Письмо Виверо - Бэгли Десмонд - Страница 13

• Предыдущая
• 13/75
• Следующая

Из них двоих Фаллон казался мне более благоразумным и беспристрастным человеком, поэтому я попросил его выступить первым. Он мягко потянул себя за мочку уха и сказал:

— Я даже не знаю, с чего начать.

— Начните с начала, — сказал я. — Когда вы заинтересовались этой проблемой?

Последний раз потянув себя за ухо, он сложил свои тонкие руки.

— Я археолог, работающий в основном в Мексике. Вы знаете что-нибудь про майя?

Я покачал головой.

— Весьма кстати, — сказал он саркастично. — Но на данной стадии, я полагаю, это не имеет значения, поскольку начало нашей истории никак не связано с майя — по крайней мере поверхностно. В ходе своих работ я несколько раз сталкивался с упоминанием мексиканской семьи де Виверо. Этот древний род имел испанские корни — Хаим де Виверо, основатель, поселился в Мексике вскоре после того, как закончилась эпоха Кортеса; он завладел большими земельными угодьями, и его потомки получали с них хороший доход. Они стали крупными землевладельцами, плантаторами, владельцами горных выработок и, ближе к концу, промышленниками. Это было одно из по-настоящему влиятельных мексиканских семейств, которое большинство своих доходов выжимало из крестьян и мало беспокоилось об общественных интересах. В шестидесятых годах прошлого века они поддержали Максимилиана в этой чертовски глупой попытке Хансбургов основать в Мексике королевство.

Это была их первая ошибка, поскольку Максимилиан не задержался у власти, и они понесли значительные потери, которые, однако, не смогли окончательно разорить семью. Но Мексику потрясали политические волнения, диктатор сменял диктатора, революция следовала за революцией, и каждый раз де Виверо ставили не на ту лошадь. Казалось, что они потеряли способность рассуждать здраво. По прошествии ста лет от былого могущества семейства де Виверо не осталось и следа; если его представители где-то и существуют поныне, то живут они очень скромно, поскольку я ни разу не слышал ни об одном из них. — Он покосился на Халстеда. — Вы когда-нибудь сталкивались с живым де Виверо?

— Нет, — коротко ответил Халстед.

Фаллон удовлетворенно кивнул.

— Ну а в свое время это было очень богатое семейство, даже для Мексики, а прослыть в Мексике богатым семейством на самом деле кое-что значит. Им принадлежало большое количество различного имущества, впоследствии рассеявшегося по всей стране, к которому относился и золотой поднос, похожий на ваш, Уил. — Он открыл свой кейс. — Позвольте мне зачитать вам кое-что.

Он извлек из кейса пачку бумажных листов.

— Поднос являлся семейной ценностью, и де Виверо следили за ним; его использовали только на официальных банкетах, а остальное время он хранился взаперти. От восемнадцатого века до нас дошло множество светских сплетен; один француз по имени Мервилл посетил Мексику и написал про это книгу. Он останавливался в одном из поместий де Виверо, где был устроен прием в честь губернатора провинции…

Он прочистил горло.

— «Никогда ранее, даже при французском дворе, я не видел столь изысканно сервированного стола. Мексиканские гранды живут как принцы и едят с тарелок из золота, которое здесь в изобилии. Центральную часть стола занимали многочисленные фрукты, произрастающие в этой стране, сервированные на золотых подносах, самый великолепный из которых отличался любопытным орнаментом из виноградных листьев очень тонкой работы. Один из сыновей хозяев поведал мне, что с этим подносом связана семейная легенда — считается, будто он сделан каким-то предком де Виверо. Это маловероятно, поскольку хорошо известно, что род де Виверо имеет благородные генеалогические корни, прочно связанные с историей Старой Испании, и вряд ли возможно, чтобы среди них были и ремесленники, неважно насколько искусные. Так же мне было сказано, что, согласно легенде, поднос содержит какой-то секрет, разгадка которого может сделать его владельца безмерно богатым. Рассказывая это, мой информатор улыбнулся и добавил, что поскольку богатство де Виверо уже и так не знает границ, то раскрытие секрета не может сделать их существенно богаче».

Фаллон бросил бумаги обратно в кейс.

— Поначалу я не придал этому большого значения, но меня всегда интересовали различные секреты, связанные с Мексикой, поэтому я в обычном порядке снял копию и убрал ее в архив. Кстати, фраза насчет благородного рода, связанного с историей Старой Испании, насквозь фальшива; де Виверо вышли из средних слоев общества, они создали себя сами, — но мы вернемся к этому позже.

Довольно скоро у меня сложилось впечатление, что я натыкаюсь на фамилию де Виверо независимо от того, чем занимаюсь. Знаете, как это бывает — вы встречаете в книге незнакомое слово, которое никогда раньше не видели, а затем оно попадается вам еще два раза за одну неделю. Так же получилось и с де Виверо и их подносом. Нет ничего удивительного в том, чтобы просто наткнуться в Мексике на фамилию де Виверо — это была очень могущественная семья, но за последующий год я не менее семи раз встречал упоминание подноса де Виверо, и в трех случаях говорилось о том, что он содержит какой-то секрет. Очевидно, что поднос был очень важен для де Виверо. Тогда я просто складывал все материалы в архив; это была второстепенная проблема, лежавшая вне области моих основных интересов.

— Которыми являются?.. — спросил я.

— Доколумбовые цивилизации Центральной Америки, — ответил он. — Испания шестнадцатого века в то время значила для меня немного. Я занимался раскопками в южном Кампече. Среди других со мной был и Халстед. Когда сезон раскопок закончился и мы вернулись к цивилизации, он затеял со мной ссору и исчез. Вместе с ним исчезло и мое досье на де Виверо.

Возглас Халстеда прозвучал как удар хлыста:

— Это ложь!

Фаллон пожал плечами.

— Таковы факты.

До сих пор рассказ не дошел еще до той точки, начиная с которой поднос приобрел большое значение, но это было первое упоминание о вражде, глубоко укоренившейся между двумя учеными, и принимая во внимание то значительное влияние, которое она могла оказать на дальнейший ход событий, я решил копнуть поглубже.

— Из-за чего возникла ссора?

— Он украл мою работу, — сказал Халстед спокойно.

— Это не так, черт возьми! — Фаллон повернулся ко мне. — Это была одна из тех ситуаций, которые, как не горько мне в том признаться, часто возникают в академических кругах. Все происходит примерно так: молодой человек, только что окончивший колледж, трудится в поле с пожилым и более опытным исследователем — так было и со мной, когда много лет назад я работал с Мюрреем. Потом публикуются научные статьи, после чего у молодого коллеги порою появляется убеждение, что его заслугам не уделили должного внимания.

— Что в данном случае правда?

Халстед собрался заговорить, но жена остановила его, положив свою руку ему на колено. Фаллон сказал:

— Почти ничего. Да, я признаю, что написал статью относительно некоторых аспектов легенды о Кецалькоатле, идею которой, как утверждает Халстед, я украл у него, но на самом деле все было совсем не так. — Он устало покачал головой. — Представьте себе, что вы занимаетесь раскопками, и после целого дня тяжелой работы у вас к вечеру появляется желание расслабиться и возможно даже немного выпить. И если таких, как вы, набирается с полдюжины, то у вас завязывается оживленная беседа — начинаются профессиональные разговоры.

В воздухе витает большое количество идей, и никто не может с уверенностью сказать, кому какая принадлежит, их принято рассматривать как общее достояние. Возможно, что статья, которую я написал, имеет такое происхождение, и возможно, что идею предложил Халстед, но я не могу этого доказать, так же, как и он.

Халстед сказал:

— Вы прекрасно знаете, что основная идея статьи принадлежит именно мне.

Фаллон развел руками и обратился ко мне.

— Сами видите, с чем мне приходится сталкиваться. Может быть, ничего бы и не случилось, если бы этот молодой человек не начал писать в журналы и публично обвинять меня в воровстве. Я мог бы затаскать его по судам — но я этого не сделал. Я написал ему письмо, в котором предложил воздержаться от публичной дискуссии, поскольку совсем не собирался вести подобного рода споры на страницах профессиональной печати. Но он продолжил, и в конце концов редакторы отказались публиковать его письма.

• Предыдущая
• 13/75
• Следующая