Подвиг на Курилах - Меерович Ефим Израилевич - Страница 5

«Николай Фильченков! — встрепенулся старшина. — Неужели тот самый?»

Перед началом войны он получил от своего друга Николая Фильченкова письмо из Севастополя. Все сходится: и фамилия, и имя, и звание.

Они дружили с детства. Часами просиживали на волжском берегу, с завистью провожая взглядами легкие, белоснежные суда, которые сновали по реке. О чем только тогда не было переговорено! О дальних перелетах Чкалова. О шлюпочных переходах с Балтики в Черное море, о папанинцах, дрейфующих в районе Северного полюса.

Фильченков был старше Вилкова. Отслужив срочную службу на флоте, он советовал ему:

— Пойдешь на призывную комиссию, Коля, просись на флот. Плавать на море, это тебе не по реке шлепать.

Вилков обижался на него за такое неуважительное отношение к речникам.

— По Волге водить суда тоже дело не простое. Любите вы, моряки, нос задирать…

— Что ж, Волга, конечно, река серьезная, — соглашался с усмешкой Фильченков, — но и ее с морем не сравнишь. — Потом, разом спрятав веселую усмешку, уже другим, серьезным тоном, продолжал: — Одно тебе скажу, Коля, морская служба хлюпиков не терпит. Флот признает только крепких парней!

Поздней, уже проходя службу на Тихоокеанском флоте, Николай Вилков не раз вспоминал справедливые слова своего старшего друга. И сейчас, узнав о подвиге Фильченкова, решил рассказать про него товарищам, хотя сердце сжималось от боли за того, а голос срывался.

— Николай Дмитриевич Фильченков много лет прослужил на подводной лодке нового типа. Однажды в испытательном плавании ему пришлось стоять вахту почти двое суток без смены. А потом вышло из строя электрическое управление горизонтальных рулей. Лодка получила дифферент на нос. В любую минуту можно было ожидать, что она перейдет в вертикальное положение и тогда — гибель.

Матросы слушали боцмана с затаенным дыханием. Даже непоседа Владимир Осьминкин сидел непривычно притихший и грустный.

— Фильченков не растерялся, — продолжал Вилков. — Он сразу перешел на ручное управление и сумел выровнять лодку.

Рассказ его произвел на всех сильное впечатление. Моряки долго не расходились, делились мыслями, спорили. А Николай думал о своем: представлял себе Фильченкова с горсткой бойцов там, у изгиба дороги, ведущей к Севастополю. Все они — Василий Цыбулько, Юрий Паршин, Иван Красносельский, Даниил Одинцов — выдержали, не подвели своего замполита, до конца исполнили долг перед Родиной. Он словно наяву видел, как затвердели их лица, обращенные к нарастающему гулу танковых моторов. Как молча, деловито привязали они к широким флотским ремням гранаты. Как скупо пожали друг другу руки, прежде чем заслонить фашистам дорогу на Севастополь.

Вечером 7 ноября замполит заглянул в кают-компанию, где одиноко склонился над подшивкой «Правды» командир. Тот поднял весело поблескивающие глаза.

— Ну, что? В Москве-то все-таки наш военный парад состоялся!

Замполит улыбнулся.

— Иначе и быть не могло. — И тут же посерьезнел. — Положение под Москвой остается трудным. Войска прямо с Красной площади пошли в бой…

— Получена директива политотдела, — вспомнил замполит.

— О чем?

— Изучить на политзанятиях доклад товарища Сталина о двадцать четвертой годовщине Октября и его речь на параде.

— Добро.

Сколько раз потом на протяжении долгой-долгой войны слушали и читали они о подвигах советских людей, сражавшихся за родную землю. И гордились, что среди героев немало тихоокеанцев, тех, кого военная судьба привела в действующую армию.

Осенью сорок второго года, когда в сводках Совинформбюро замелькало слово «Сталинград», когда от неумолчного железного скрежета у берегов Волги задрожала планета, по стране разнеслось имя снайпера Василия Зайцева, недавнего тихоокеанского матроса, бесстрашного мстителя из бригады морской пехоты. Это он произнес в Кремле, принимая правительственную награду:

— Для нас за Волгой земли нет! Мы стояли и будем стоять насмерть!

А время было тяжелое. Враг, разбитый под Москвой и отброшенный на запад, все еще оставался сравнительно недалеко от столицы.

Вилков подолгу простаивал у карты, висевшей в ленинской комнате. Как-то его застал там замполит.

— Ты что смотришь, боцман? — поинтересовался он.

— Ищу Чернушки, — смущенно произнес Николай.

— Значит, уже знаешь о подвиге рядового Александра Матросова?

Вилков утвердительно кивнул головой.

…Тихоокеанский флот в годы войны с фашистской Германией, кроме своей прямой задачи по обороне морских рубежей нашей Родины на Дальнем Востоке, выполнял важную роль своеобразной кузницы подготовки кадров для флота. В полумиллионной армии моряков на сухопутном фронте находилось 143 тысячи тихоокеанцев, которые внесли достойный вклад в дело победы над немецко-фашистскими захватчиками.

А летом 1945 года, когда через два месяца после победы над фашистской Германией в Петропавловске проходило совещание отличников боевой и политической подготовки, старшина Вилков вошел в переполненный зал матросского клуба и остановился в нерешительности — все места были заняты. «Не надо было задерживаться с Платоном», — подумал он.

Дело в том, что по пути сюда Николай случайно встретил Платона Сорокина — старшину 2 статьи, своего земляка, с которым два года назад судьба снова свела его на Тихом океане. Тот рассказал про провокацию самураев.

— Понимаешь, вдруг из-за сопок, с нашей стороны, два тяжелых бомбардировщика. Мы поначалу приняли их за союзников. Не успели опознавательные знаки определить, как первый бомбардировщик на бреющем дал залп из пушек и крупнокалиберных пулеметов. А там еще заход, еще… У нас-то всего два катера… А у них здесь, под боком, на Курилах, на южном Сахалине, аэродром…

В течение всей войны обстановка на Дальнем Востоке оставалась крайне напряженной. Наша страна строго соблюдала условия о нейтралитете с Японией и делала все возможное, чтобы предупредить любые осложнения на дальневосточных границах. Однако японцы систематически нарушали воздушное пространство СССР, а военные корабли — советские территориальные воды.

Сколько вреда нанесли они нашему судоходству на Дальнем Востоке! Задерживали наши суда, топили их подводными лодками и самолетами. С 1941 по 1944 год японцами было задержано 178 наших судов, потоплены транспорты «Кречет», «Майкоп», «Перекоп», «Ангарстрой», «Белоруссия», «Обь», «Ильмень», «Трансбалт»…

После вторичного рапорта на имя командира корабля Николаю Вилкову удалось добиться разрешения на отправку в группу первого броска. Это было 9 августа 1945 года.

— Вот и пришел наш денек, — сказал Николай, обращаясь к товарищам по службе. — Сегодня главная задача — железная дисциплина и полный порядок во всем. Ясно?

— Ясно, товарищ старшина! — отозвались все разом.

Началась тщательная подготовка к десанту.

Днем и ночью в штабе командующего операцией разрабатывался детальный план высадки. Предусматривалось все до мелочей.

На кораблях уже были получены указания на переход и точные схемы взаимодействия всех родов войск во время всей операции. К вечеру подготовились к походу. Десятки кораблей выстроились на рейде в четком кильватере. Десантные сухопутные войска заняли свое место на военных транспортах.

Скоро в головную часть строя должны были явиться десантные суда, которым предстояло выполнить самое ответственное задание — внезапным ударом групп первого броска майоров Т. Почтарева и П. Шутова захватить плацдарм на острове Шумшу и стремительно расширить его, не давая противнику закрепиться.

Н. А. Вилков

От успешных действий групп первого броска зависела в значительной мере судьба высадки главных сил.

Ночная темень, быстро сгущаясь, вскоре стала почти непроницаемо черной. После душного августовского дня повеяло прохладой. Стоявший на палубе десантного корабля Николай Вилков вслушивался в приглушенные голоса ночи. Он знал, что на суда, рассредоточенные в бухте Авачинской губы, идет погрузка десанта.