Мир фантастики 2014. На войне как на войне - Дивов Олег Игоревич - Страница 31

– Вот что, Григорьев, – наконец беря себя в руки, заговорил начальник артиллерии. – Ты, конечно, падлюка, что все эти годы молчал. Ну да хрен с тобой. Значит, так, слушай мою команду. Мемуары без этого эпизода я печатать не буду. Так что шли их обратно.

– Не могу, Василий Матвеевич. Книга уже в плане стоит. А план, сами знаете, у нас закон. Да и подумайте, как оно получится, если в Главном политуправлении узнают, что вы отказываетесь печатать свою книгу из-за какого-то изменника Родины.

– Григорьев, ты-то соображаешь, о чём говоришь?! Какой он тебе изменник Родины? Черти бы вас всех там побрали, вояки паркетные! Не можете вернуть книгу – хрен вам в дышло, печатайте как хотите. Но чтоб я ее в глаза не видел. Усек? Сволочи!

Он с силой опустил трубку на рычаг.

Аристократично тонкими пальцами Конрад Маркс погладил блестящий гравированный нагрудник максимилиановского доспеха. Драгоценный подарок сослуживцев в день пятидесятилетия. На постаменте красного дерева красовалась серебряная табличка: «Личный танк для лучшего танкиста ГДР, доблестного генерала Конрада Маркса». Воистину, этот доспех – первый германский танк. И стоит он разве только на самую малость дешевле!

Конрад в который раз улыбнулся, читая дарственную надпись. Каминные часы малиновым перезвоном пробили три часа дня.

«Время садиться за мемуары, – отметил про себя генерал и неспешно пошёл к столу. – Забавная все-таки штука жизнь – подумалось ему. – Лучший танкист ГДР! Можно ли было помыслить об этом четверть века тому назад? Если бы не известный однофамилец…»

В его памяти живо встали образы далёкого прошлого: голубоглазый солдат с перерезанным горлом в неглубоком окопе у реки, позорная история пленения, допрос, затем очередные допросы в дивизионном, потом армейском политотделе и, в конце концов, предложение вступить в военную антифашистскую организацию под руководством генерал-фельдмаршала Паулюса. Подумать только! Всего несколькими днями раньше он мечтал о войсках СС, и вдруг на тебе: офицерский барак в районе Красной Горки, довольно сносное питание и обмундирование – борец с гитлеризмом. Уж во всяком случае куда лучше, чем сибирские лагеря! Потом, когда война закончилась, ему, храброму и умелому офицеру-антифашисту, была открыта широкая дорога в новую армию новой Германии. Конечно, он воспользовался этой возможностью сполна.

Конрад сел за стол, аккуратно разложил перед собой заметки, чистые листы, достал паркеровскую ручку с золотым пером и углубился в работу. Конечно, описания боёв могли бы иметь и другую тональность. Но сейчас, когда Советский Союз был не просто союзником, а Большим Братом, стоило не забывать указывать на мужество и героизм красноармейцев. Тогда можно было ожидать переиздания и в Советском Союзе, а это немалые деньги. Генерал Маркс писал спокойно, взвешенно, подбирая каждое слово, где только возможно приводя статистические данные и документы, пока рука его не остановилась сама собой.

В голове вновь, точно ждавшая своего часа подводная лодка, всплыла история пленения. Конрад встал из-за стола и подошёл к окну. За забором, схватив крышки от кастрюль вместо щитов, потрясая самодельными мечами, бегали его внуки, пожалуй единственные, к кому генерал Маркс, прозванный армейскими насмешниками «Герцог Конрад Суровый», относился с нежностью. Сорванцы что-то кричали, самозабвенно рубя лопухи.

«Нет, нельзя допустить, чтобы они узнали, что их дед был взят в плен со спущенными штанами. Что угодно, только не это!»

Он глубоко вздохнул: «История простит мне этот небольшой обман. Да, если вдуматься, и не обман вовсе, простое умолчание.

«…последующие события, связанные с критическим ухудшением организации тыла корпуса фон Майнцдорфа, привели к тому, что, невзирая на храбрость экипажей сводного батальона и дальновидность командования, мне так и не удалось завершить возложенную на меня миссию. Но смело могу сказать, мы сделали все, что было в человеческих силах».

Генерал Маркс вновь отложил ручку и удовлетворённо перечитал записи.

«Ну вот. Разве я в чем-то солгал?»

Доктор исторических наук Павел Алексеевич Чернягин выключил телевизор. Его раздражало обилие рекламы, мелькание сюжетов, раздетых девиц, под несуразную музыку вываливающих прямо на зрителя свои телеса. Как серьезный учёный, он больше любил спокойную методичность, мир книг, архивную тишину и маленькие открытия, способные перевернуть картину огромного мира, взорвать обыденное восприятие того, что еще вчера казалось досконально известным.

Этот телевизор, огромную плазменную панель, дети подарили ему на шестидесятилетие. Казалось бы, совсем недавно. А ведь уже два года прошло. Сам он редко включал этот экран размером с коврик с оленями, висевший когда-то на стене возле его детской кровати. Но внучка в отсутствие деда норовила пробраться в кабинет и включить на полную мощность один из десятка музыкальных каналов. Потом ее увлекало что-нибудь другое, и она уходила, оставив телевизор включённым.

Павел Алексеевич выключил телевизор, с крестьянской основательностью вытер пыль с панели, а заодно протер и красовавшуюся над ним на специальной подставке из аризонского кипариса разряженную немецкую гранату – подарок отца. Вторая такая же хранилась у родителей дома, напоминая о военной юности.

Восстановив порядок, Павел Алексеевич вернулся к письменному столу, где, приветливо раскинув белые листы, ждала его рукопись. «Подводные течения сухопутной войны» – значилось на титульном листе.

«Хорошее название, интригующее», – подумал Чернягин. Такие сейчас любят. Но главное – не название. Главное – суть! Возможность открыть миру истину, тщательно закамуфлированную суетой военных будней, происками затаившихся врагов Отечества и, что греха таить, стараниями вездесущих спецслужб. То, что он собирался написать сегодня, касалось его лично, вернее молодости его родителей.

Павел Алексеевич со вздохом поглядел на пожелтевшую фотографию в серебряной рамке. Улыбающиеся отец и мать, совсем юные. У отца на плече трехлинейка, за ремнём – две немецкие гранаты. У матери на груди медаль «Партизан Великой Отечественной войны» 2-й степени… Винтовку, конечно, пришлось сдать, а гранаты, пусть и обезвреженные, сохранились…

Он уселся поудобней, щелкнул авторучкой и начал писать, продолжая оставленный вчера текст.

«Здесь мы подходим к одной из самых интригующих страниц переломного года войны. К тактической операции «Кульнев». Вернее, даже не к ней самой, хотя плоды этой операции трудно переоценить, а к малоизвестному факту, предшествующему капитуляции корпуса генерала фон Майнцдорфа».

Павел Алексеевич писал, пересыпая свой труд обильными цитатами из воспоминаний генерал-лейтенанта артиллерии В. М. Певчих, ссылаясь на мемуары генерала танковых войск ГДР Конрада Маркса, приводя выписки из личных дел и фотографии документов.

Писал о том, что генерал фон Майнцдорф, оказывается, был старым приятелем командарма Решетилова. Того самого, который и вынудил Майнцдорфа капитулировать.

Что познакомились будущие противники еще в тридцать четвертом году, когда тайные враги Советского государства, прокравшиеся в высшее командование Красной армии, пытались создать не просто военный союз между СССР и фашистской Германией, а фактическое слияние их вооруженных сил и, далее, всего государственного устройства.

Тогда в СССР еще готовили немецких летчиков, танкистов и даже специалистов для тайной полиции гестапо.

Павел Алексеевич приводил выписки из протоколов допросов. В том числе и командующего армией Решетилова, в тридцать седьмом году угодившего в сибирский лагерный барак за участие в этом самом коварном заговоре.

В сорок первом, когда нехватка командного состава оказалась донельзя острой, опальный комдив был возвращен в строй, восстановлен в партии и в звании, а позднее дослужился до генерала армии. Но, как можно видеть, не оставил своих коварных замыслов. Операция «Кульнев» тому пример!