Это моя земля! - Громов Борис - Страница 58

Коротко остриженный ноготь легонько касается старого, давно побелевшего, но длинного и неровного шрама на подбородке.

– Бандитская пуля, – протяжно и трагично вздыхаю я.

– А если серьезно?

– А если серьезно – фугас. Большой такой. В первую еще кампанию в головном дозоре шли – и напоролись. Хорошо еще, что БТР под задницами был. А то костей не собрали бы. А так – просто раскидало нас по окрестным кустам, как кукол…

На самом деле было все далеко не так просто и радужно: при том подрыве погиб наводчик, остался без ноги мехвод, да и остальным досталось. Я вот, например, в себя пришел только через пару часов, уже на «сортировке» в полевом медпункте. И это еще повезло – был на голове не стандартный для пехоты СШ-68, а спецназовская «Сфера», которая в момент взрыва на моем многострадальном «чайнике» все же удержалась. Если бы слетела – так со всего размаху головушкой об асфальт и приложился бы. Думаю, на том бы все для меня и закончилось. А так – отделался разорванным в мясо подбородком, рваными ранами на виске и затылке (это когда шлем от удара о землю все же сорвало, а меня дальше по дороге еще несколько метров кувырком протащило) и полным ртом мелкого крошева, что еще совсем недавно было пятью моими зубами. Учитывая обстоятельства – очень легко отделался. Но нужно ли об этом знать Женьке?

– А это? – Пальчик девушки чертит по шраму на виске.

– Тогда же. Ерунда. Оцарапался…

– А вот это?

Уродливые шрамы на моей левой голени не заметить сложно.

– Это уже во вторую. Осколочное. Сразу в госпиталь вывезти не смогли, да и перемотали второпях не шибко аккуратно – грязь в рану попала, нагноение пошло, пришлось «пилюлькиным» рану чистить.

Ага, так все и было. Разве что «не сразу в госпиталь» – это почти четыре дня в полном окружении в разбитой панельной пятиэтажке в Старопромысловском районе. Первые два дня я еще кое-как держался, магазины и ленты пулеметные парням набивал. Потом пошло заражение крови, и в сознание я приходил уже весьма эпизодически. И опять оклемался на ПМП, прямо рок меня в этом плане преследует, но уже на столе у хирурга. Помню, что нога выглядела жутко: черно-бордовая, раздувшаяся, будто колода, вязкая, будто сырая глина. Клянусь, не вру! Своими глазами видел, как медбрат на кожу надавил, а палец в ногу чуть не на две фаланги «утоп». Реально, будто в пластилин. Рана тоже выглядела «аппетитно»: воспаленная, с торчащими из вздувшегося мяса нитками бинта… Хирург мне тогда, помню, посочувствовал еще: мол, зря ты, парень, очнулся, бессознательному мы б тебе ногу-то в два счета отчекрыжили. А теперь как? Воспаление, нога гниет, анестезия не возьмет толком… Больно будет, очень больно. Но я, говорит, постараюсь все побыстрее сделать. Я его за руку схватил, говорю: «Не смей ногу резать, она мне еще пригодится». Тот свое гнет: что слишком рана грязная и заражение сильное. Не сможешь ты, боец, столько терпеть, пока чистить буду, да и заражение… Все равно не выкарабкаешься, мол, ампутировать нужно, тогда есть шансы. Ну, я ему и сказал, что потерпеть и рискнуть готов, а вот если он мне ногу отчекрыжит – на первой попавшейся перекладине вздернусь сразу, как только более-менее оклемаюсь. Не знаю, чем именно я его пронял и убедил, но он взялся. За время операции я кожаную офицерскую портупею, что мне санитар вместо капы меж зубов сунул, сжевал чуть не до состояния марлевого бинта. Зато нога при мне осталась. Но это я, пожалуй, Женьке тоже рассказывать не буду.

– А вот тут?

Женька чуть-чуть сдвинула закинутую на меня ногу и дотронулась до живота.

– Это? А это ножом один деятель постарался. Острым таким. Аж до кишок… Да… – сделал драматическую театральную паузу я. – Двенадцать лет мне было, аппендицит удаляли…

Явно ждавшая очередной истории про Чечню и «бандитские пули» Женька только удивленно глазами захлопала, а потом тихонько хихикнула. И снова провела ладонью по моей щеке.

– Колючий…

– Повторять не обязательно, намек я и с первого раза понял. Схожу, побреюсь… Попозже…

Нет, ну а что мне, прямо сейчас в ванную бежать? Да щаз! Тут и поинтереснее дела найдутся…

Ага, вот за такими интересными делами и провалялись мы весь вчерашний вечер, всю ночь и сегодня чуть не до обеда. И никто даже не попытался нас потревожить. Разве что Бася раза три пробовал прорваться в комнату, с мявом и царапаньем двери. Но – не подфартило ему…

Уже ближе к часу дня Женька намекнула, что можно бы и перекусить. Я прислушался к ощущениям и согласился – действительно, можно. И даже, пожалуй, нужно.

Натянув штаны от «горки», прямо так, с голым торсом и босиком, дошлепал до кухни. Странно – нет никого. Только «опоссум» серый на подоконнике с обиженным видом валяется, хвостом раздраженно дергает.

– Ну, извини, брат, – развел я руками. – Так уж «исторически склалося»… Придется, похоже, тебе к Тоньке переезжать. И это… учти, хоть один косой взгляд в сторону моих ботинок – отвезу назад в Посад и сделаю вид, что мы никогда не встречались. Уяснил?

Басмач только глаза свои зеленые, с огромными в полутьме кухни круглыми зрачками, презрительно прищурил и отвернулся. Мол, нужны мне были твои берцы, подонок!

– Что, проводишь среди него индивидуально-воспитательную работу? – ехидно хмыкает у меня за спиной Солоха. – Утро доброе, «маленький гигант большого…» Кхм…

Ну да, когда тебе кулак внушительного размера к лицу подносят, продолжать всякие скабрезные шутки обычно желания не возникает.

– Ты это, «Петросян», скажи-ка по большому секрету: пожрать есть чего в этом доме? Только посолиднее этих пряников, – мотнул я головой в сторону стоящей на обеденном столе плетеной вазочки.

– А то, – гордо подбоченился Солоха. – Тушенки дать? Хорошая, белорусская. Гы-гы… Ладно, шутка. В холодильнике все, на верхней полке. А чайник горячий еще, мы сами полчаса как пообедали, а вам новый поставили, как чувствовали.

В холодильнике – хорошо. Там лежит вместительный пакет с уже нарезанной колбасой, примерно полубуханкой импортного белого хлеба для тостов, который месяцами умудряется не черстветь и не плесневеть, треугольные дольки плавленого сыра в фольге. В общем – красотища! Туда же, в пакет, закидываю початую пачку чайных пирамидок (ага, только наш чай имеет такой восхитительный целлюлозно-бумажный привкус) и укладываю две чистых кружки. Свободной рукой беру с подставки еще теплый чайник. Сахар? Блин, я вообще без сахара чай пью, а вот Женька… даже не знаю… Но рафинада все равно нет, а сахарницу с песком тащить не хочется: руки заняты уже, толком не взяться. А ну как просыплю? А, ерунда: если что – второй заход сделаю!

– Спасибо, Андрюх! – от всей души благодарю я.

– Мне-то за что? – пожимает плечами он. – Сестре спасибо скажи, она за тебя переживала. Вот и позаботилась. Говорит, не кастрюлю же супа им туда нести…

Я представил себе сцену романтического завтрака в постели с участием суповой кастрюли… М-да… Артхаус, мать его: счастливые влюбленные, гремя ложками по эмалированным стенкам, наперегонки черпают борщ. Прикольно! Но, думаю, не шибко подходящий вариант.

– Ты там это, особо не затягивай, – кашляет в кулак со смущенным видом Андрей, – в семнадцать нулей общий сбор в Отряде. Постановка задач, материализация духов и раздача слонов… Ну ты понял.

– Чего ж непонятного? – пожимаю плечами я. – Отцы-командиры все спланировали, теперь пора нам поработать.

Ногой оттерев в сторонку нахала Басю, попытавшегося пролезть в комнату следом за мной, прикрываю дверь и демонстрирую Женьке свой «улов».

– А вот и я. Добыл пару мамонтов. Только сахар забыл. Ты как, сильно сладкий любишь?

Приподнявшись на локтях, Женька, явно видевшая мою схватку с котенком на пороге, милостиво махнула рукой:

– И без сахара нормально, ты мне лучше бутер побольше сделай.

– С колбасой или с сыром? – чисто из хулиганства уточняю я.

Женька на подначку не ведется и гордо демонстрирует мне кончик розового языка.

– И того и другого…