Телеграмма - Болотовский Михаил - Страница 5

- Степаниду не видел? - спросил я. - А то ее Кондаков ищет. Хочет уточнить планы на предстоящую ночь.

Оказалось, Гурко не только видел Степаниду, но даже успел получить от нее рукописный проект поздравительной телеграммы Аджаве: испещренный какими-то непонятными пометками лист бумаги лежал перед Гурко на столе. По всем четырем углам лист был придавлен пустыми пивными бутылками.

- Ознакомься, - сказал Гурко.

Он вытянул листок из-под бутылок, стряхнул с него ореховую шелуху и положил передо мной.

По верху листа, еще хранившего ребристые отпечатки бутылочных торцов, фиолетовыми чернилами было начертано: "Поздравительная телеграмма П.Аджаве от членов СП СССР, проводящих свой творческий отпуск в ДТП им. Я.Райниса (г. Дубулты, ЛатвССР) в связи с 60-летием со дня его рождения. Проект".

- Ужас какой, - сказала жена, заглянув мне через плечо.

- Но-но! - возразил Гурко. - Трепетнее относитесь к коллегам по перу. Во-первых, Степанида старалась. А во-вторых, это проект.

- Вижу, что это проект, там написано, - заметил я. - Но это хуевый проект.

- Почему хуевый? Ты же не прочел. Хочешь пива?

- Не хочу. Лучше скажи, почему только от членов? Вот Кобзарь с Провским, к примеру, не члены.

- Провский - член, - убежденно сказал Гурко.

- Нет, не член.

- Ну, как не член, я его в справочнике видел.

- Не мог ты его там видеть.

- А где же я его видел?

- Это ты его в справочнике Союза кинематографистов видел. И в ВТО. А в Союз писателей он не вступает, чтоб взносы в три места не платить.

Саша залился пьяным смехом.

- Взносы! Да его не принимают, потому что он еврей.

- Иди ты к черту, пол-Союза - евреи.

- Вот поэтому и не принимают. Чтобы не стало больше половины.

Сам Саша, по слухам, был правнуком генерал-фельдмаршала Гурко, который в русско-турецкую войну брал Софию. Потом этот Гурко служил губернатором. Кажется, был вдобавок еще и князем. Смутно намекнуть на великого пращура Саша ухитрился даже в романе "Тяжелый сплав".

- Черносотенец, - сказал я.

- Сионист, - без обиды отозвался Гурко.

- А Кобзарь тоже еврейка?

- Спрашиваешь!

- Что - "спрашиваешь"? От одной фамилии Киевской Русью пахнет. Украинским борщом с галушками. Днепром при тихой погоде.

- Рыбой "фиш" пахнет, а не борщом. Ее фамилия Бершадская, мы с ней в литинституте вместе учились.

- Что творится! - с притворным ужасом в голосе сказала жена. - Камню некуда упасть.

- Ладно, - сказал я, - так как быть с Провским и Кобзарь?

- Пусть подпишут... - вяло отозвался Гурко. - Куда их девать...

Его уже начало развозить. Похоже, одним пивом до нашего появления дело не обошлось.

- Тогда эту фразу надо убрать. Ну, про членов. И творческий отпуск этот идиотский... Так. "Поздравительная телеграмма П.Аджаве от писателей, находящихся в..." Гм-м... Что такое ДТП?

- Дорожно-транспортное происшествие, - буркнул Гурко.

- Знаю. Причем здесь ДТП?

- Дом творчества писателей, - пояснила жена. - Там у двери доска висит: "ДТП им. Райниса".

- Мрак! Долой ДТП. "...находящихся в Доме творчества в Дубултах".

- Райниса оставь, - посоветовал Гурко.

- О'кей, оставлю... Нет, не оставлю. Потому что тогда получается, что это у Райниса 60-летие со дня рождения.

- Степанида! - радостно завопил потомок фельдмаршала.

И точно: вошла Степанида.

- Кромсаете? - поинтересовалась она, присаживаясь к столу.

- Еще как, - подтвердил я. - Вот объясните мне, сударыня, как это понять: "В отличие от многих сверстников, талантливых поэтов и прозаиков, павших на полях сражений за Родину, Вы вернулись с войны живым". Ты его что, упрекаешь за это? Или выражаешь сожаление в связи с самим фактом? И потом, что это значит - "вернулись живым"? Можно вернуться мертвым?

- Ну ты дурака-то не валяй, - доброжелательно сказала Самохина.

- Степанида, ты же мастер художественного слова! Инженер, бля, человеческих душ! - внезапно поддержал меня Гурко. - И вот еще... дай-ка листок... ага! "Ваши песни стали мерилом человеческой порядочности, отзывчивости, доброты". Самохина, как песня может стать мерилом?

Степанида подняла руку и описала перед собой какую-то сомнительную полусферу.

- Ну, может... - ответила она. - Иносказательно. Дайте лучше пива.

Гурко, не отрывая глаз от текста, протянул ей бутылку.

- "Сегодняшнее возрождение Арбата, - прочел он вслух, - свидетелями которого мы становимся, стало результатом пробужденного Вашими песнями общественного интереса к проблемам одной из старейших улиц города". Во-первых, "результатом интереса" - это не по-русски. А во-вторых, я б на его месте застрелился от такого комплимента.

- Он и застрелится, - подтвердил я. - Он этот разукрашенный Арбат терпеть не может.

- Короче, - подытожил Гурко, - текст никуда не годится, Степанида. Надо заново писать.

- Вот возьми и перепиши.

- Я?

- Ты. Ты же такой грамотный, вон исчеркал все...

- Это Балаховский исчеркал, - тут же принялся сливать воду потомок фельдмаршала. Переписывать текст ему явно не хотелось.

- Тогда пусть Балаховский перепишет, - невозмутимо отозвалась Степанида, разгрызая соленый орешек.

- Какого пса? - возмутился я. - Моя, что ли, была идея? Я вообще хотел собственный текст послать.

- Тогда пусть остается, как было.

- А я не подпишу.

- Не подписывай. Подумаешь... Остальные подпишут.

- Пусть подписывают. А я не стану.

Степанида закусила нижнюю губу, и на лице ее появилось страдальческое выражение.

- Я поэт, - сказала она с надрывом, будто признаваясь в чем-то постыдном. - Я не умею такие бумаги писать. Напиши, Балаховский, не будь падлой.

- Он тоже поэт, - заступился за меня Гурко.

- Но он же секретарь семинара Союза! - пылко возразила Самохина. Он пишет отчеты в Правление, у него есть опыт.

- За меня жена отчеты пишет.

Это было чистой правдой. Я всегда заставлял отчитываться перед Правлением жену. Секретарь СП Ерофей Хлопотов даже хвалил меня за связное изложение и аккуратный почерк.

Но Степанида моему сообщению обрадовалась.

- Чудненько! - сказала она. - Иришенька, напиши проект.

- Не будь падлой, - добавил ядовитый Гурко.