Кочевники поневоле - Гелприн Майк - Страница 43

– А почему, собственно, не сумеем? – Молодой Доу вскинул голову. – Откуда у вас такая уверенность, господин Самуэльсон?

– Она не только у меня. – Бухгалтер пожевал губами, оглядел остальных. – Она у нас у всех, Джон.

– А если вы ошибаетесь? – Доу поднялся, теперь он глядел на прочих сверху вниз. – Если заблуждаетесь и закоснели в своём заблуждении, тогда что? Кто сказал, что, не будь Великого Круга, республика погибнет? Чем вы можете доказать это утверждение? Развалится экономика? А я говорю – не развалится, а всего лишь изменится. Она станет другой. Люди построят жилища и будут жить там, где захотят. Зимой они будут охотиться, весной и осенью – трудиться на полях и на шахтах, летом – отдыхать.

– Вы тоже собираетесь зимой охотиться? – осторожно спросил Джерри. – Вы лично?

– Если надо будет – стану охотиться.

– И за плуг встанете?

– И за плуг.

– Понятно, – Гэри Уотершор хмыкнул, скривил презрительно губы. – У меня больше нет времени на всё это, господа. Я убываю в армию. Думаю, что меня не будет месяц, от силы полтора. За это время мы закончим войну. По возвращении я буду настаивать на исключении клана Доу из пятёрки. Предлагаю вам поразмыслить об этом, мой юный и не очень смышленый друг. И сделать соответствующие выводы. А главное – остепениться. Управлять государством, знаете ли, не детские игрушки. Вы же пока не доросли им управлять.

Уотершор повернулся и, широко шагая, двинулся прочь.

– Не дорос, говорите? – в спину ему крикнул Доу. – Мы посмотрим, кто из нас не дорос.

– Ты явно чем-то взволнован, милый, – сказала Бланка за ужином. – Мне кажется, что ты сейчас не здесь. Не со мной.

– Извини, – Джерри улыбнулся через силу.

Сказанное сегодня не давало ему покоя. Ничего более нелепого слышать ему не приходилось. Никогда. И тем не менее это нелепое, несуразное и наивное предложение, исходящее от неопытного подростка, вот уже который час мешало думать, забирало, затягивало мысли и концентрировало их на себе.

– Что случилось? – тихо спросила Бланка.

– Ничего, – Джерри хмыкнул. – Твой забавный приятель высказал сегодня кое-что. Не менее забавное, чем он сам. Презабавное, я бы сказал, мне весело до сих пор.

– Что же это? – Бланка улыбнулась. – Я тоже не прочь повеселиться.

– Да так. Пустяки. Он всего лишь предложил остановить Великий Круг.

– Что? – Девушка ахнула: – Как это «остановить»?

– Да так. Как колесо от телеги. А саму телегу разломать и выбросить за ненадобностью.

– Постой, милый. – Бланка стала вдруг очень серьёзной. – При чём здесь телега? Джон Доу предложил остановить Великий Круг? А как же жить дальше? И что тогда с нами будет?

– Как жить дальше, этот забавник не сообщил, – ответил Джерри саркастически. – Он, видишь ли, этого сам не знает. А насчёт того, что с нами будет… Да ничего не будет. Никто не собирается принимать истерику всерьёз. Для него самого, наверное, тоже мало что изменится. Подумает и образумится. Иначе образумить его придётся нам.

– В каком смысле? – прошептала Бланка.

– Боюсь, что в самом прямом.

Насупившись, Франсуа угрюмо, исподлобья смотрел на прибывающие июньские войска. Подводы, кареты, повозки текли по Ремню вот уже вторые сутки. Накапливались у установленного на дороге кордона и вязли в тотальной неразберихе. Солдаты спешивались, озлобленно толкались, бестолково переругивались. Команды сержантов и офицеров тонули в общем невнятном гвалте.

К вечеру поток прибывающих войск, наконец, пошёл на убыль, а к ночи прекратился вовсе. Сухопарому морщинистому июньскому полковнику удалось навести какое-то подобие порядка. Мало-помалу потерявших свои части солдат сориентировали на местности и отправили куда надлежит. Смолкла ругань, повозки и телеги стащили на обочины и на плечах унесли прочь. Задымили полевые кухни, кухонный персонал приступил к приготовлению и раздаче пищи. Выдвинувшихся за границы войскового расположения часовых сменили, и вскоре протрубили отбой.

О боевом кочевье апреля за эти суматошные двое суток, казалось, забыли. Апрелитам указали место дислокации – прямо по центру позиций в двух сотнях шагов от Ремня, велели выставить боевое охранение и оставили в покое. Франсуа отменил построения, а аббат Дюпре – утреннюю и вечернюю молитвы. Над кочевьем, со всех сторон окружённым теперь войсками, нависло настороженное, опасливое чувство ожидания. Солдаты хмурились, мрачно, вполголоса переговаривались, сержанты выглядели не лучше. Каждый понимал, что в ближайшие дни придётся туго, и чуждое июнитам подразделение щадить не будут. И день атаки, которая неминуемо предстоит, для большинства станет днём последним.

Нейтрального марта между апрелем и февралём больше не было. Сейчас в половине дневного перехода на раннеапрельской земле люди зимы образовали сплошную линию обороны. Конные разъезды напоролись на неё позавчера, когда производили разведку. Один разъезд полёг целиком, другой, потеряв половину состава, откатился. Больше разведчиков не посылали, и сейчас в июньском штабе наверняка готовили план атаки.

Через час после отбоя Франсуа забрался в лейтенантский фургон, улёгся на походный топчан и попытался заснуть. Сон, однако, не шёл – за последний месяц бессонница вообще стала делом обыденным. Проворочавшись с полчаса, лейтенант выругался вслух, поднялся и, усевшись за раскладной стол, принялся обдумывать положение. Было оно безрадостным, да и безысходным. Победа в предстоящей войне для лейтенанта означала крах. Поражение – тоже. Оставался ещё вариант, что его убьют – наиболее вероятный. И хотя в этом случае результат войны станет ему безразличен, смерть как выход из положения Франсуа Мартена не устраивала.

Так или иначе, выхода не было. Ни единого. Тот, кто управлял кочевым миром, тот, кто заставлял его жителей безостановочно бежать по замкнутой в круг кривой, теперь тщился эту кривую разорвать. Уничтожить четвёртую её часть, чтобы потом склеить круг по новой. Апрельскому лейтенанту Франсуа Мартену в этой переделке мира предстояло стать жертвой. По-любому: чем бы ни закончилась затея сильного мира сего перекроить круг.

Нерадостные размышления прервал сержант Артуаз.

– К вам посыльный, лейтенант, – просунув голову в отверстие в фургонном пологе, сообщил Артуаз. – Говорит, что с приказом.

Франсуа выбрался из фургона наружу. Было ветрено и зябко. Прерывистой похохатывающей трелью покрикивал из леса ночной пересмешник, да издали доносилась перекличка несущих боевое охранение часовых.

– Приказ командиру кочевья от полковника Шоу, – козырнул краснощёкий малый в зелёном с розовым обтягивающем мундире. Он извлёк из планшета сложенный вдвое лист бумаги. – Это вы командир, господин лейтенант?

Франсуа угрюмо кивнул, принял бумагу и развернул её. Ему предписывалось немедленно выделить пятьдесят человек под командованием сержанта и отправить их по Ремню на запад в распоряжение капитана Гордона.

Франсуа сплюнул на землю – Гордона только недоставало. «Мир тесен», – пришла на ум древняя поговорка. – «В особенности наш мир», – скорректировал её Франсуа.

– Зачем капитану Гордону мои люди? – хмуро спросил он.

– Не знаю, – пожал плечами посыльный. – Мне полковник не докладывает, – усмехнулся он. – Впрочем, капитан Гордон наверняка объяснит.

– И где нам его искать?

– На Ремне. Надеюсь, вы на нём не заблудитесь.

Франсуа выругался про себя, отдал честь и приказал Артуазу будить людей. Через четверть часа Антуан Коте выстроил перед лейтенантом полсотни недовольно ворчащих спросонья апрелитов.

– Отправляйтесь, – махнул рукой Франсуа, но внезапно передумал. – Останетесь за старшего, Артуаз, – велел он сержанту. – Я поеду с ними. Седлайте коней.

Найти капитана Гордона удалось часа через полтора. Он безмятежно спал в одноместной походной палатке и при появлении откомандированных в его распоряжение апрелитов пробудиться не соизволил. Вместе с капитаном нашёлся десяток намертво застрявших, сцепившихся осями телег с крытой брезентом поклажей. Полдюжины июнитов распивали чаи у разожжённого на обочине костра. Выпряженные тягловые лошади паслись с ними по соседству.