Опрокинутый купол - Буянов Николай - Страница 13
- Предыдущая
- 13/91
- Следующая
Олег уже дрался с остальными двумя, развернув третьего спиной к себе и используя в качестве щита. Странно, она ожидала увидеть на нем остроконечный шлем, сафьяновые сапоги и знакомую, двойной вязки кольчугу. Но одет он был непонятно: в облегающую рубаху из чего-то вроде очень тонкой шерсти и черные плотные штаны с узким кожаным ремнем… Нездешняя мода. И меч он держал в голой руке, не защищенной боевой рукавицей. Это было плохо. Хоть какой-то доспех бы сейчас… Однако защищался он здорово, раньше ей такого видеть не приходилось. Даже когда она с затаенным восторгом (давно забытым – с безвременной кончиной мужа) подглядывала в оконце терема, как он ради воинской тренировки рубится на тупых мечах с кем-нибудь из молодых кметей, а то и двумя или тремя враз, если чуял, что княгинюшка наблюдает. Да, в другое время она бы непременно восхитилась…
– Уходи! – крикнул он, продолжая со страшной быстротой вращать меч. Дыхание прерывалось. – Дверь… За алтарем!
За алтарем и в самом деле была дверь – низкая, полукруглая сверху, скрепленная толстыми медными брусками.
(Когда-то, давным-давно, она думала, что за черными от времени дубовыми досками начинается подземный ход, вырытый многими поколениями монахов под дном реки. Но там была всего-навсего комната. Небольшая, всего три шага в любую сторону. Стены комнаты были очень гладкими, покрытыми странным пористым материалом и письменами на древнем, исчезнувшем ныне языке. По углам торчали светильники, которые волшебным образом могли зажигаться сами собой, едва человек (тот, кому это положено) входил сюда и вставал в центр – туда, где был начерчен ровный круг с рисунком посередине. Рисунок представлял собой маленькую угловатую спираль, перечеркнутую решительной белой стрелой…
И рисунок, и сама комната были очень старыми. Старше собора, старше всего города и даже лесистых холмов, на которых он стоял. Старше безжизненных ледяных круч, безмолвно высившихся здесь когда-то, еще до начала времен, когда в этих местах (да и повсюду на Земле) и в помине не было человека.
Она смутно помнила, как страшно испугалась, попав сюда впервые, всего-то десяти лет от роду. Так испугалась, что собралась было зареветь, но тихий ласковый голос, похожий на голос ее старой нянюшки, успокоил: бояться нечего. И плакать тоже нельзя, потому что ты – избранная, одна из очень немногих, кто способен на прямой переход сквозь ГРАНИ. Шар выбрал именно тебя, а Шар никогда не ошибается.
Последние из оставшихся в живых уходили через дверь возле алтаря. Они были простыми людьми, родившимися в середине двенадцатого века, и им было страшно – она читала это по их лицам, освещенным голубоватым сиянием из комнаты и кроваво-красными всполохами снаружи, от охваченных пожаром деревянных домов. Однако оставаться было страшнее. Город был обречен.
– Уходи! – снова крикнул Олег (клинок его все еще свистел, сея смерть среди врагов, но дыхание становилось все тяжелее и тяжелее, и стрела с черным оперением глубоко засела в левом плече… А в распахнутые ворота все лезли обезумевшие от крови нукеры хана Мелика). – Уходи же!!!
– Да, милый, – прошептала она.
А сама бочком-бочком, вдоль стены, добралась до мертвого монгола – того, что первым замахнулся на нее и первым пал. Стараясь не смотреть в мертвые зрачки, она с трудом разжала холодные пальцы и вынула из них длинный кривой меч.
И встала, прикрыв спину Того, Кого ждала всегда. Она уйдет только вместе с ним. Или – не уйдет вообще.
– Итак, он назвал вас госпожой. Вам это показалось странным. Что же произошло дальше?
Неожиданно Марк обнаружил, что вспотел. Насколько пациентка была расслаблена (внешне, внутри же, где-то на большой глубине, происходила страшная борьба), настолько он сам превратился в некий соляной столб – лицевые мышцы будто задеревенели, лоб покрылся испариной…
– Что произошло? – почти крикнул он.
Лицо женщины вдруг побледнело – да что там, сделалось белым как мел, ее затрясло, свечи на столе задрожали, будто под окнами прошел трамвай, который в городе вообще не ходил, и разом погасли… Черные тени заметались по комнате. Марк вскочил, трясущейся рукой вытащил из кармана зажигалку, бестолково защелкал, поминая недобрым словом японские технологии (по гонконгским ценам).
– Слушайте меня. Вы просыпаетесь. Вы здесь, у меня в кабинете. Вам ничто не угрожает. ВАМ НИЧТО НЕ УГРОЖАЕТ, ЧЕРТ ПОДЕРИ!!!
Контакт терялся – пациентка ушла куда-то в свое измерение и возвращаться не собиралась. Или ее не пускали. Она судорожно провела рукой по шее, словно ей вдруг не стало хватать воздуха. Серебряная цепочка тончайшей работы разорвалась, но ни она, ни Марк этого не заметили: он все старался сжать ее голову в ладонях, чтобы унять крупную дрожь.
– Слушайте. Я буду считать до десяти. На счет «десять» вы проснетесь… Ну же!
В створке трюмо он уловил движение – прошелестел некто в сером и длинном, будто монах в древней хламиде.
– Что с ней? – спросил Марк, не оборачиваясь.
Фигура приблизилась.
– Сколько она уже в таком состоянии?
– Ну, минут пять от силы.
– Нужно было сразу выводить ее из транса.
– Да я пытался, мать ее!
– Естественно. Отойди-ка и притихни.
В полумраке мелькнула рука, прохладная ладонь ласково опустилась на лоб, пригладила разметавшиеся платиновые волосы. Марк послушно отошел, кляня себя (про себя) на чем свет стоит и глядя на футуристическую композицию: перед широким окном, у креста – две фигуры, одна бьющаяся в припадке (кто бы подумал? С виду – вполне нормальная баба), другая – коленопреклоненная, будто перед святой иконой, спиной к нему… И свечи опять горят, но не вызывают ассоциации ни с какими таинствами, лишь выплывают из небытия тошнотворные детские воспоминания (коммунальный коридор, дырявый таз на стене, черный громоздкий аппарат на общей тумбочке, приглушенные скандальные голоса: «…висит на телефоне с утра до вечера!» – «Имею право!» – «Нет, вы послушайте! А деньги, десять копеек на пробки, почему до сих пор…» – «В гробу я видал ваши пробки» – это когда общественный свет перегорел, а электрик из жэка заломил ту еще цену в жидкой валюте). Идеальный момент, подумал он, глядя на чужой затылок. Вот и тяжелый подсвечник, орудие пролетариата, – стоит только взмахнуть…
– Все.
Серая хламида прошелестела в обратном направлении и скрылась. Женщина в кресле медленно приходила в себя. Веки затрепетали, прозрачные глаза в легкой поволоке, будто в утренней дымке, приоткрылись и посмотрели вокруг с удивлением и, как показалось, с некоторой обидой. Марк подошел к встроенному в стену бару, отодвинув по пути пальмовую ветвь, извлек из зеркальных недр бутылку «Каберне» и водрузил на стол рядом с подсвечником («Нужно было сразу вывести ее из транса». – «Я пытался!» Но – ясное дело – оказался неспособным. А на что ты вообще способен? Вот на что – создавать необходимый антураж). Ободряюще улыбнулся, плеснул вина в высокий бокал, протянул пациентке. Своеобразная пародия то ли на исповедь, то ли на допрос.
– Как самочувствие? – спросил он. Она пригубила вино.
Голова приятно закружилась, и опять потянуло в сон.
– А вы без пиджака.
– Жарко. Такие сеансы требуют колоссального количества энергии. Что вы запомнили?
– Ничего, – призналась она. – Надеюсь, я ничего такого не вытворяла?
– Вы держались исключительно в рамках.
С минуту они помолчали. Потом женщина осторожно спросила:
– Вам удалось что-то выяснить?
– И да и нет, – он помедлил. – Знаете, я заметил в вас одну особенность. Вы любите до всего дотрагиваться. Чувствовать материю кончиками пальцев. К примеру, вы, войдя сюда первый раз, погладили крышку пианино.
– Действительно… Она такая приятная.
– Натуральное красное дерево, – сказал Марк с гордостью. – Впрочем, это неважно. Важно, что я, по-моему, открыл в вас главное: вы – человек ощущений. Для вас они предпочтительнее, чем даже зрение или слух. И мы постараемся это использовать.
- Предыдущая
- 13/91
- Следующая
