Полнолуние - Антонов Сергей Валентинович - Страница 33

– Какой толстый! – улыбнулась девушка. – Небось, всех мышей в округе переловил?

Платов хотел зажечь лампу, но так и не дошел до стола, а застыл на середине комнаты.

– Свечи!

– Ну, свечи, – пожала плечами Надя. – Выглядят немного странно…

– Я сам их зажег и потушил, – произнес Иван деревянным голосом. – Совсем недавно…

Он бросился во вторую комнату, откинул крышку сундука, развернул черный балахон и убедился в том, что от него оторван кусок ткани.

– Все как во сне! Все сходится! Книга в подвале! Почему ты так на меня смотришь?

Маркова провела пальцами по слипшимся от воды прядям волос, дотронулась до своего мокрого плаща.

– Ваня, скажи мне, пожалуйста, как ты ухитрился не намокнуть под проливным дождем?

Весело насвистывая, Макеев щелкнул выключателем и, вспыхнувшая под потолком лампочка без абажура осветила скромное холостяцкое жилище гения слесарных дел.

Большую часть времени Прошка проводил в школе и на крыльце сельмага, поэтому уборка не была приоритетным направлением его жизни. Обрывки бумаг, шкурки от колбасы и множество окурков в тарелках, стаканах и просто на полу придавали помещению обжитой вид. Окна были до половины заклеены пожелтевшими газетами, которые предохраняли чувствительные с похмелья глазенки хозяина от солнечного света и не позволяли любопытным взорам проникать в святую святых макеевской норы.

Самые потертые места на обоях, сторож прикрыл фотографиями голых девиц. Он любил пышные формы, поэтому все дамы имели груди размером с футбольные мячи.

На месте, где у всех обычных жителей планеты стоял журнальный столик, Прохор установил громадную лохань из нержавейки, украденную по случаю с молочной фермы.

Там, как потопленные субмарины, плавали бутылки разных цветов, размеров и степени чистоты.

Поскольку Прошка часто их сдавал, а еще чаще покупал новые, то количество бутылок в лохани оставалось постоянным, а вода менялась не чаще раза в полугодие. Она пахла уже не мылом, а дохлой рыбой.

Притупленное водкой обоняние сторожа не регистрировало этого аромата, зато те, кто пытался побывать у Прошки в гостях, затыкали носы и под благовидным предлогом раскланивались с хозяином.

Справедливости ради следует отметить, что стол в комнате был. Неуклюжий и громоздкий он напоминал уснувшего динозавра и был завален множеством журналов и газет, добытых Макеевым в школьной котельной. Поиск затерявшегося в макулатурных залежах телефона отнял у Прошки добрых пять минут. Он, наконец, добрался до диска, набрал номер Кипятильника.

– Лев Евгеньевич? Да, Прохор. Наш клиент отправился на поиски своих компьютеров. Макеев старательно описал дом Подольного и предупредил Бортышева о том, что придется иметь дело с приезжим капитаном милиции.

– Да и насчет деньжат…

Насчет деньжат Прошка уточнить не успел: связь оборвалась. Причем не короткими гудками, а полной и безоговорочной тишиной. Увлеченный разговором сторож не заметил вошедшего в комнату телохранителя Большакова.

Тот сунул в чехол нож с наборной ручкой, которым обрезал телефонный провод, схватил Макеева за нечесаные кудри и ударил о край стола.

– Стучим помаленьку? Кипятильнику звонил?

– К-к-какому К-к-кипятильнику? – хлеставшая из разбитого носа кровь попадала в рот и мешала говорить. – Не звонил я н-никому!

– Кого в уши долбишь? – амбал вырвал из руки Прошки визитную карточку, скомкал ее и принялся запихивать в рот стукача.

– Жри, сволочь!

Макеев начал послушно жевать картон, а телохранитель стащил его с дивана и поволок к лохани.

– Сейчас умоешься и будешь, как огурчик! Зеленый и холодный!

Сильным ударом по почкам он заставил опуститься сторожа на колени и окунул его голову в воду. Прошка пускал пузыри, молотил по бутылкам руками, но его движения постепенно становились все более вялыми. Через минуту, когда вода приобрела розовый оттенок, агент Бортышева перестал подавать признаки жизни.

Телохранитель брезгливо отряхнул руки и вышел из дома. Он собирался предупредить Большакова о том, что в Махово становится жарко.

Артур, разумеется, станет злиться на то, что разговор с Кипятильником не удалось пресечь до того, как он начался, но в конечном итоге будет благодарен за своевременное предупреждение.

В это время Бортышев задумчиво вертел в руке телефонную трубку. Ночной звонок из Махово застал его за раскладыванием очередного пасьянса. Лев Евгеньевич страдал бессонницей, что, скорее всего, было следствием тесной дружбы с чифиром. Впрочем, ночные бдения имели и свои преимущества. Кипятильник в любой момент был готов к принятию правильных решений и молниеносным действиям. Он понял, что Прошка пал смертью храбрых, а ситуация накалилась до предела и пришел его черед вступать в игру.

Бортышев смахнул карты в ящик письменного стола и набрал номер сотового телефона Хряка.

– Хватит дрыхнуть, Гриша, наш выход. Жмот в корень оборзел. Моего человечка замочил. Лютует, в общем. Зачисти все концы, какие сможешь, и встречай меня. Будем Артура на муку перемалывать.

– Понял, шеф!

Григорий потянулся до хруста в суставах, зевнул и завел двигатель «форда», припаркованного в березовой роще на окраине Махово.

Первый визит он нанес в дом секретного агента Макеева и убедился в том, что Кипятильник, как всегда прав. Теперь Хряк точно знал, куда следует ехать дальше. Он хорошо запомнил место, где стоял автомобиль Большакова и успел время. Гриша увидел свет фар, ударил по педали тормоза. Послушный хозяину «форд» развернулся поперек дороги, заставив водителя «пежо» остановиться. Он высунулся наружу.

– Мужик, ты че совсем упился?! Убирай свой драндулет, пока я тебе все мозги не вышиб!

Хряк молча барабанил пальцами по приборной панели. Как и следовало ожидать, телохранитель Большакова не выдержал и выскочил из автомобиля, намереваясь разобраться с наглецом по полной программе. Как только он оказался в пределах досягаемости, Хряк резко распахнул дверцу и противник, как сбитая кегля, рухнул на дорогу. Только после этого Гриша покинул автомобиль. С кривой ухмылкой понаблюдал за тем, как поверженный здоровяк поднимается и достает из чехла нож.

– Тебе кранты, парень!

Тускло блеснувшее лезвие описало плавную дугу и замерло в нескольких сантиметрах от груди Хряка. Он схватил противника за кисть, без видимых усилий развернул его руку, меняя направление удара на сто восемьдесят градусов. Нож по самую рукоятку вонзился в живот своего хозяина и тот со стоном упал.

Гриша поднял обмякшее тело, швырнул его на заднее сиденье, а сам сел за руль «пежо» и спрыгнул в придорожную канаву за пару секунд до того, как бампер автомобиля уткнулся в поросший травой склон. Хряк взглянул на светящийся циферблат наручных часов. Он уже опаздывал на встречу с хозяином.

Скрипкин вошел в дом, не снимая облепленных грязью ботинок, бухнулся в кресло и обвел стены своего жилища унылым взглядом. Вставленные в красивые рамки несколько грамот извещали о том, что Олег Степанович в институтские годы занимал призовые места по легкой атлетике.

Он специализировался на стометровках, поскольку бег на длинные дистанции предполагал выносливость, которая никогда не была сильной стороной будущего физрука.

Вот и теперь ему не хватило дыхания в кроссе, организованном с легкой руки Большакова. Чем больше Скрипкин стремился выбраться из этой трясины, тем глубже в ней увязал.

Вопрос «Что теперь будет?» уже не входил перечень самых злободневных. Будет позор, уголовное дело и возможно длительный срок заключения. Его директорское кресло, конечно же, займет умный и честный очкарик Лапунов, если того не пришьют люди Артура. Сидеть на скамье подсудимых вместе с Большаковым Олег Степанович не собирался. Он перевел взгляд со стены на потолок, точнее на крюк, служивший креплением большой люстре с матовыми плафонами.

Веревку директор отыскал в кухне. Он небрежно смахнул на пол висевшую на ней одежду, а пути в зал прихватил с собой табурет.