ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны - Сондерс Фрэнсис - Страница 15

Наверху, в апартаментах для новобрачных, атмосфера стала более нервозной. С того момента, как три недели назад было принято решение сорвать конференцию, новая группа беспрестанно работала над созданием собственного «аппарата агитпропа». Подготовительная деятельность «врага» отслеживалась, и задача её нейтрализации была распределена между членами созданного для этой цели комитета, названного международным контркомитетом, в который вошли Бенедетто Кроче (Benedetto Croce), Т.С. Элиот, Карл Ясперс (Karl Jaspers), Андре Мальро, Жак Маритен (Jacques Maritain), Бертран Расселл (Bertrand Russell) и Игорь Стравинский. В список включили даже нобелевского лауреата доктора Альберта Швейцера (Albert Schweizer), видимо, не заботясь о том, что его имя уже фигурирует во вражеском стане в качестве одного из спонсоров Вальдорфской конференции. Используя преимущества позиции «троянского коня» внутри «Вальдорфа», группа перехватывала письма, адресованные организаторам конференции, и срывала их попытки добиться от прессы благоприятных официальных заявлений и новостных сообщений. Группа выпускала потоки пресс-релизов, в которых обвиняла участников и спонсоров конференции в том, что «они определяют себя как членов коммунистической партии или как её верных спутников». Если чьи-либо убеждения не удавалось так просто выяснить, Хук и его компания предпринимали усилия для публичного разоблачения «истинных связей лидеров Вальдорфского собрания». Так, в пресс-релизе было «разоблачено» участие Ф.О. Мэтьессена в «организациях коммунистического фронта» (включавшего множество групп, в том числе, например, Комитет защиты по делу Тихой лагуны - Sleepy Lagoon Defense Committee). Говард Фаст назывался «автором пропагандистских романов», а Клиффорд Одетс был выставлен (далёким от объективности способом) «ещё одним членом коммунистической партии согласно свидетельству бывшего работника редакции «Дэйли Уокер».

По мере приближения церемонии открытия предлагались самые разные идеи, как лучше всего помешать ей (а позднее давались различные оценки случившегося). Хук, самоназначившийся фельдмаршалом «маленького антикоммунистического отряда», предложил своим боевым товарищам план, с помощью которого они смогут избежать насильственного выдворения из зала: вооружённые зонтиками, они станут стучать ими об пол, чтобы привлечь внимание, а потом привяжут себя к креслам - таким образом, их удаление из зала удастся задержать. Если им будут препятствовать в произнесении речей, товарищи Хука Бейхман и Питцеле начнут раздавать репортёрам напечатанные на мимеографе листовки.

Вышло так, что эти партизанские стратегии не пришлось пускать в дело (впрочем, зонтиками по полу всё же постучали). К их удивлению, каждому обличителю дали две минуты на выступление, хотя им и пришлось дожидаться, пока первый говоривший, отставной епископ из штата Юта, завершит свою нескончаемую речь. Мэри Маккарти адресовала свой вопрос выдающемуся гарвардскому филологу Ф.О. Мэтьессену, автору «Американского Ренессанса» (The American Renaissance), который изобразил Ральфа Уолдо Эмерсона (Ralph Waldo Emerson) предшественником американского коммунизма. «Думает ли Мэтьессен, что у Эмерсона была бы возможность жить и писать в Советском Союзе?» - спрашивала она. Мэтьессен признал, что возможности не было бы, но затем добавил: «нелогичностью года» сочли, что Ленину также не было бы позволено жить в Соединенных Штатах. Когда Дуайт Макдональд спросил Фадеева, почему он принял критические «предложения» Политбюро и переписал свой роман «Молодая гвардия», тот ответил, что «критика, высказанная Политбюро, сильно помогла моей работе».

Николай Набоков решил присоединиться к своим товарищам во время речи Шостаковича. Среди стоявших на сцене музыкантов были люди, хорошо известные Набокову, даже его друзья. Он махал им рукой, и они нервно улыбались в ответ. После типичного скучного и предсказуемого заседания Набоков наконец взял слово: «В таком-то номере «Правды», от такого-то числа, появилась неподписанная статья, судя по всем признакам, редакционная. В ней говорилось о трёх западных композиторах: Пауле Хиндемите, Арнольде Шёнберге (Arnold Schoenberg) и Игоре Стравинском. В статье все трое клеймились «обскурантами», «декадентскими буржуазными формалистами» и «лакеями империалистического капитализма». Исполнение их музыки «должно быть запрещено в СССР». Господин Шостакович лично согласен с этой официальной точкой зрения, напечатанной в «Правде»?» [92].

«Провокация!» - кричали русские подставные подпевалы, в то время как Шостаковича шёпотом инструктировали его «няньки» из КГБ. Затем композитор встал, взял в руку микрофон и, опустив вниз мертвенно-бледное лицо и уперев взгляд в кафедру, невнятно сказал по-русски: «Я полностью согласен с утверждениями, сделанными в «Правде».

Это был потрясающий эпизод. Нью-Йорка достигали слухи, что Шостакович от самого Сталина получил указание принять участие в конференции. Он был жертвенным агнцем, выглядящим, по словам одного обозревателя, «бледным, хрупким, ранимым, сгорбленным, напряжённым, замкнутым, неулыбчивым - трагичной и душераздирающей фигурой». Артур Миллер описывал его «маленьким, слабым и близоруким», стоящим «распрямившись жёстко, как кукла». Любые проявления независимого духа были для Шостаковича вопросом жизни и смерти. С другой стороны, Николай Набоков являлся русским белоэмигрантом, ставшимся американским гражданином в 1939-м. Он был в безопасности. Набоков набросился с кулаками на человека, чьи руки были связаны за спиной.

Как председатель секции искусств, на которой произошло это столкновение, Артур Миллер был потрясён: «Воспоминание о Шостаковиче неотступно преследует меня, когда я думаю о том дне - каким же маскарадом всё это было!.. Одному Богу известно, о чем он думал в том зале, как разрывалась его душа, какой порыв закричать поднимался в нём и каким внутренним усилием он подавлялся, только чтобы его действия не помогли Америке и её агрессивным намерениям по отношению к его стране - это превращало его жизнь в ад» [93]. Спустя 30 лет на Западе вышли мемуары Шостаковича, демонстрирующие его впечатления от вальдорфского мероприятия: «Я всё ещё с ужасом вспоминаю мою первую поездку в США. Я не поехал бы вовсе, если бы не сильнейшее давление, оказываемое административными фигурами всех рангов и мастей, вплоть до Сталина. Люди иногда говорят, что это, должно быть, было интересное путешествие, судя по тому, как я улыбаюсь на фотографиях. Это была улыбка приговорённого. Я ощущал себя мертвецом. Я в замешательстве отвечал на все дурацкие вопросы, и мысль о том, когда же я вернусь, не покидала меня. Сталин водил американцев на поводу, ему это нравилось. Он показывал им человека - вот он, живой и здоровый, а потом убивал его. Да почему, собственно, водил на поводу? Это слишком сильное выражение. Он одурачивал только тех, кто хотел быть одураченным. Американцам наплевать на нас. Для того чтобы жить и спать спокойно, они поверят во что угодно» [94].

Конференция продолжалась несколько дней. Т.С. Элиот послал телеграмму с протестом против конференции. Другая телеграмма пришла от Джона Дос Пассоса (John Dos Passos), который предлагал американским либералам выставить советскую тиранию в таком свете, чтобы «деспотизм погиб от собственного яда». Томас Манн (Thomas Mann), который однажды заметил, что антикоммунизм - это «основная глупость XX столетия», послал телеграмму в поддержку конференции. Дебаты шли по установленному ритуалу и были смертельно скучны. Некоторое оживление внесло вторжение молодого Нормана Мэйлера (которого один современник охарактеризовал как «Фрэнка Синатру в школьные годы»), поразившего обе стороны своими обвинениями и Советского Союза, и Соединенных Штатов в следовании агрессивным внешнеполитическим программам, которые сводят к минимуму шансы на мирное сосуществование. «Поскольку существует капитализм, дело будет идти к войне. До тех пор, пока у вас не будет честного и справедливого социализма, у вас не будет мира, - сказал он, а потом подытожил: - Каждый писатель может говорить правду, как он её видит, и запечатлевать её в своих произведениях» [95]. Речь Мэйлера произвела магический эффект, объединив противников в общем негодующем хоре.