Звонок мертвецу. Убийство по-джентльменски (сборник) - ле Карре Джон - Страница 25

Но не минуло и шести месяцев, как это произошло. Я гостил у друзей в Дрездене, родном городе Дитера, и перед отъездом приехал на вокзал за полчаса до отправления поезда. Чтобы не торчать все это время бесцельно на платформе, я решил совершить короткую прогулку. Буквально в двухстах метрах от станции возвышалось мрачноватое здание семнадцатого века. Перед ним располагался небольшой двор, обнесенный высокой оградой из металлических прутьев с воротами из кованого железа. Дом явно превратили в нечто вроде тюрьмы временного содержания: группу обритых налысо заключенных — мужчин и женщин — выпустили во двор на прогулку, заставляя двигаться цепочкой по кругу. В центре стояли два охранника с автоматами. Пока я рассматривал эту сцену, мне бросилась в глаза знакомая фигура — на голову выше остальных, но хромавшая и мучительно старавшаяся не отставать. Это был Дитер. Трость у него, конечно же, отобрали.

Задним числом я понял, что гестапо едва ли осмелилось бы арестовать самого заметного человека в университете, пока он был на вершине популярности. Забыв о своем поезде, я вернулся в город и по телефонному справочнику разыскал его родителей. Я знал, что отец у него был врачом, и потому трудностей с этим не возникло. Но, отправившись по найденному адресу, обнаружил только его матушку. Отец к тому времени уже погиб в концлагере. О Дитере она говорила с большой неохотой, но, как выяснилось, его посадили не в лагерь для евреев, а в обычную тюрьму и якобы только на исправительный срок. Примерно через три месяца она ждала его домой. Я оставил ему записку под тем предлогом, что у меня якобы лежат его книги, которые могу вернуть, если он свяжется со мной.

Однако события тридцать девятого года закружили меня в сумасшедшем вихре, и, признаться, за весь тот год я о Дитере не вспомнил больше ни разу. Вскоре после возвращения из Дрездена мое ведомство отозвало меня в Англию. Я поспешно собрал вещи и отбыл в течение сорока восьми часов, застав Лондон в самый разгар паники. Мне дали новое задание, которое требовало интенсивной подготовки, приготовлений, тренировок. Потом я должен был сразу вернуться в Европу, чтобы наладить связи с совершенно неопытной агентурой в Германии, завербованной в спешке военной обстановки. Мне пришлось наизусть заучивать десятки самых разнообразных имен и адресов. И можете представить мою реакцию, когда в списке мне попался Дитер Фрей.

Ознакомившись с его личным делом, я обнаружил, что он фактически пришел сам, буквально ворвавшись в наше консульство в Дрездене и потребовав ответа, почему мы и пальцем не хотим пошевельнуть, чтобы положить конец уничтожению евреев. — Смайли усмехнулся. — Да, Дитер умел заставить других действовать.

Потом он посмотрел на Менделя и Гиллама и убедился, что оба не сводят с него глаз.

— Моей первой реакцией стали раздражение и отторжение. В конце концов, я знал этого молодого человека лучше всех, но отмел его кандидатуру. И о чем только думал какой-то идиот в Дрездене? Потом я изрядно испугался, словно получил в руки неразорвавшийся снаряд — импульсивный несдержанный характер Дитера мог стоить жизни не только мне одному. Несмотря на некоторые изменения во внешности и новую «легенду», которую я использовал, к Дитеру я мог прийти только как прежний Джордж Смайли из университета, и все мое прикрытие тогда летело к черту. Казалось, хуже начала и придумать нельзя, и я всерьез подумывал о том, чтобы исключить Дитера из агентурной сети. Но оказался глубоко не прав. Из него получился превосходный разведчик.

Он не то чтобы стал скрывать свой темперамент, но научился использовать его на пользу делу. Увечье избавило его от призыва в армию, и он нашел работу чиновника в железнодорожном ведомстве. Очень быстро ему удалось сделать там неплохую карьеру, получив достаточно важный чин, и количество информации, которую он стал для нас добывать, было просто фантастическим. Данные о перевозках войск и боеприпасов, пункты назначения составов, даты отправления и прибытия. Позднее он даже доносил об эффективности наших бомбовых ударов, выделяя для них ключевые цели. Его всегда отличали способности блестящего организатора, и, думаю, это служило ему надежной защитой. Он так усердно трудился в системе железных дорог, что сделался, по сути, незаменимым, вкалывая день и ночь. Таких людей и тайная полиция не трогает. Ему даже вручили медаль за заслуги перед отечеством, и, как я подозреваю, его досье надежно затерялось в архивах гестапо.

Дитер руководствовался теорией, почерпнутой из «Фауста». Мысль сама по себе не имеет ценности. Чтобы эту ценность обрести, необходимо действие. Он не уставал повторять, что величайшую ошибку совершают люди, отделяющие дух от тела: приказ не существует, если его не выполнили. И часто цитировал Клейста: «Если бы наши глаза были сделаны из зеленого стекла, а все, что кажется белым, оказалось на самом деле зеленым, то что изменилось бы?» Что-то в этом роде.

Как я уже говорил, Дитер был потрясающим агентом. Он дошел до того, что стал отправлять некоторые эшелоны с особо ценными военными грузами в те ночи, когда бомбардировка их была особенно удобна. Разработал целый набор хитроумных трюков, словно от природы был создан для шпионажа, настолько досконально овладел его приемами. Нам не верилось, что так может продолжаться долго, но эффект наших бомбовых ударов оказывался обычно настолько масштабен и имел такую широкую географию, что невозможно было заподозрить, что это могло стать следствием предательства всего лишь одного человека. Да еще такого словоохотливого, как Дитер.

Что касается моей с ним связи, то и здесь проблем не существовало. По долгу службы Дитер часто бывал в разъездах, имея спецпропуск, дававший доступ повсюду. Поэтому контакты с ним были детской игрой в сравнении с некоторыми другими агентами. Иногда мы попросту встречались и беседовали в каком-нибудь кафе. Или он мог посадить меня в свою машину, выделенную ему министерством, и провезти по шоссе миль на шестьдесят или семьдесят под видом случайного попутчика. Но чаще всего мы садились с ним в один поезд и в коридоре обменивались одинаковыми чемоданами. Могли пойти в театр, сдать в гардероб по пакету, а потом передать друг другу свои квитанции. Я редко получал от него оригиналы документов — по большей части это были снятые под копирку вторые экземпляры. Над их изготовлением прилежно трудилась его секретарша, а он регулярно «уничтожал» их, складывая в свой чемоданчик перед уходом на обед.

Но в сорок третьем году меня снова отозвали. Мое коммерческое прикрытие перестало быть надежным, да и сам я был переутомлен до крайности.

Он прервался и достал сигарету из портсигара Гиллама.

— Впрочем, не Дитер был тому виной, — продолжал Смайли. — Он был моим лучшим агентом, но далеко не единственным. Работа с ним напоминала легкий пикник в сравнении с той головной болью, что доставляли другие. Когда война закончилась, я через своего преемника попытался узнать дальнейшую судьбу Дитера и остальных своих подопечных. Одни обосновались чуть ли не в Австралии и Канаде, другие вернулись на пепелища родных городов в Германии. Как я понял, Дитер долго колебался, как ему поступить. Если вы помните, Дрезден заняли русские, и у него могли возникнуть сомнения, стоит ли отправляться туда. Но в итоге он все-таки поехал. Жизнь заставила — ведь там оставалась его мать. А американцев он вообще на дух не переносил. Не забудем и о его социалистическом мировоззрении.

Позже я слышал, что и там он сумел сделать неплохую карьеру. Огромный опыт административной работы, накопленный во время войны, пригодился правительству Германской Демократической Республики. Пошли на пользу и репутация критика нацизма, и страдания, перенесенные семьей, расчистив ему дорогу. Короче, он кое-чего добился и при новой власти.

— Чего, например?

— Еще месяц назад он возглавлял лондонское представительство сталелитейной промышленности ГДР.

— И это еще не все, — поспешил продолжить Гиллам. — Если ты думаешь, Мендель, что теперь знаешь все, то должен тебя разочаровать. Этим утром я избавил тебя от необходимости повторного визита в Уэйбридж и сам навестил Элизабет Пиджен. Правда, эта мысль пришла в голову Джорджу.