Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович - Страница 103

И, надо сказать, к исходу этих недель я в очередной раз понял, сколь права была она в своих суждениях. Нам было хорошо, как всегда. Но все-таки прежде, когда оба оставались абсолютно свободными и не связанными никаким общим бытом, было чуточку лучше… Потом я проводил ее в аэропорт. Мы нежно и мучительно поцеловались — гораздо, горячее, чем в свое время с моей законной женой Инной, уезжавшей как будто на четыре месяца, но в самом деле навсегда. Поцеловались с нею прежде, чем помахать друг другу в последний раз…

Пару лет я ничего о ней не знал.

Я заводил себе новых женщин и расставался с ними через некоторое время. Ни одна из них не претендовала на серьезные отношения — вероятно, тоскуя телом и душой по уехавшей Вике, я подсознательно выбирал себе любовниц похожих даже характером на нее. Они приходили и уходили, сменяли одна другую, не оставляя в душе малейшей зацепки. Наверное, просто все они оказывались гораздо хуже Вики. Я не говорю в отношении постели: было глупо даже надеяться найти вторую такую же идеально подходящую сексуальную партнершу как в чисто физическом плане, так и по темпераменту. Только оставшись без Вики, я по-настоящему оценил ее уникальность — ее религиозное поклонение сексу и строгое отграничивание от всего прочего. Женщины, которых я находил после, на первый взгляд казались даже участливее. Они с удовольствием оставались у меня на ночь, некоторые даже подавали мне кофе в постель. Но при этом ни одна из них — ни одна, в отличие от Вики! — не способна была очертить нашу связь строгими рамками контакта половых органов. Уже после второй или третьей встречи эти женщины — как когда-то предупреждала Вика — начинали строить какие-то внешние отношения, которые всегда оборачивались попыткой наложения на меня обязательств. Не жениться, нет — об этом речи не шло, поскольку я никогда не связывался с мокрощелками, мечтающими лишь о ЗАГСе. Просто каждая из них в той или иной форме пыталась вытянуть из меня что-либо, получить для себя бенефит, причем сразу, немедленно и в очень открытой форме. Просьбы высказывались самые разные: от безобидных типа обеспечить автомобиль с водителем к пяти часам утра в воскресенье для встречи приезжающей деревенской бабки на автовокзал, до вполне серьезных, касающихся устройства на работу в банк — почему-то именно в банк, хотя я никогда в жизни не работал в банке и даже не имел ни одного знакомого банкира — детей или племянников.

Едва столкнувшись с таким вымогательством услуг, я немедленно порывал с этой женщиной. Не потому что просьбы оказывались неимоверно обременительными; некоторые я мог выполнить, всего лишь подняв трубку телефона. Но я не хотел делать ничего из принципа: я не мог понять, почему обязан помогать всем этим, в общем-то случайным и абсолютно чужим для меня женщинам. Тем более, что с некоторого возраста — пожалуй, сразу, как только остался без Вики, — я с неприятным удивлением обнаружил, что во время полового акта гораздо больше даю удовольствия, чем получаю сам… Вика не выходила у меня из памяти, и я ничего не мог поделать. А, возможно, дело было даже не в ней, а в переменах, происходящих во мне самом.

Точнее, именно в Вике, вызывавшей такие перемены. Ведь получилось так, что в момент, когда я был еще молод, внутренне здоров, полон жажды и стремления к женскому теплу, мне встретилась именно Вика, проповедавшая теорию чистого секса и отвергавшая саму идею семьи и замужества. Тогда я был еще действительно податлив душой. Мне хотелось участия, которое я мог бы испытывать не только в короткие моменты соприкосновения наших голых тел, а всегда — утром, днем и ночью. Хотелось дома, который был бы освещен женской заботой. Возможно, захотелось бы даже детей. То есть тогда я был готов попробовать еще раз — после неудачной попытки с Инной — и построить нормальную семью.

Но — мне встретилась Вика. Равнодушная в общем-то ко всему, кроме чистого секса, ради которого жила сама и научила жить меня. Она насытила мое тело и сумела убедить, что так лучше. И понемногу, не испытывая уже недостатка в женщине для совокупления, я привык к одиночеству в доме. И понял, что такая вот удовлетворенная независимость — очень хорошее состояние жизни. И постепенно желание иметь жену, дом, семью, рассосалось само собой. Как ни странно, прожив фактически вместе столько лет, притеревшись друг к другу и идеально найдя отражение собственных желаний, мы никогда не заговаривали о любви; мы вообще почти не разговаривали: нам хватало стонов и вздохов и редких разжигающих замечаний о процессе полового акта. За пределами сексуальных отношений нам было не о чем говорить. Любила ли Вика меня в том понимании, какой обычно вкладывается в заезженное слово? И любил ли я ее? Думаю, ответ на оба вопроса окажется отрицательным. Более того, в какой-то момент — уже после нашего расставания — я понял, что с истинно любимым человеком невозможно полноценно заниматься сексом. Потому что любовь, сколь бы мало я в ней ни смыслил, все-таки основана на нежности. А секс — на взаимном обладании, по животному резком и грубоватом, как его ни маскируй. И эти два понятия в принципе несовместимы.

Потом, уже оставшись без Вики и анализируя проведенные с нею годы, я думал — а что было бы, найди я в свое время Ольгу? Ведь она, в отличие от Вики, никогда не была «кошкой, гуляющей сама по себе», и тогда, во время сбивчивого разговора на деревенской платформе я понял, что ей-то как раз хочется семьи, тепла и покоя. Хочется быть любимой и нужной. Быть может, с Ольгой у меня возникла бы семья, и все пошло совершенно по-другому. Возможно, если бы в тот переломный год я смог отыскать ее — единственную, как казалось мне теперь, из встреченных мною в жизни женщин, способную на глубокую привязанность и человечность в отношениях — жизнь моя оказалась бы иной. Впрочем, скорее всего, помня нашу единственную встречу, я просто идеализировал Ольгу. И на самом деле реальная, взбалмошная и наверняка избалованная женщина имела мало общего с образом, хранившимся в моей памяти. Хотя, конечно, убедиться в этом я теперь не мог.

Да и вообще не имело смысла сокрушаться о том, чего не было и уже не будет. Я стал действительно абсолютно иным, сам не заметив как. Мне не хотелось уже, как прежде, женского тепла. Шестнадцать лет назад я говорил себе и верил — и это было действительно правдой — что я страстно люблю свою жену Инну. На которой и женился в двадцать лет по дикой, страшной любви. Но с течением времени сама потребность любить и быть любимым улетучилась из меня. И дело, я думаю, было отнюдь не в том, что я относился к упертым индивидуумам, способным на любовь лишь раз в жизни и до сих пор думал о бросившей меня Инне. Скорее всего, моя душа оказалась в принципе не способна любить. Возможно, метаморфоза произошла одновременно с переворотом моей жизни. А может, я таким и родился — а то, что испытывал когда-то к Инне, представляло лишь обычную юношескую влюбленность, помноженную на глупые и светлые идеалы, которыми все мы, двадцатилетние, жили в те годы…

Однажды мы встретились с Катей. Не специально, а точно так же, как когда-то с коляской и недавно рожденной дочерью — на улице. В первый момент я был даже рад ее видеть. Хотя узнал не сразу: она стала уже не черной, а рыжеватой и сняла очки, давно перейдя на линзы. И походила совсем не на ту хрупкую французскую актрису, фамилию которой я так и не вспомнил, а на самую обыкновенную разъевшуюся русскую бабу, приближающуюся к сорока годам. Мы разговорились. Потом я пригласил ее к себе — посидеть и чего-нибудь выпить, вспомнить былое и поговорить.

Она легко и с радостью согласилась.

К тому времени она была уже разведена, причем во второй раз. С отцом моей тезки Евгении развелась почти сразу же после ее рождения. Потом вышла за Славку — удовлетворила-таки свою скрытую любовь. И он, кажется, был настолько счастлив этому, что взял ее с ребенком. Но и со Славкой прожила всего пару лет, потому что на поверку он оказался таким же никчемным идиотом, как и ее первый муж. Ну, конечно, если верить ее словам. В момент нашей встречи она искрилась полнотой жизни. Потому что сумела как-то выскочить из окружающей среды и даже устроилась по специальности бухгалтером в один из процветающих коммерческих банков, и имела все надежды на будущее. Само собой, мы занялись с нею сексом — как не могло получиться иначе между двумя взрослыми и абсолютно одинокими людьми, имеющими все условия для интима. Нельзя было не попробовать — и мы попробовали. Причем даже два или три раза. В постели Катя оказалась никакой — самой обыкновенной женщиной, без всяких выдающихся способностей. До Вики ей было далеко; впрочем я и знал, что второй Вики мне все равно не найти. И внешность Катина тоже не представляла ничего особенного; только когда она разделась в первый раз, я отметил, что при обычной коже у нее оказались на удивление темные, почти черные соски. Как у мулатки или даже негритянки: теперь, когда зайдя на любой порносайт, за пять минут можно было увидеть и узнать больше, чем за целую жизнь в советское время, я прекрасно разбирался в женских особенностях. Однако у нас все-таки что-то получилось, и, возможно, мы смогли бы с нею встречаться и даже жить. Помню свои ощущения, когда мы занимались с нею сексом. Мне было скучно; контакт с ее невозбуждающим телом не приносил ожидаемого удовольствия. Отключившись, я думал о странной вещи. О том, что я вот сейчас спокойно, без эмоций совершаю половой акт с женщиной, к которой сколько-то лет назад испытывал столь невероятно идеалистические чувства, что отворачивался от ее груди в купальнике и не помышлял даже притронуться пальцем, а способен был лишь ограждать ее от внешних бед.