Властелин колец
Две твердыни - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 35

– Большое войско идет за нами по пятам, – сказал Арагорн.

– Они несут огонь, – глухо отозвался Теоден, – и поджигают все на своем пути – дома, рощи и стога. Богатый край, благословенная долина, селенье за селеньем. Горе мне и моему народу!

– При дневном-то свете повернули бы мы коней и обрушились на поджигателей с высоты, – сказал Арагорн. – Не по мне это – бежать от них.

– Бежать осталось недолго, – заверил Эомер. – Вот-вот подъедем к Хельмовой Гати: там глубокий ров, надежный вал и до Крепи еще добрая миля. Развернемся и дадим бой.

– Нет, на оборону Гати у нас сил недостанет, – возразил Теоден. – Где нам: она длиннее мили и въезд очень широкий.

– Въезд все равно придется оборонять, значит, нужна тыловая застава, – сказал Эомер.

Ни звездочки не было в безлунном небе, когда передовые конники достигли въезда над рекой по широкой дороге, спускавшейся берегом от Горнбурга к Гати. Из-за черного провала, со смутной высоты стены их окликнул часовой.

– Властитель Ристании ведет ополчение к Хельмовой Крепи, – отозвался Эомер. – Говорю я, Эомер, сын Эомунда.

– Мы такого и не чаяли, – молвил часовой. – Скорей заезжайте! Того и гляди, нагрянут орки.

Вскоре войско выстроилось за Гатью у реки, на пологом склоне. Взбодрившись, передавали из уст в уста, что Эркенбранд оставил в крепости изрядную дружину и ее немало пополнили беженцы.

– Пожалуй, наберется и с тысячу пеших ратников, – сказал старый Гамлинг, поставленный начальником низовой охраны. – Многие, правда, в чересчур уж почтенных летах, вроде меня, а у других, как у моего внука, молоко на губах не обсохло. Что слышно про Эркенбранда? Вчера говорили, будто он идет сюда с остатками отборной дружины Вестфольда. А нынче о нем ни слуху ни духу.

– Боюсь, что недаром, – сказал Эомер. – Дозорные наши вернулись ни с чем, а где ему быть? Всю долину заполонили враги.

– Худо наше дело, если он погиб, – молвил Теоден. – Могучий витязь – поистине в нем ожила доблесть Хельма Громобоя. Но ждать его здесь мы не можем: надо стянуть все силы к Горнбургу. Как у вас там с припасами? Мы-то налегке: на битву ехали, а не садиться в осаду.

– Три четверти вестфольдцев укрылись в здешних пещерах – стар и млад, женщины и дети, – сказал Гамлинг. – Но припасов все равно хватит надолго: туда согнали весь скот, да и кормов заготовлено в достатке.

– Это хорошо, – сказал Эомер. – Долину они выжгли и разграбили дотла.

– Разграбить Хельмову Крепь куда потруднее, это им дороговато станет, – проворчал Гамлинг.

Спешились у крепостной плотины и по гребню ее, а затем по откосу длинной вереницей провели коней к воротам Горнбурга. Там их тоже встретили с ликованьем и новой надеждой; как-никак вдвое прибавилось защитников крепости.

Эомер быстро распорядился: конунгу с телохранителями и сотней-другой вестфольдцев предоставил оборонять Горнбург, а всех остальных разместил на Ущельной стене и Южной башне, ибо там ожидался главный натиск оголтелых полчищ. И там он был опаснее всего. Коней под малой охраной отвели подальше в ущелье.

Ущельная стена была высотой в двадцать футов и такой толщины, что по верху ее могли пройти рука об руку четверо, а парапет скрывал воинов с головой. На стену можно было спуститься по лестнице от дверей внешнего двора Горнбурга или подняться тремя пролетами сзади, со стороны ущелья. Впереди она была гладко обтесана, и громадные каменья плотно и вровень пригнаны, сверху они нависали, точно утесы над морем.

Гимли стоял, прислонясь к парапету, а Леголас уселся на зубце, потрагивая тетиву лука и вглядываясь во мглу.

– Вот это другое дело, – говорил гном, притопывая. – Насколько же мне легче дышится в горах! Отличные скалы! Вообще крепкие ребра у здешнего края. Как меня спустили с лошади, так ноги просто не нарадуются. Эх, дайте мне год времени и сотню сородичей – да никакой враг сюда после этого даже не сунется, а сунется – костей не соберет.

– Охотно верю, – отозвался Леголас. – Ты ведь истый гном, гном всем на удивленье, любитель горного труда. Мне-то здешний край не по сердцу, что ночью, что наверняка и днем. Но с тобою я чувствую себя надежнее, мне отрадно, что рядом эдакий толстоногий крепыш с боевым топором. И правда, не помешала бы здесь сотня твоих сородичей. Но еще бы лучше – сотня лучников из Лихолесья. Ристанийцы – они стрелки по-своему неплохие, но мало у них стрелков, раз-два и обчелся!

– Темновато для стрельбы, – возразил Гимли. – А если уж на то пошло, так лучше всего бы сейчас как следует выспаться. Честное слово, таких сонных гномов, как я, свет еще не видывал. Маятное дело эта верховая езда. И однако ж секира у меня в руках ну прямо ходуном ходит. Ладно уж, раз спать нельзя, давайте сюда побольше орков, было бы только где размахнуться – и сразу станет не до сна.

Время тянулось еле-еле. В долине догорали далекие пожары. Изенгардское воинство теперь надвигалось в молчании: огненные змеи вились по налогу.

Вдруг от Гати донесся пронзительный вой и ответный клич ристанийцев. Факелы, точно уголья, сгрудились у въезда – и рассыпались, угасая. По приречному лугу и скалистому откосу к воротам Горнбурга примчался отряд всадников: застава отступила почти без потерь.

– Штурмуют вал! – доложили они. – Мы расстреляли все стрелы, ров и проход завалены трупами. Это их задержит ненадолго – они лезут и лезут на вал повсюду, бесчисленные, как муравьи. Но идти на приступ с факелами им впредь будет неповадно.

Перевалило за полночь. Нависла непроглядная темень, душное затишье предвещало грозу. Внезапно тучи распорола ослепительная вспышка, и огромная ветвистая молния выросла среди восточных вершин. Мертвенным светом озарился склон от стены до Гати: там кишмя кишело черное воинство – приземистые, широкозадые орки и рядом рослые, грозные воины в шишаках, с воронеными щитами. А из-за Гати появлялись, наползали все новые и новые сотни. Темный, неодолимый прибой вздымался по скату, от скалы к скале. Гром огласил долину. Хлынул ливень.

И другой, смертоносный ливень обрушился на крепостные стены: стрелы свистели, лязгали, отскакивали, откатывались – или впивались в живую плоть. Так начался штурм Хельмовой Крепи, а оттуда не раздалось ни звука, не вылетело ни единой ответной стрелы.

Осаждающие отпрянули перед безмолвной, окаменелой угрозой. Но молния вспыхивала за молнией, и орки приободрились: они орали, размахивали копьями и мечами и осыпали стрелами зубчатый парапет, а ристанийцы с изумленьем взирали на волнуемую военной грозой зловещую черную ниву, каждый колос которой ощетинился сталью.

Загремели медные трубы, и войско Сарумана ринулось на приступ: одни – к подножию Ущельной стены и Южной башне, другие – через плотину на откос, к воротам Горнбурга. Туда устремились огромной толпой самые крупные орки и дюжие, свирепые горцы Дунланда. В блеске молний на их шлемах и щитах видна была призрачно-бледная длань. Они бегом одолели откос и подступили к воротам.

Крепость, словно пробудившись, встретила их тучею стрел и градом каменьев. Толпа дрогнула, откатилась врассыпную и снова хлынула вперед, опять рассыпалась и опять набежала, возвращаясь упорно, как приливная волна. Громче прежнего взвыли трубы, и вперед с громогласным ревом вырвался плотный клин дунландцев; они прикрывались сверху своими большими щитами и несли два огромных обитых железом бревна. Позади их столпились орки-лучники, держа бойницы под ураганным обстрелом. На этот раз клин достиг ворот, и они содрогнулись от тяжких размашистых ударов. Со стены падали камни, но место каждого поверженного тут же занимали двое, и тараны все сокрушительней колотили в ворота.

Эомер и Арагорн стояли рядом на стене. Они слышали воинственный рев и гулкие удары таранов; ярко сверкнула молния, и при свете ее оба враз поняли, что ворота вот-вот поддадутся.

– Скорей! – крикнул Арагорн. – Настал час обнажить мечи!