Соната незабудки - Монтефиоре Санта - Страница 16

И она резко бросилась прочь из дамской комнаты, оставив Одри перед зеркалом вглядываться в свое бледное лицо. Вечер скоро подойдет к концу, а она еще ни разу не танцевала с Луисом.

Внезапно дверь приоткрылась и она увидела веселое лицо Луиса.

— Луис! — Одри пришла в ужас. Неужели все ее желания так быстро сбываются?

Его глаза с нежностью поймали ее взгляд, уголки губ тронула улыбка, словно он прочел ее самые потаенные мысли.

— Я понимаю, сюда мужчинам вход запрещен, но ты здесь уже целую вечность, а Сесил сказал, что ты обещала мне танец, — сказал он, вопросительно подняв бровь.

Одри не могла удержаться от смеха. Она подбежала к нему.

— Я ждал весь вечер, — добавил он, беря Одри за руку.

Они оба почувствовали внутренний импульс, совсем как тогда, когда он впервые прикоснулся к ней. Одри жалела, что их руки разделял атлас ее перчаток. Прикосновение к его коже успокоило бы ее. Но жар его руки проник сквозь атлас и, пока он с достоинством вел ее по залу, стал подниматься вверх по руке к груди. Тело Одри горело подобно китайскому фонарю.

— Ты же не боишься меня, не так ли? — серьезно спросил он, уверенно прижимая Одри к себе.

Очарованная близостью его тела, девушка смогла только отрицательно покачать головой и улыбнуться. Запах его кожи коснулся ее ноздрей, заставляя мысли пылать и воскрешая запретные желания.

Они позволили музыке руководить своими телами, а сами молча продолжали преданно смотреть друг другу в глаза. Плавно кружа по залу, они не ведали о том всплеске восхищения и удивления, который пронзил всех собравшихся: никто не ожидал, что эксцентричный Луис Форрестер может танцевать с такой грацией. На какую-то долю секунды даже «крокодилицы» забыли о его неначищенных туфлях и пыльном фраке. Они были поражены красотой его лица и невероятным светом в глазах, который разгорался все ярче, повинуясь звукам музыки.

— Вот это да! — пробормотал полковник Блис, гоняя лед в пустом стакане. — Пусть он и не отличает один конец ружья от другого, но он чертовски красиво двигается. Кто бы мог подумать, что молодой Луис будет танцевать на этом вечере!

Сесил ощутил острый приступ ревности, но потом вспомнил, что сам предложил Одри потанцевать с братом. Теперь он жалел об этом.

Одри не ощущала ничего, кроме руки Луиса на своей спине и близкой теплоты его груди. Она знала, что еще никогда не танцевала так хорошо. Они были единым целым, словно сотни лет танцевали вместе. По окончании танца Луис не стал дожидаться следующего — он молча увлек Одри за собой в тишину сада, где они наконец-то смогли остаться одни.

Полукруглый месяц улыбался влюбленным с чистого звездного неба. Воздух был влажным и тяжелым, напоенным сладким запахом мокрой травы и цветущих гардений. Луис не выпускал руку Одри из своей ладони. Он крепко держал ее, пока они не удалились от клуба настолько, что музыка стала казаться далеким легким мурлыканьем. Они вдвоем погрузились в волшебную тишину ночи. Луис остановился и взял обе ее руки.

— Я безумно влюблен в тебя, — сказал он, сжимая пальцы девушки, чтобы подчеркнуть важность своих слов. Затем опустил голову и тяжело вздохнул. — Я чувствую невероятный восторг и в то же время глубокую печаль, как человек при виде прекрасного заката. И мне грустно.

Одри была глубоко тронута его откровенностью.

— Я тоже это чувствую, — ответила она.

— Грусть? — спросил он, внимательно глядя на нее.

— Нет, любовь, — сказала она и, к своему удивлению, не зарделась, не задрожала, не начала заикаться.

С импульсивностью, заставившей Одри засмеяться, Луис заключил ее в объятия. Затем его губы коснулись мягкой кожи на шее девушки, и этот трепетный поцелуй разбудил в ее сердце пожар. Одри в свою очередь нежно положила руки ему на плечи.

— Знаешь, почему мне грустно? — прошептал он ей на ухо.

— Потому что все красивое навевает грустные мысли, — ответила она, закрывая глаза и опуская голову ему на грудь.

— Почему?

— Потому что мы не можем наслаждаться красотой вечно.

— Да, она преходяща, как радуга или закат. Все красивое исчезает. А еще потому, что она напоминает нам о том, откуда мы пришли, откуда происходят наши души, — прошептал он.

— Может быть.

— Ты веришь в Бога?

— Да, верю.

— И я верю. А в судьбу?

— Да.

— Я верю, что Господь создал нас друг для друга. Я верю, что сама судьба привела меня в Аргентину, к тебе.

Одри мягко засмеялась.

— Я знал это с той самой секунды, как увидел тебя. Это было как вспышка молнии — внезапно и неожиданно. Я думал о тебе все эти дни. Думал ежесекундно. Мое сердце томилось по тебе. Не знаю почему, но я чувствую, что ты — единственный человек, который понимает меня. Ты единственная, с кем я могу быть самим собой. Со всеми остальными я другой. У меня было много времени на раздумья, Одри, пока ты была в Уругвае. Мне было интересно, смотришь ли ты на небо и думаешь ли обо мне. Я старался не обращать особого внимания на свои чувства в надежде, что они исчезнут, но они только стали сильнее. Я впервые увидел тебя, и твое лицо всегда стоит у меня перед глазами. Будто бы ты создана для меня. Я старался гнать от себя эти мысли, ведь твой отец — мой босс, а я — не тот мужчина, которого он хотел бы видеть рядом со своей дочерью.

— Я знаю, — грустно вздохнула она. — Ты слишком импульсивен, часто во вред себе.

— Я не могу идти наперекор своему сердцу, Одри. Я пытался. Но я не могу, — объяснил он. — Когда мы разговаривали в тот вечер в твоем саду, я знал, что ты поняла меня. А когда мы сегодня танцевали вместе, я еще раз убедился в этом. Ты действительно понимаешь меня, правда, Одри?

— Да, я понимаю тебя, Луис, — ответила она тихо, осознавая, как важно для него быть понятым.

— Ты даже не представляешь, насколько мы похожи! Ты позволяешь себе мечтать о невозможном, и твое сердце слишком велико для твоего тела. О Одри, твое сердце такое же большое, как океан, а мое — как само небо! Я благодарю Бога за то, что встретил человека с сердцем достаточно большим, чтобы вместить мое.

У Одри от волнения перехватило дыхание.

— Ты говоришь так красиво, — прошептала она.

— Потому что рядом с тобой я ощущаю эту красоту. С тобой музыка в голове не изводит меня, потому что все мелодии создаются для тебя.

— Сначала я боялась тебя. Твой открытый взгляд, твоя смелость, импульсивность… А теперь они совершенно меня не пугают. Я хочу обвить руками твою шею и заботиться о тебе. Ты как редкий зверек, чудесный редкий лесной зверек, и я хочу оберегать тебя, любить тебя, присматривать за тобой.

— Ты сейчас говоришь самые прекрасные слова, — сказал он.

В глазах Луиса заблестели слезы, потому что никто прежде не заботился о нем. Родители всегда стыдились его, потому что он был не такой, как все, а Одри любила его именно за эту непохожесть. Он чувствовал себя маленькой лодкой в жестоком море, наконец-то нашедшей свою гавань. С Одри мир казался безопасным.

Когда до них донеслась музыка, парящая в воздухе вместе с запахом сосен и сырой травы, Луис крепче прижал ее к себе и начал двигаться в такт мелодии.

— О Одри, как мог я так долго жить без тебя?

Луис взял в ладони лицо девушки, которое казалось еще более бледным и более прекрасным в серебряном лунном свете, и мягко поцеловал ее лоб, глаза и, наконец, губы. Одри знала, что нельзя позволять целовать себя так скоро, но ей было все равно. Она закрыла глаза и позволила ему целовать себя так, как целовали влюбленные своих избранниц в романах, так, как целовал Эмму Леттон под сикоморовым деревом ее аргентинец. Беспокойства она не испытывала, только бесконечную грусть — грусть, которая возникает в душе при виде чего-то необыкновенно прекрасного. Она обвила руками его шею и отдалась своим чувствам, совсем как в то мгновение, когда они вместе играли на фортепиано. И все время, пока она обнимала его, мелодия, созданная Луисом специально для нее, снова и снова звучала в ее сознании, завораживая своим необъяснимым волшебством, прорывающимся сквозь ноты и оставляющим неизгладимый след в ее душе.