Мой инсульт был мне наукой. История собственной болезни, рассказанная нейробиологом - Тейлор Джилл Болти - Страница 15

Наконец-то я избавилась от забот. Я свернулась в шарик-эмбрион, лежала и ждала. Я понимала, что в это утро мне довелось наблюдать, как шаг за шагом разрушались замысловатые нейронные сети моего мозга. Собственная жизнь всегда восхищала меня как великолепное физическое воплощение записанной в ДНК программы и того ярчайшего генофонда, который ее породил. Мне повезло в течение 37 лет наслаждаться проворной мозаикой электрифицированной биохимии своего тела. В фантазиях я, как и многие другие, мечтала умереть в сознании, потому что хотела стать свидетельницей такого удивительного события, как последний переход от жизни к смерти.

Незадолго до полудня 10 декабря 1996 года наэлектризованность моего молекулярного тела поблекла, и я ощутила удивительный прилив сил, когда когнитивная составляющая психики отказалась от связи с физической механикой тела и от своей власти над ней. Меня приняла в свои глубины неприкосновенная оболочка с безмолвным сознанием и безмятежным сердцем, и я ощутила колоссальный прилив энергии. Мое тело обмякло, а сознание поднялось и замедлилось. Я ясно поняла, что перестала быть хореографом собственной жизни. В отсутствие зрения, слуха, осязания, обоняния, вкуса и страха я почувствовала, как мой дух отказывается от привязанности к телу, и тогда боль отступила.

Когда меня привезли в отделение скорой помощи Массачусетской больницы, я оказалась в центре такого круговорота, что его можно было сравнить разве что с гудящим пчелиным ульем. Во всем своем увечном теле я ощущала тяжесть и ужасную слабость. Я была совсем без сил ― как воздушный шарик, который сдулся. Сотрудники больницы толпились вокруг каталки. Яркий свет и громкие звуки били меня по голове с жестокостью грабителей, требуя к себе больше внимания, чем я была в состоянии сконцентрировать, чтобы их утихомирить.

"Ответьте на это, сожмите то, распишитесь здесь!" ― требовали они, и я, находившаяся в полубессознательном состоянии, думала: "Какой бред! Вы что, не видите, как мне плохо? Люди, вы в своем уме? Не спешите! Я вас не понимаю! Наберитесь терпения! Успокойтесь! Мне больно! Зачем эта неразбериха?" Чем настойчивее они пытались что-то из меня вытянуть, тем сильнее я желала найти поддержку внутри себя. Я была измучена беспрестанными прикосновениями, прощупываниями и уколами, от которых меня корчило, как слизняка, посыпанного солью. Мне хотелось закричать: "Оставьте меня в покое!" ― но у меня отказал голос. Они меня не слышали, потому что не могли читать мои мысли. Отчаявшись добиться, чтобы меня оставили в покое, я лишилась чувств, словно раненый зверь.

Когда через некоторое время я снова пришла в себя, меня поразило открытие, что я еще жива. (Я от всей души благодарна профессиональным медикам, которые добились стабилизации моего состояния и дали мне шанс вернуться к жизни, хотя тогда еще никто не представлял, какие функции и в какой степени мне удастся восстановить.) Меня облачили в стандартный больничный халат и оставили отдыхать в одноместной палате. Койка была немного приподнята, так что моя по-прежнему болевшая голова слегка возвышалась на подушке. Лишившись своего обычного источника сил, тело вдавилось в койку как кусок тяжелого металла, который я не могла даже сдвинуть с места. Я не могла определить, как расположено мое тело, где оно начинается и где заканчивается. Лишившись обычного чувства собственных физических границ, я ощущала единство с громадной вселенной. В голове пульсировала мучительная боль, гремевшая как гром, сопровождаемый бурей белых молний, картинно бушевавшей перед моими закрытыми глазами. Малейшая попытка изменить положение тела требовала больше сил, чем у меня было. Даже от простого вдоха болели ребра, а свет, падавший в глаза, жег мозг как огонь. Я не могла сказать об этом и попыталась добиться, чтобы свет убавили, зарывшись лицом в простыню.

Я не слышала ничего, кроме стука собственного сердца, которое колотилось так громко, что мои кости вибрировали от боли, а мышцы мучительно подергивались. Мой пытливый разум ученого утратил способность запоминать, анализировать, разбирать и классифицировать информацию об окружающем трехмерном пространстве. Мне хотелось реветь, как болезненному новорожденному, внезапно погрузившемуся в мир беспорядочных раздражителей. Я больше не могла вызвать в памяти никаких воспоминаний и подробностей своей прошлой жизни, и было ясно, что я превратилась в подобие младенца, родившегося в теле взрослой женщины. У которой, кроме всего прочего, отказал мозг!

Я лежала в одноместной палате отделения скорой помощи и ощущала за левым плечом присутствие двух знакомых сотрудников, которые рассматривали компьютерную томограмму, закрепленную на негатоскопе. На этой томограмме были представлены серийные срезы моего мозга, и, хотя я и не могла понять, о чем вполголоса разговаривали врачи, по их жестам я поняла серьезность своего положения. Тут не требовалось докторской степени по нейроанатомии, чтобы догадаться, что огромной белой дыры в середине среза моего мозга вообще-то быть не должно! Мое левое полушарие плавало в луже крови, и от полученной травмы распух весь мозг.

Я беззвучно молилась и думала про себя: "Меня здесь больше быть не должно! Я отпускаю себя! Силы покинули меня, моя сущность вырвалась на свободу. Это неправильно. Мне здесь больше не место! Великий Дух, я слилась воедино с вселенной. Я смешалась с вечным потоком и больше не вернусь на уровень этой жизни, и все же я по-прежнему к нему привязана. Хрупкий разум этого телесного вместилища выключился, и оно больше не годится служить пристанищем мыслящего существа. Мне здесь уже не место!" Не обремененный никакими эмоциональными связями с кем-либо или чем-либо вне меня, мой дух был свободен и мог поймать волну в нескончаемом потоке блаженства. "Выпустите меня! ― кричала я про себя. ― Я отпускаю себя! Отпускаю!" Я хотела вырваться из сосуда своей телесной формы, источавшего смятение и боль. В такие краткие мгновения сознание того, что я по-прежнему жива, вызывало у меня безумное отчаяние.

Я чувствовала во всем теле холод, тяжесть и мучительную боль. Сигнал, которым мой мозг обменивался с телом, был так сильно нарушен, что я не осознавала телесной формы. Мне казалось, что я ― какое-то электрическое существо, сгусток энергии, тлеющей вокруг телесного куска материи. Я превратилась в груду мусора, в отходы, но по-прежнему оставалась в сознании. Однако это сознание отличалось от того, которое я знала раньше, потому что левое полушарие моего мозга было набито деталями, позволявшими осмыслять окружающий мир. Детали были упорядочены и запечатлены в нейронных сетях моего мозга. Теперь же, лишившись этих сетей, я чувствовала себя безжизненной и неуклюжей. Мое сознание переменилось. Я оставалась все там же, и это по-прежнему была я, но во мне больше не было того богатства эмоциональных и когнитивных связей, которые я знала в прошлой жизни. Так действительно ли это по-прежнему была я? Как я могла оставаться доктором Джилл Болти Тейлор, если я больше не разделяла с ней ее опыта, мыслей и эмоциональных привязанностей?

Я вспоминаю тот первый день после инсульта со смешанным чувством сладости и горечи. Без нормальной работы ассоциативной зоны ориентации левого полушария восприятие собственных физических границ больше не ограничивалось той областью, где кожа контактирует с воздухом. Я чувствовала себя джинном, выпущенным из бутылки. Казалось, энергия моего духа плывет, как огромный кит, скользящий по морю безмолвной эйфории. Это отсутствие физических границ давало ощущение дивного блаженства, превосходящего изысканнейшие из наслаждений, которые мы можем испытывать как телесные существа. Мое сознание пребывало в этом потоке сладостной безмятежности, и мне было очевидно, что я уже никогда не смогу втиснуть громаду своего духа обратно в эту крошечную клеточную матрицу.

Блаженство, к которому я рвалась, было великолепной альтернативой тому пугающему чувству горечи и опустошения, которое я испытывала всякий раз, когда мне приходилось возвращаться к каким-либо формам взаимодействий с навязчивым окружающим миром. Я существовала в каком-то отдельном пространстве, от которого было очень далеко до моей нормальной способности обрабатывать информацию, и было ясно, что та "я", какой я стала, когда выросла, не пережила этой неврологической катастрофы. Я понимала, что доктор Джилл Болти Тейлор умерла в то утро, но кто же тогда остался? Или, быть может, учитывая, что разрушилось мое левое полушарие, теперь лучше будет сказать ― кто был правым?