Кочевники поневоле - Гелприн Майк - Страница 31

По возвращении в кочевье Франсуа запил. Пил беспробудно, сначала на пару с сержантом Дюжарденом, а затем и с кем придётся или вовсе в одиночку. Службу он, сказавшись больным, забросил, и построения теперь проводил сержант Артуаз. Аббата Дюпре, вознамерившегося вернуть заблудшую душу на путь истинный, Франсуа обругал матерно и велел на глаза больше не появляться.

– Вы делаете ошибку, лейтенант, – упорствовал Дюпре. – О вашем поведении наверняка доложат в июль, если уже не доложили. Не я. Поверьте, найдутся желающие.

Франсуа, морщась от головной боли, потянулся к бутыли с яблочной водкой. Сорвал тряпичную пробку, нацедил в стакан. Залпом его опорожнил, выдохнул, занюхал засаленным рукавом служебного мундира.

– Убирайтесь, святой отец, – сказал он устало. – Молитесь Господу Богу, спасайте души, но не лезьте в те из них, которые в спасении не нуждаются.

Дюпре, укоризненно покачивая головой, удалился, а Франсуа занялся бутылью вплотную. Через полчаса он был уже мертвецки пьян и сидел недвижно за походным столиком, навалившись на него локтями, а налитыми кровью глазами уставившись на фургонный полог.

Так прошла неделя, другая, третья… Серые, кургузые дни стали похожи друг на друга, а вскоре и вовсе слились в один. На откочёвках Франсуа методично напивался в фургоне, в промежутках между ними – не менее методично, только на воздухе. В свободное от пьянства время он отсыпался и, едва пробудившись, принимался за выпивку вновь.

На исходе очередной откочёвки прохрапевшего весь путь лейтенанта растолкал Антуан Коте.

– Опохмелись, – буркнул Коте и поднёс на треть наполненный бокал с янтарно-жёлтым крестьянским вином. – Там тебя разыскивают.

Франсуа, с трудом разлепив глаза, потянулся к бокалу. Приподнявшись на топчане, осушил. Закашлялся, бранясь, отплевался. Наконец свесил ноги на пол и, подперев кулаком подбородок, уставился на сержанта:

– Кто разыскивает?

– Какие-то июльские шишки. Только что прикатили, велели тебя найти, хоть из-под земли вырыть.

– Июльские? – озадаченно переспросил лейтенант. – Им-то что здесь надо?

До сих пор июлиты визитами в апрель не баловали. А точнее говоря, за последний десяток лет не было их, этих визитов. Ни единого.

Франсуа поднялся, его качнуло, сержант поддержал под локоть, не дав упасть. Вывел из фургона наружу, двое рядовых подтащили бадью с водой. Франсуа нагнулся, его окатили по пояс, растёрли суровым полотенцем.

– Ну как? – заботливо спросил Коте, когда лейтенант отдышался.

Франсуа пожал плечами.

– Очухался вроде, – поёжившись на ветру, бросил он. – Пойду одеваться. Где они?

Сержант махнул рукой в сторону дороги.

– Даже с Ремня съезжать не стали, – пояснил он. – Распрягли только наскоро. Пойдёшь?

– Куда деться.

Приехали июлиты двумя каретами, запряжёнными четвёрками лошадей. С минуту Франсуа стоял, привалившись к сосновому стволу на опушке примыкающего к Ремню подлеска, любовался породистыми, не чета апрельским, холёными конями. Затем неспешно пересёк дорогу и направился к разложенному на обочине костерку.

– Лейтенант Франсуа Мартен, – доложил он, вытянувшись, поднявшемуся навстречу от костра мужчине лет тридцати, одетому в щегольской алый кафтан с позолотой.

– Франсуа? – переспросил июлит и вдруг приятельски улыбнулся и протянул руку. – Я – Патрик Каллахан. Наслышан о тебе. Это ведь ты рискнул шкурой и дошёл до февраля чуть ли не в одиночку? Я бы на твоём месте гордился таким поступком, уважаю. Ну, присаживайся, приятель. Эй, Рич, тащи лейтенанту шезлонг. Выпьешь со мной, Франсуа?

Лейтенант ошарашенно кивнул, затем пожал июлиту руку. Такого он никак не ожидал. Он представлял себе людей июля надутыми и напыщенными снобами, холёными бездельниками и белоручками. Этот же выглядел по-иному. Как свойский парень, понял Франсуа через мгновение. Патрик Каллахан вёл себя так, будто родился и жил не в элитном июле, а в соседнем кочевье. Плечистый, жилистый, краснощёкий. Русые волосы нечёсаны и свободно падают на лоб, доставая до бровей. Хорошая, открытая дружеская улыбка. И такой же взгляд. Франсуа мог бы побиться об заклад, что июлит не играет в рубаху-парня, снизошедшего к нижестоящим с облачных высот. Он, похоже, и на самом деле был именно таким – весёлым, жизнерадостным и дружелюбным.

– «Джонни Уокер», – сказал Патрик, приняв у рослого, кровь с молоком, здоровяка, которого назвал Ричем, бутылку с дымчатой жидкостью. – Виски, лейтенант, спорим, что такого здесь не держат? Садись с нами, Риччи, – обернулся он к здоровяку. – Это мой брат, – хохотнул Патрик. – Младшенький, та ещё оглобля. Так что, Франсуа, приговорим на троих это зелье?

– Я, собственно… – замялся лейтенант, – в общем-то с удовольствием. Только, если позволите…

– Эй, ты это брось, дружище, – ткнул Франсуа кулаком в грудь здоровила Рич. – «Если позволите», – передразнил он. – Позвольте, с вашего позволения, позволить вам не позволить. Мы тут все на «ты», приятель, как и подобает приличным людям. Не люблю виски, – поведал он. – По мне октябрьский шнапс не в пример лучше. Это всё Пат, ему подавай что покрепче и поизысканнее. Ладно, давайте, что ли. Твоё здоровье!

Рич выдохнул, залпом опрокинул в рот содержимое наполненного до краёв фужера, крякнул, поморщился и потянулся к жестяной банке с цветастой крышкой. Ловко взрезал крышку ножом, отогнул и, отхватив приличный кус от розоватой, покрытой янтарным желе консервированной ветчины, принялся азартно уплетать.

Франсуа пригубил из своего фужера, посмаковал во рту тёплый, золотистый с дымком напиток, обжёг горло, проглотив.

– Классная штука, – похвалил виски Патрик. – Скажи, Франсуа? Ладно, приятель, тут такое дело. Мы с Ричем отправляемся прямиком в февраль. И, по чести сказать, боимся не донести дотуда задницы.

– В февраль? – переспросил лейтенант ошеломлённо. – Вы? Зачем вам туда?

– Это я тебе объясню, – улыбнулся Патрик. – По дороге. Я хотел бы, чтобы ты поехал с нами, Франсуа.

– С вами? Зачем?

– С тобой у нас больше шансов унести оттуда задницы, – вновь улыбнулся Патрик. – По крайней мере, есть надежда, что нас не пристрелят ещё на подходе, а потом лишь задумаются, не напрасно ли укокали. Так что, согласен? Это не приказ, ты можешь отказаться, приятель. Если откажешься, дурного слова от меня не услышишь.

– Да я как-то… – замялся Франсуа. – Несколько неожиданно…

– Значит, согласен, – сделал вывод из лейтенантского замешательства Патрик. – Давай ещё по одной, пока этот обормот Рич, который якобы не любит виски, всё не выдул. У нас мало времени, дружище. Поедем с ветерком, двумя экипажами. Те бездельники, что во второй карете и сейчас дрыхнут, останутся здесь. Вместо них возьмём тебя и кого-нибудь из твоих парней, кто понадёжнее. Есть тут надёжные парни?

– Есть, – подтвердил Франсуа механически. – Надёжные есть. Но мне надо собраться, Патрик. Оставить пожитки, распорядиться насчёт лошадей.

– Ерунда, – отмахнулся июлит. – Те двое, которых мы оставляем здесь, всё сделают. Не волнуйся за пожитки, приятель. Доедем с ветерком, жратвы полно, выпивки, – Патрик подмигнул, – тоже. Для полного счастья не хватает сговорчивых девочек, но почему бы ребятам нашего с тобой толка не подцепить таковых в феврале?

Лейтенант едва не поперхнулся «Джонни Уокером». И вправду, почему бы, подумал он. Почему бы не подцепить в феврале девочку. Только не какую-нибудь сговорчивую, а вполне определённую.

– Сколько у меня есть времени? – спросил лейтенант, поднявшись. – Чтобы захватить самое необходимое и подобрать напарника.

– Времени почти нет, – вздохнул июлит. – Надо спешить. Так что чем быстрее управишься, тем лучше. За пару часов успеешь?

– Успею, – сказал Франсуа решительно. – Пары часов вполне достаточно.

На восьмой день пути по нейтральной мартовской земле Сол утонул за горизонтом, теперь дорогу днём освещал Нце, а ночью – хитрые устройства, которые Патрик назвал прожекторами. Крепились прожекторы к передкам карет и светили за счёт не менее хитрых устройств, называемых батареями. На привалах батареи вытаскивали из экипажей на свет – Патрик объяснил, что от лучей Нце они подзаряжаются.