Красные цепи - Образцов Константин - Страница 36

– Как погуляла, дочка?

Маша приподнялась на цыпочки, чуть не подпрыгнув для того, чтобы чмокнуть отца в щеку, и Алина заметила, с какой неожиданной нежностью большая рука Галачьянца коснулась темных кудрей дочери.

– Отлично, папа. Я книжку читала. На улице немного моросит, но тепло.

– Ну и славно. Сейчас доктора возьмут у тебя кровь, а потом мы пообедаем.

Маша села в кресло рядом с Алиной, уже разложившей на столике инструменты, и привычным жестом закатала правый рукав темного шерстяного платья. Алина отметила тонкие и почти незаметные вены на худенькой руке девочки.

– Поработайте немножко кулачком, – попросила она и на всякий случай добавила. – Не бойтесь, будет совсем не больно.

– Я знаю, – улыбнулась Маша. – Я уже привыкла.

Алина дождалась, когда вена станет чуть более заметной, аккуратно ввела иглу и, ощущая странное волнение, стала наблюдать, как густая темная кровь медленно, словно нехотя, наполняет первую пробирку.

«Бледность, медленный ток крови, холодные руки, – мысленно отметила она. – Нарушение кровообращения?»

Она повернулась к Гронскому и увидела, что он стоит рядом и широко раскрытыми глазами не отрываясь смотрит в сторону лестницы.

– Добрый день, – услышала Алина мелодичный женский голос и тоже посмотрела.

Она спускалась с лестницы, чуть касаясь перил кончиками пальцев. Тяжелая волна густых черных волос ниспадала на плечи и спину, контрастируя с ослепительно-белым платьем, плотно обтягивающим округлые бедра и длинные стройные ноги. Женщина сошла с последней ступеньки, и казалось, что она не идет, а движется, сочетая в этом движении томную пластику большой кошки и опасную грацию змеи. Ее высокая фигура была гибкой и сильной, как стальной хлыст, капля жаркой крови Востока была растворена в смуглой коже, точеной линии прямого носа, миндалевидных глазах с густыми темными ресницами, и все это составляло ту пьянящую смесь изящества, страсти и шарма, которая называется женственностью. Ее глаза были как темные бархатные омуты, в глубинах которых искорками вспыхивала таинственная потусторонняя жизнь, и, встретив их взгляд, Гронский уже не мог оторваться, чувствуя себя пойманным, как олень на ночном шоссе, цепенеющий в свете автомобильных фар.

Такие женщины среди знойных пустынь и древних храмов из желтого песчаника сводили с ума самых стойких рыцарей из самых строгих монашеских орденов.

– Знакомьтесь, это Кристина, – сказал Галачьянц.

Кристина подошла к Гронскому и протянула ему руку. Он легко пожал ее длинные пальцы совершенной формы, с чуть удлиненными ногтями, покрытыми светлым лаком.

– Я Кристина, мне очень приятно познакомиться, – сказала она и начала улыбаться. Это была не просто улыбка, когда улыбаются губы, глаза, лицо, но как будто какая-то светлая энергия прорывалась изнутри, и улыбка была самым естественным ее проявлением. Гронский сдержанно улыбнулся в ответ, но под взглядом сияющих глаз Кристины почувствовал, как почти против воли губы его расползаются все шире и шире, растягиваясь в какую-то глупую гримасу, и он оставил попытки сохранить серьезность и улыбнулся по-настоящему, искренне и от души.

– Родион, рад знакомству, – выговорил он чуть севшим голосом. Тонкие пальцы Кристины все еще были в его руке.

– Алина Назарова, врач медицинского центра «Данко», – донеслось откуда-то снизу.

– Привет, – бросила Кристина, продолжая смотреть на Гронского.

– Родион Александрович, – какой-то сварливый настырный голос настойчиво пытался вывести Гронского из гипнотического ступора, – вы не могли бы отвлечься и помочь мне?

Гронский наконец выпустил руку Кристины, и они оба посмотрели вниз. Алина недружелюбно поглядывала на них из-под упавшей на глаза золотистой пряди волос.

– Да, конечно, – Гронский мотнул головой, словно прогоняя наваждение, и откашлялся. – Что нужно сделать?

– Для начала сесть рядом, – резко сказала Алина. – И подайте мне вторую пробирку и вот ту стеклянную трубку, если вас не затруднит.

Кристина еще раз одарила Гронского улыбкой и пошла к дверям.

– Герман, я в город по делам, – небрежно сказала она на ходу, – вернусь вечером, если что, ужинай без меня.

Кристина взялась за дверную ручку и обернулась.

– Всего хорошего, Родион. До встречи, – и вышла.

Алина сосредоточенно молчала, набирая неохотно покидающую тело кровь Маши во вторую пробирку.

– Какая красивая у вас мама, – заметила она, косясь на Гронского. – Кулачком еще поработайте, пожалуйста.

Маша слабо улыбнулась.

– Кристина мне совсем не мама. Наверное, она бы называлась мачехой, но они с папой даже не женаты. К тому же она слишком молодая и для мамы, и для мачехи.

Маша помолчала.

– А моя мама умерла, – добавила она.

У Алины ёкнуло сердце.

– Прости, пожалуйста, – сказала она с чувством. – Я не знала. Потерпи немножко, мы скоро уже закончим.

На этот раз от дверей дома и до ворот усадьбы Гронского и Алину провожал охранник, видимо, чтобы недисциплинированные посетители не вздумали опять отклоняться от разрешенного им маршрута. Они вышли за ограду и некоторое время шли молча. За то время, которое они провели у Галачьянца, недолгий день начал лениво превращаться в вечер и в воздухе запахло сумерками. Парк как-то вдруг растерял все свое аутентичное очарование: мокрая земля под ногами стала грязью, деревья и особняки из поношенных аристократов превратились в потрепанных унылых бродяг, из неопрятных зарослей то и дело выглядывали неряшливые строения за дощатыми заборами, вдоль которых бродили вялые субъекты в оранжевых спецовках. Дождь усилился, старательно застучал частыми крупными каплями по слипшимся сырым листьям, и Алина с досадой подумала о том, что до машины придется идти пешком. Если их путь к Галачьянцу был неторопливой прогулкой, то обратная дорога стала поспешной и суетливой ходьбой под дождем.

– Ну и зачем вам это было нужно? – спросила Алина.

– Я должен был посмотреть, – неопределенно ответил Гронский. Мысли его сейчас были явно где-то не здесь.

– И на кого же, боюсь спросить? – язвительно осведомилась Алина. – Если на девушку Галачьянца, то это вам удалось в полной мере. Преуспели, можно сказать.

Гронский, казалось, не заметил сарказма и продолжал широко шагать по лужам и мокрому гравию.

– Мне нужно было посмотреть на Машу, – сказал он. – Кстати, что вы о ней скажете? Как врач?

Алина пожала плечами.

– Пока у меня нет результатов клинических анализов, я мало что могу сказать. Разве только что у девочки слабый ток крови и, возможно, какие-то сосудистые нарушения, но патология это или нет, вот так сразу определить нельзя.

Гронский молча кивнул.

– Может, все-таки расскажете мне, что не так с Машей? – спросила Алина. – Вы ведь что-то знаете, правда?

– Правда, – ответил Гронский. – И я обязательно все вам расскажу, как только у вас будут результаты сегодняшних анализов, как и обещал. Просто я не хочу, чтобы мои слова каким-то образом повлияли на вашу объективность и непредвзятость, поймите меня правильно. А сейчас нам лучше немного поторопиться: сегодня у меня еще встреча с Мейлахом, а что-то подсказывает мне, что он не будет дожидаться, если я вдруг опоздаю.

Мягкий желтый свет десятками мерцающих огоньков рассыпается в стекле бутылок, и они сверкают, как праздничные игрушки на рождественской елке. Сумрак окутывает тесное пространство бара, и я почти ощущаю, как он прикасается к моим плечам, словно старое одеяло. Из двух колонок негромко и хрипло поет Армстронг: что-то про зеленые деревья и прекрасную жизнь. Я поднимаю стакан, вдыхаю аромат виски и делаю глоток. Жидкое торфяное пламя пробегает через гортань и согревает меня изнутри.

– Пожалуй, я выпью еще, – тихо говорю я, – плесни мне еще на два пальца, Мариша.

Ее улыбка расцветает мне навстречу, и глаза весело смотрят на меня из-под черной челки. Я дома. Я снова дома.

– Твое здоровье, Марина. – И я чуть приподнимаю бокал.