Стратегия. Спасатель - Денисов Вадим Владимирович - Страница 71

Моторных лодок на реке больше не видно, лодок на Великом Ганге вообще мало.

Но и те, что изредка встречаются, — только парусные, причем самые разнообразные. Глядя на то, как опытно с ними управляются рыбаки, искренне начинаешь им завидовать. А заодно и понимать, насколько экономичен и рентабелен водный транспорт с парусным вооружением. И к океану можно сходить, и назад с уловом вернуться, не разорившись на горючке. Иногда парус был спущен, но и под мощными ударами весел узкие длинные лодки, выжженные из цельного ствола толстого бука — древнейшая конструкция, — передвигались со скоростью стрелы.

— Ты заметил, что надувных лодок не было? — спросил я.

— Точно, люди хотят более надежного.

— А моторок вообще не видно.

— В этих диких землях любая встреченная мотолодка наверняка окажется бандитской посудиной, — уверенно заявил Джай.

Мы сидели на нагретой солнцем палубе и, если по-деловому смотреть со стороны, откровенно бездельничали, как в круизе.

— Разве тут есть поле для такого промысла? — усомнился я, чуть поморщившись от боли.

— Для прямого бандитизма, пожалуй, нет, — немного подумав, ответил мне индус, подняв голову. — Местные злодеи живут покровительством прибрежных деревень, облагая их данью. Хотя если какое-нибудь проходящее судно сядет на мель или разобьется в тумане, путникам не позавидуешь.

— Пассивное береговое пиратство, — вспомнил я. Когда-то интересовался темой.

Инстинктивно мне хочется еще поговорить — пусть индус хоть ненадолго отвлечется от процесса.

— Пожалуй, так оно и есть, — согласился Джай. — Не все, конечно, этим занимаются, но подключиться к процессу грабежа готовы многие.

Не сомневаюсь.

Тут такой нюанс. Дурное дело всегда заразительно.

Повезло разок каким-нибудь береговым селянам — завидущие соседи тут же начинают гнуть обезьяну. А потенциальная добыча все слаще, прогресс как-никак идет, численность крупных анклавов постоянно увеличивается, да и «дикое» население реки растет. Со временем здесь начнется перевозка значительных торговых грузов — по морям и водным артериям пойдут караваны разных анклавов. Учитывая специфический контингент здешних поселенцев, их незалежные нравы, а также пристрастия и способы жизни главенствующих на реке «кровельщиков» на моторных лодках, можно предположить, что береговое пиратство до поры тут будет процветать.

Так было в Абхазии, да и по всему Черноморскому побережью Кавказа, когда в девятнадцатом веке вдоль берегов пошли серьезные транспортные потоки.

Английский путешественник и бытописатель Эдмонд Спенсер зафиксировал для истории случай нападения убыхов на русский корвет в июле 1830 года. Судно во время шторма бросило якорь в устье речки Сочи — примерно в том самом месте, где вы, находясь в статусе праздного отпускника, любите прогуливаться по вечерней набережной в районе Морвокзала. Так вот, один ушлый черкес, не испугавшись шторма, подплыл к судну и перерезал кинжалом якорный трос, после чего корвет вылетел на берег. Всю команду запихали в зиндан, а само судно после грабежа сожгли. Добыча оказалась столь велика, что подражатели нашлись сразу же: многие племенные наблюдатели засели на вновь организованных постах в береговых ущельях, выглядывая новый приз.

А в солнечном Адлере, где племена абадзехов жили по берегам реки Мзымты, там, где сейчас бурлит курортной жизнью центральный район города, располагался главный пиратский притон, настоящая «Тортуга» под управлением князей Ареда. В густом и высоком буковом лесу пираты строили свои длинные и узкие лодки — чикчермы, в каждую из которых помещалось более пятидесяти человек, и на веслах барражировали по Черному морю вдоль побережья по «своему» участку кормления. Обнаружив обездвиженное штилем или мелью купеческое судно, пираты стремительно подлетали, давали залп, сбивающий с палубы людей, а потом с кинжалами шли на абордаж. Стоит отметить, что далеко не всегда все проходило гладко, часто бандиты получали ответку по полной, нарвавшись на реальных, готовых ко всему парней. В общем, как это всегда, исследователю русской истории не нужно обращаться к чужой романтике — у нас и своего хватало.

Здесь будет то же самое.

Какое-то время — полный беспредел, когда стимул уже есть, а ограничителя еще нет. Потом властям анклавов это безобразие надоест, измученные рыбаки и торговцы заставят вождей шевелиться, последует жесточайший карательный рейд, на берегах встанут виселицы и колы, и все пойдет своим чередом.

Но это в будущем.

А пока…

Деревень по берегам Ганга объективно очень мало.

Обычно это селитебный мизер — невзрачный крошечный поселочек в четыре-пять строений, разместившийся возле какой-нибудь приглянувшейся чистой речки, впадающей в Ганг. Места для деревень люди выбирают самые удобные — благо их тут не перечесть. А живут там, порой самым первобытным способом, как правило, близкородственные семьи, по тем или иным причинам не сумевшие или не захотевшие социально адаптироваться в крупных анклавах. Кроме того, вниз по течению безжалостно отправляются ссыльные и ненормальные, психически больные и просто неуравновешенные люди. Как и преступившие закон.

В этом мире тюрьмы не в чести. Нашкодил в пределах «легких статей» — дуй на выселки вниз по течению. Накосорезил по-крупному — присядьте на кол, уважаемый. Смертная казнь, знаете ли.

Но уже встречается и заброшенное жилье, жуткое, безнадежное.

Вчера мы неосмотрительно причалили на ночь к рощице в одинокой бухте, на правом берегу реки. Уютное тихое местечко в скальном распадке, ручеек есть, поляна, в таком душа и тело так и просятся на отдых.

«Клевер» причалил возле маленькой деревянной лестницы со сломанными ступенями и перильцами с одной стороны, которая завершалась крошечной беседкой в виде пагоды.

А дальше, на террасе, стоял бывший жилой дом. Большой, просторный. Окна этого притихшего строения были раскрыты, но ни один огонек не светил изнутри, никто не встречал гостей. Походили мы вокруг, посмотрели… Обменялись мнениями — что-то давит, все это почувствовали. Тем не менее уже хотели зайти внутрь, затопить традиционный камин и расположиться на ночь, но вскоре отчалили без выяснения причин и поисков следов, просто поняв: неизвестные нам люди недаром ушли из этого места.

Нехорошего места.

Еще и природа поспособствовала — мы прибыли к началу страшного дождя.

И вскоре все изменилось.

Помню, как после первого хлесткого удара молнии люди что-то закричали, но голоса их были заглушены страшными раскатами грома, которые уже через три минуты стали напоминать непрерывную артиллерийскую канонаду.

Страшные изогнутые тени людей и строений полетели в разные стороны.

Налетел холодный шквалистый ветер, и тут же вскипевшая ночная река разом вспыхнула кроваво-красным — от берега до берега, вся освещенная зловещим фейерверком чудовищной мощи. Колдовские молнии с грохотом и хохотом танцевали над ним, ломались прихотливыми зигзагами, вонзались в бурные воды и окутывали стоящий у берега «Клевер» зыбким светящимся облаком. Мы стояли у черной бревенчатой стены, мокрые и напуганные, но так и не решились толкнуть закрытую входную дверь — окна дома светились адским желто-сиреневым пламенем, а внутри помещения летали огненные шары…

Еще минута — и мы по команде шкипера побежали к мотоботу. Пролетая мимо пагоды, я успел увидеть сложенные в ряд позади строения три человеческих черепа.

Что или кто выгнал людей отсюда? Почему они ушли из столь удобного места, что их заставило?

Впрочем… Пройдет время, и, может быть, жизнь сюда еще вернется, искренне хочется в это верить. Правда, пока непонятно, кто для такой реанимационной миссии потребуется больше: отчаянный священник или храбрый воин, безбашенный отшельник-эзотерик или маститый ученый с газоанализатором. А лучше бы — все вместе и сразу.

Выведя корабль на стремнину, шкипер в создаваемой им же лоции подписал точку в маленькой бухте так: Плохая Пагода.