с беспощадной жарой. А Мэри Эллен, казалось, только расцвела от нее. Она раскрылась вся, словно тончайший, изысканнейший цветок гибискуса. Простое белое хлопчатобумажное платье плотно облегало девичью грудь, демонстрируя миру ее совершенную форму, вызывающе остроконечные соски, безукоризненную ее упругость, которая не нуждалась ни в какой поддержке и не имела ее. Широкий ремень из раковин, привезенный отцом из Альбукерка и ставший ее самой дорогой вещью, стягивал узкую талию и подчеркивал длину красивых загорелых ног. Мэри Эллен не носила чулок или колготок, и под тонкой материей платья чуть просвечивал силуэт белых трусиков, обтягивающих крепкие мальчишеские ягодицы.
Время от времени Томми бросал на нее украдкой взгляд, как бы убеждая себя, что все это не сон. Он боялся думать об этом, но в Мэри Эллен явно что-то изменилось коренным образом. Томми заметил перемену еще пару дней назад, однако теперь она была очевидна. В Мэри Эллен вновь появилась жизнерадостность, и, похоже, больше всего выиграл от этого именно он. Отношение Мэри Эллен к нему стало иным, он больше уже не был только надежным старшим братом, другом, всегда находившимся под рукой. Их отношения, казалось, вступали в какую-то совершенно новую область.
– Ну, и как тебе ярмарка? – сжала огромную ручищу Мэри Эллен.
Томми было совсем не до ярмарки, однако он, пожалуй, еще не испытывал подобного счастья. Воздух для него наполнился сказочным ароматом, а дешевые, аляповатые ларьки по сторонам превратились в волшебные декорации главного спектакля – драмы его любви к стоящей рядом девушке.
Мэри Эллен хотелось, чтобы Томми понравилась ярмарка. Это было ее детство, атмосфера ярмарки впиталась в ее кровь. Томми всецело был во власти Мэри Эллен и желал лишь одного – доставить ей удовольствие.
– Мне так нравится, Мэри Эллен.
– Наверное, тебе надо еще посмотреть безголового мертвеца. Или ты предпочитаешь самого толстого человека в мире?
– Давай лучше покатаемся на поезде ужасов.
– Хорошо, но только ты уж постарайся не распускать руки. А то мне раньше на этой чертовой штуковине приходилось бороться не на жизнь, а на смерть.
Из груди ее полился смех, однако слова эти прозвучали двусмысленно. Томми почувствовал, что кровь его вскипела. Она фонтаном ударила в щеки и залила их краской. В то же время кровь хлынула вниз, и с хорошо знакомым чувством беспомощности Томми ощутил, как напрягся его член.
Мэри Эллен заметила его смущение и засмеялась громче. Ее рука легла на талию Томми, отчего возбуждение стало нарастать. Мэри Эллен тоже ощутила, как начинает распаляться. Облизнув язычком внезапно запекшиеся губы, она позволила себе опустить взгляд ниже. Мэри Эллен ясно разглядела вздувшийся бугор и с усилием отвела взор; однако, пока она вела Томми к кассе на поезд ужасов, увиденное стояло у нее перед глазами.
И вот, усевшись в открытый вагончик и приготовившись к путешествию в суррогат страсти, Мэри Эллен прислонилась к Томми, вздернула голову и томно прошептала ему на ухо:
– Я это просто так сказала, Томми. Насчет того, чтобы ты не распускал руки.
Вагончик с грохотом рванулся в темноту, и, к неимоверному восторгу Томми, тихие слова и теплое дыхание возле уха сменились томительной влагой ищущего языка. Его тихий стон желания разительно не соответствовал воплям неведомых чудовищ в мрачной темноте, где начали вспыхивать и светиться скелеты и демоны.
Слегка повернувшись к Мэри-Эллен, Томми обхватил ладонями ее теплые щеки и придвинул ее лицо к себе. Словно принимая святые дары во время первого причастия, он склонился над губами Мэри Эллен, исполненный почтения и благоговения к их первому поцелую. Опытные губы Мэри Эллен с жадностью потянулись к его губам. Сначала она играла с Томми, прикасаясь к нему, как пушинка, время от времени отстраняясь, чтобы вновь вернуться. Приоткрыв рот, она осенила Томми своим теплым, сладостным дыханием, дав ему почувствовать ее запах, ощутить ее страсть.
Томми задрожал от возбуждения. Он и представить себе не мог, что это будет так. Так медленно, так напряженно. Он уже очутился на каком-то астральном уровне экстаза, а ведь это был всего лишь поцелуй. Необходимо идти дальше и дальше. Ничто не должно остановить их. Томми ринулся к Мэри Эллен, и его пенис, словно окаменевший в плотных джинсах, прижался к ее телу.
Мэри Эллен ощутила призыв его тела и ответила своим. Сперва она прикусила его нижнюю губу, нежно водя по ней зубами, а затем там очутился ее язык, словно влажный оазис в выжженной пустыне его пересохших губ. Сначала он вел себя, как добросовестный исследователь, осторожный, любознательный путешественник в незнакомой стране, но затем, когда в груди Мэри Эллен загремел оркестр страсти, язык осмелел. Сейчас Томми ощущал вкус слюны, чувствовал стремительное проникновение раскованно двигающегося во рту языка – теперь уже конкистадора, безжалостного и беспощадного в своем желании удовольствий.
Томми сжал Мэри Эллен сильными руками, а она отчаянно прильнула к нему, обняв левой рукой за шею, а правую положив на грудь. Затем ее правая рука начала двигаться. Замерев от радости, Томми и желал, и боялся того, что должно было случиться.
Рука Мэри Эллен достигла своей цели, и на секунду она крепко сжала его через натянутую грубую ткань.
В сознании Томми бешеные мысли перемешивались с окружавшим их безумным грохотом. Качающийся, гремящий вагончик наклонялся на нелепых крутых поворотах и бесконечно врезался в створчатые дверки, на которых плясали скелеты и жуткие демоны. В темноте завывали визгливые койоты, а призрачная паутина гладила волосы и лицо, в то время как божественные пальцы любимой разжигали в Томми страсть. Мэри Эллен полюбила его. Наконец-то это случилось. После долгих лет безнадежного желания сейчас, здесь, в беснующейся тьме ярмарочного поезда привидений, он почувствовал экстаз. Казалось, судьба разыграла жестокий и прекрасный спектакль, устроив рай в таком месте, где быть его не могло.
Мэри Эллен слабо отдавала себе отчет в этом парадоксе. Она не представляла, что желание может захватить ее так мгновенно. В течение долгого времени Томми означал для нее одно. Теперь, по причинам, которые она не могла понять, он превратился в другое. Создавалось ощущение, будто кто-то приподнял завесу. Она была ослеплена картиной Палм-Бич, и реальный мир – мир теплой плоти и буйных желаний – был для нее недосягаем. Но события прошедших недель ее каким-то образом излечили. Она больше не томилась в темнице, не жила в воображаемых воздушных замках, не была рабыней своего честолюбия и страсти к лучшей жизни. В послеполуденной жаре, в запахах воздушной кукурузы, кебабов и жареного арахиса, которые проникали в ее ноздри, в мелодичных жалобах кантри, струящихся ей в уши, Мэри Эллен нашла себя вновь, и это было прекрасное чувство. Ее пощадили, и мир засверкал для нее вновь, как для заключенного, которому отменили смертный приговор. Сейчас ей больше всего хотелось жить, а для этого лучше всего – любить. Любить этого хорошего человека, который так сильно желает ее. Которого она теперь так страстно желает сама.
- Предыдущая
- 8/104
- Следующая
