Планета Вода (сборник с иллюстрациями) - Акунин Борис - Страница 15

– Вы забыли представиться, сэр, – строго заметила она, потому что при первом знакомстве самое главное – сразу правильно себя поставить. – Не думаю, что это вежливо.

– П-прости. Мое имя – Питер Булль, – с заминкой ответил брюнет, будто не сразу вспомнил, как его зовут.

Самое лучшее средство взять себя в руки, когда произошло несчастье, – сосредоточиться на решении проблем, которые оно создало. Несчастье всегда создает проблемы, на то оно и несчастье.

Поэтому Эраст Петрович взял японца за плечи, не дал биться лбом о доски. Рывком поставил на ноги, повернул заплаканной физиономией к себе.

Прямо так, над бездыханным телом Булля, и поговорили. Сначала коротко.

– П-полиция? – спросил Фандорин.

Маса покачал головой.

– Нет, господин. Не надо полиции. Во-первых, зачем она, если все, кто причастен к этому ужасному событию, уже умерли? Во-вторых, полиция помешает нам сделать то, что должно.

– А что д-должно?

Ответ Эрасту Петровичу был известен, но требовалось вовлечь Масу в разговор, чтобы он перестал всхлипывать и покаянно смотреть на мертвого инженера.

Японец в разговор не вовлекся, лишь пожал плечами и произнес одно-единственное слово:

– Катакиути.

– Ну, тогда за работу. Нужно здесь п-прибрать.

Сначала избавились от трупов. Каждому один камень к шее, другой к ногам – и с пирса в воду, на десятиметровую глубину. Маса обычно соблюдал вежливость по отношению к павшим врагам, но сейчас даже ни разу не поклонился, а на труп майора Шёнберга, застрелившего мистера Булля, даже плюнул.

Потом соорудили из веток и разломанных ящиков погребальный костер для Пита.

При свете этого багрового пламени, под монотонный речитатив поминальных буддийских сутр, которые гундосил Маса, под хруст горящего дерева, Фандорин осмыслил ситуацию.

Огненное погребение

Всё, в общем, было ясно. В мире разгорается жесткая борьба за первенство. Ставка велика, противникам не до джентльменства. Если уж англичане готовы в нарушение всех международных норм прислать в чужие воды крейсер и высадить десант, то чего ждать от нахрапистых немцев, обойденных при разделе колоний? Увидели, что англичане выписали откуда-то хитрую субмарину, переполошились, нанесли превентивный удар.

Оно и черт бы с ними. Какое дело искателю подводных сокровищ до грызни между великими державами? Фандорин и собирался мирно уехать, оставив британцев и немцев разбираться друг с другом. Но теперь с нейтралитетом и невмешательством покончено.

Эраст Петрович решил, что останется. Действовать будет не на стороне англичан, но уж точно против немцев.

Не надо было Шёнбергу убивать Пита Булля. Ein grosser Fehler[5]. Жизни самого майора и его олухов в уплату за эту ошибку совершенно недостаточно. Расплатиться придется всему германскому рейху.

– Я собираюсь произнести речь, господин, – сказал Маса, собрав пепел мистера Булля в широкий пальмовый лист. – И хочу, чтобы вы внимательно ее выслушали.

Взяв лист четырьмя руками, они снова поднялись на пирс и развеяли прах выдающегося изобретателя над ночным морем.

– Мы должны отомстить за нашего соратника по-настоящему, как предписывает древний благородный Путь катакиути… – торжественно начал японец.

Это слово европейцы обычно переводят просто как «месть», но катакиути возвышеннее тривиальной вендетты, поскольку его совершают не из злобы, а во имя восстановление нарушенной справедливости.

Эраст Петрович уже догадался, что Маса пришел к тому же выводу, что и он сам, но лишь покивал.

– Если бы немецкий сёса[6] убил Бури-сан по личным соображениям, было бы довольно в отместку умертвить его самого и его вассалов. Но сёса убил Бури-сан из-за секретной базы, потому что хотел уберечь ее от опасности. Значит, настоящая виновница – секретная база. Надо ее уничтожить со всеми ее секретами, а заодно и с отвратительным кёдзю[7], который убивает девочек. Только тогда осуществится истинный катакиути, а нарушенное равновесие Добра и Зла восстановится. Убедил ли я вас, господин, или мне продолжить?

– Убедил, – быстро ответил Фандорин, с облегчением подумав, что Маса прав и можно ограничиться только базой на Сен-Константене, а мстить всему германскому рейху – это уже перебор.

– Очень хорошо. Я знал, что умею убеждать, – довольно наклонил голову японец. – Но поскольку я уже приготовился, позвольте рассказать вам одно достоверное предание, которым я хотел проиллюстрировать свою речь.

– Ладно. Только, пожалуйста, говори помедленней и не используй старинных слов, – попросил Эраст Петрович. – Я понимаю по-японски уже не так хорошо, как прежде.

– Это правда, господин. Вы говорите всё хуже и хуже – просто неприятно слушать. А предание вот какое… Вы, конечно, знаете про сорок семь верных вассалов, отомстивших за своего господина и потом с чистым сердцем взрезавших себе животы. Но на тему катакиути есть и другая история, менее известная.

Однажды, лет сто назад, жил в Эдо один якудза по имени Куроскэ. Он брал мзду с чайных домов квартала Ёсивара, опекаемых его кланом. Все очень уважали Куроскэ, потому что он честно нес свою службу: собирал взносы аккуратно, должников наказывал без чрезмерности, не давал в обиду девушек «ивового мира» и всегда беспрекословно выполнял приказы своего оябун[8], даже если они были совсем безумными. Его господин был оябун уже в третьем поколении, и, как это часто бывает с молодыми людьми, которым положение досталось по наследству, вырос своенравным и склонным к экстравагантным поступкам. Это его в конце концов и погубило. Как-то раз он вздумал отбить любимую куртизанку у могущественного хатамото, близкого к его высочеству сёгуну. Подарил девушке такие дорогие подарки, что ее сердце дрогнуло. Потом в знак сильной любви прислал куртизанке свой отрезанный мизинец – и тут ее сердце уже совсем растаяло. Они начали тайно встречаться.

Об этом донесли вельможе, и тот поступил, как требовали честь, обычай и статус. Прислал в павильон, где оябун и куртизанка предавались страсти, лучшего фехтовальщика из своих вассалов. Мастер меча зарубил неверную женщину прямо в постели, а оябуну дал одеться и вооружиться, после чего отсек ему голову, потому что, как я уже сказал, это был мастер меча.

Когда произошла эта трагедия, Куроскэ попросил у вдовы разрешения поручить катакиути именно ему, а поскольку он был человек почтенный, разрешение было дано.

С мастером меча Куроскэ расквитался быстро. Фехтовальщик он был плохой, но зато отлично метал ножи. А дальше перед Куроскэ встал очень трудный этический вопрос: можно ли на этом считать катакиути свершившимся или же следует пройти этим Путем до конца, то есть убить и самого хатамото? С точки зрения тогдашнего канона, он мог считать свой долг исполненным – рука, погубившая господина, была отсечена и принесена его безутешной вдове. Кроме того, убийство такого важного чиновника навлекло бы беду на весь клан. Поэтому вдова и все старшие советники были решительно против.

Нормальное катакиути

Однако Куроскэ не признавал компромиссов в вопросах чести. Мало уничтожить орудие Зла, надо искоренить и источник Зла – вот к какому выводу пришел этот искренний человек. В праздничный день он затесался в толпу около храма, метнул нож в хатамото, когда тот садился в паланкин, и попал точно в сердце. После этого, согласно обычаям своего клана, Куроскэ уплыл на остров Минэгасима и прыгнул в жерло огнедышащего вулкана – это очень красивая и к тому же приятная смерть. В прощальном письме Куроскэ написал, что настоящая искренность не довольствуется полумерами. Благодаря этому выдающемуся герою канон катакиути был усовершенствован.