Крейсерова соната - Проханов Александр Андреевич - Страница 40

• Предыдущая
• 40/125
• Следующая

И здесь было немало знамен и штандартов: дивизии «Адольф Гитлер», мотострелковой дивизии «Мертвая голова», штандарты Мантейфеля, Роммеля и Гудериана, стяги полков, отличившихся в боях за Грецию, Норвегию, Польшу, флаг горно-стрелкового батальона «Нахтигаль», полотнища воздушных армий Геринга и элитных эскадрилий «Люфтваффе», а также древние кельтские флаги, хоругви буддийских монастырей, черные, шитые серебром плащаницы «Ананнербе». Казалось, эти полотнища были собраны бритоголовыми знаменосцами у подножия Мавзолея сразу же, как завершился парад Победы и Генералиссимус Сталин отправился в Георгиевский зал произносить тост в честь русского народа. И здесь, как и в недавней толпе, было немало оружия: «шмайсеры», фаустпатроны, противопехотные ружья с длинными деревянными ручками, поношенный крупнокалиберный миномет, сеявший смерть среди русской пехоты, не первой новизны танк «Тигр» с полустертым крестом на башне, а также опытный образец ракеты «Фау-2», найденный следопытами в дюнах Пеемюнде; но были и просто мечи, палицы, копья. Горели дымные смоляные факелы. В гранитной домне авгур держал огненно-красного петуха над рассыпанным золотистым ячменем, собираясь гадать на зернах. На костре, где тяжело пылали сырые поленья, на кованом железном вертеле жарился кусок мяса. Воняло паленой щетиной. Капал липкий огонь. И если приглядеться, то можно было вдруг ужаснуться, узнав в отрубленной голове хасида, приехавшего договариваться с министром культуры, балагуром и матершинником, о передаче рукописей Шнеерсона.

Плужников, стесненный горячими телами, слыша вокруг русскую, немецкую, кельтскую речь, оказался рядом с тучным человеком, чье пухлое сытое тело было облачено в мундир Скорцени. Щекастую мясистую голову венчал лавровый венок цезаря, а снизу из нее вырастала обильная, тяжеловесная борода, рыжая с прозеленью, как если бы она долгое время находилась в сырости и в ней, как в пучке водяной травы, завелись крохотные лягушата. Этот человек напоминал одновременно Льва Толстого и Гиммлера, стог сена и каравай, квартал притонов Гамбурга и стих Новалиса. Он напоминал большую бабу на сносях и младенца в пуповине, а так же осколок крито-микенской культуры, в которой политолог Кургинян усматривал истоки фашизма.

Теперь он разговаривал с молодым человеком безупречной арийской наружности, который носил на футболке свое собственное изображение с надписью «Сокол».

– Ты обязан выиграть у испанского «Реала», у этих черножопых мартышек!.. Средиземноморские народы ущербны и химеричны, ибо финикийцы внесли в эти племена еврейскую кровь!.. Ты потерял мать, которая не вынесла обилия на телеэкранах семитских и кавказских лиц!.. Она была прекрасна как Лорелея!.. Но наше движение станет тебе родной матерью!.. – бородач говорил пылко, слегка задыхаясь, отставляя назад правую ногу. – Ты должен победить, Сокол!..

– Я сделаю это, мой Фюрер! – футболист выбросил вперед руку в приветствии, и солнце золотом скользнуло по его расчесанным на пробор волосам.

Между тем Фюрер обратился к бритоголовым соратникам:

– Мы – дети великого континента, потомки гуннов, норманнов, саксов, франков, а также полян, древлян, дулебов, венедов, скинхедов!.. Над нами звездной бездной дышит наша родная Евразия!.. От Дублина до Владивостока слышны победные марши наших колонн!.. Атлантисты с их мондиалистским заговором будут сокрушены и повержены, а их скользкий морской Тритон будет разрублен на части сияющим мечом Нибелунгов!.. Агенты атлантизма, ставленники жидов и комиссаров – «Красные ватаги» будут рассеяны стальным ураганом нашей мистической победы!.. Арбайтен унд нихт ферцвайфельн!.. Берлин бляйб дейтч!.. Вилле цур махт!.. – он вскинул локоть, прижав розовую ладонь к затылку, отчего пятнистый мундир слегка расстегнулся и стал виден тучный живот.

Вся бритоголовая масса заревела, зашевелила белыми страусиными яйцами, вскидывая вверх руки и выкрикивая:

– Хайль!.. Жидов на мыло!.. И дым Освенцима нам сладок и приятен!..

Фюрер картинно оглядывал доведенных до экстаза сторонников.

– Теперь же, – он повел над головами рукой, и толпа стихла, – мы совершим мистический обряд очищения нашего Президента от сионистской скверны. Вырвем его из паучьих мохнатых лап жидомасонского заговора… Начинайте!..

Над толпой появился пластмассовый манекен, какой обычно выставляют в магазинах женского нижнего белья, – очаровательная обнаженная дама с головой Счастливчика, на которой красовалась ермолка. Все ее грациозное пленительное тело было изрисовано красными пятиконечными и желтыми шестиконечными звездами. Цветными фломастерами знатоки масонской символики начертали на груди, спине, ягодицах пластмассового Президента кабалистические знаки, гербы розенкрейцеров и альбигойцев, числовые криптограммы и изображения Соломонова храма.

– Долой знаки иудейского бога!.. – прорычал Фюрер, указывая перстом на оскверненный манекен. Тут же появилось ведро с водой и щеткой. Веселый малый с жестами мойщика окон стал окунать щетку в ведро, поливать манекен, счищать с него нечестивый орнамент. Потекла цветная вода, и через минуту Счастливчик был нежно-розовым. С него сорвали ненавистную ермолку. Рыцарского вида бритоголовые красными и черными спреями стали наносить на манекен другой орнамент – свастики, кресты, меанды, руны; надели ему на голову стальной шлем, найденный под Старой Руссой, и, воздев над толпой, понесли.

Следом, печатая шаг, высоко подымая толстые ноги и вытягивая острый носочек, шагал бородач. Его щеки тряслись от воодушевления. Ему на голову, ухватив клювом лавровый венец, уселся птенец орла. За ним валила бритоголовая толпа, бессчетно горели факелы, скрежетали танки и, застилая все небо, летели эскадрильи «Люфтваффе». Толпа устремилась к Черемушкинскому рынку, где робкие азербайджанцы прятали арбузы, персики, дыни, виноград, сливы, яблоки, груши. Падали ниц, поднимая конечности и прикидываясь мертвыми, как поступают некоторые виды африканских жуков, когда на них нападают птицы.

Плужников остался один, мучаясь непониманием. Возникавшие явления тут же исчезали, отсеченные от разума непреодолимой преградой. Усилиями рассудка он раздвигал отшлифованные стеклянные плоскости, увеличивал на микрон разделявшее их расстояние, но грани сдавливались, отнимали у него пространство и время. Плужников стоял на тротуаре, бился внутри литого стеклянного куба, упираясь локтями и коленями в отшлифованные грани, испытывая страшное страдание, невыносимую муку, искажавшую его лицо. Оказавшиеся поблизости две женщины-юмористки, смешно изображавшие на сцене русских мужей-рогоносцев, смеялись, глядя, как корчится в судорогах молодой мужик.

– Клара, может, ему баба нужна? Так пойди, подставься…

– Ты сама, Регина, подставься… Этот дебил с елдаком совершенно в твоем вкусе… А я люблю Винокура…

Обессиленный, расплющенный, тонкий как фольга, отделяющая прошлое от будущего, он стоял среди незнакомого города, заблудившись в его переулках и улицах. Готов был упасть и исчезнуть. Почувствовал прохладное дуновение, словно к лицу его приблизили вату, пропитанную эфиром. Потерял сознание и очнулся на балконе знакомого дома.

Из-за соседних фасадов золотился огромный купол собора. Поломанная тумбочка… Вынесенное на балкон старое кресло… Дырявая корзина, полная ветоши… В корзине, как в гнезде, тихо ворковал бело-розовый голубь… У розовых, в пернатых брючках, лапок лежало на ветоши маленькое золотое яйцо…

Дверь балкона отворилась, и женщина изумленно ахнула, его увидав:

– А я тебя потеряла!.. Все кварталы обегала!.. А ты, оказывается, на балконе, в кресле сидел… Неужели я дверь запереть забыла?.. – Он молча протянул голубиное золотое яйцо. – Боже мой? Это откуда? Гуля снесла?.. Оно и впрямь золотое!.. Я читала в газете, что голуби купол собора обклевывают, но не верила… Да ведь это же нам спасение!.. Будет на что жить!.. Недаром сказано в Священном писании: «…Взгляните на птиц небесных… Не сеют не жнут, а Бог питает их…»

Она смеялась, перекатывала в ладонях маленький золотой самородок. Он видел, что она радуется. Радовался и он. Только не мог понять отчего…

• Предыдущая
• 40/125
• Следующая